Неточные совпадения
Метров передал известные ему из верного источника
слова, будто бы сказанные по этому случаю Государем и одним из
министров.
«Оживлены убийством», — вспомнил он
слова Митрофанова — человека «здравого смысла», —
слова, сказанные сыщиком по поводу радости, с которой Москва встретила смерть
министра Плеве. И снова задумался о Лидии.
Затем он снова задумался о петербургском выстреле; что это: единоличное выступление озлобленного человека, или народники, действительно, решили перейти «от
слов к делу»? Он зевнул с мыслью, что террор, недопустимый морально, не может иметь и практического значения, как это обнаружилось двадцать лет тому назад. И, конечно, убийство
министра возмутит всех здравомыслящих людей.
— Ничтожный человек,
министры толкали и тащили его куда им было нужно, как подростка, — сказал он и несколько удивился силе мстительного, личного чувства, которое вложил в эти
слова.
Она со вкусом, но и с оттенком пренебрежения произносила
слова «придворные сферы», «наша аристократия», и можно было подумать, что она «вращалась» в этих сферах и среди аристократии. Подчеркнуто презрительно она говорила о
министрах...
— Конечно, смешно, — согласился постоялец, — но, ей-богу, под смешным
словом мысли у меня серьезные. Как я прошел и прохожу широкий слой жизни, так я вполне вижу, что людей, не умеющих управлять жизнью, никому не жаль и все понимают, что хотя он и
министр, но — бесполезность! И только любопытство, все равно как будто убит неизвестный, взглянут на труп, поболтают малость о причине уничтожения и отправляются кому куда нужно: на службу, в трактиры, а кто — по чужим квартирам, по воровским делам.
— Рассуждая революционно, мы, конечно, не боимся действовать противузаконно, как боятся этого некоторые иные. Но — мы против «вспышкопускательства», — по
слову одного товарища, — и против дуэлей с
министрами. Герои на час приятны в романах, а жизнь требует мужественных работников, которые понимали бы, что великое дело рабочего класса — их кровное, историческое дело…
— В стране быстро развивается промышленность. Крупная буржуазия организует свою прессу: «
Слово» — здесь, «Утро России» — в Москве. Москвичи, во главе с
министром финансов, требуют изменения торговых договоров с иностранными государствами, прежде всего — с Германией, — жаловался испуганный человек и покашливал все сильнее.
Домашние не имели больше доступу к барыне — это был Аракчеев, Бирон,
словом, первый
министр.
Раз как-то морской
министр Меншиков подошел к нему со
словами: — Что это, Петр Яковлевич, старых знакомых не узнаете?
Гарибальди должен был усомниться в желании правительства, изъявленном ему слишком горячими друзьями его, — и остаться. Разве кто-нибудь мог сомневаться в истине
слов первого
министра, сказанных представителем Англии, — ему это советовали все друзья.
Он был очень пожилых лет, болезненный, худой, с отталкивающей наружностию, с злыми и лукавыми чертами, с несколько клерикальным видом и жесткими седыми волосами на голове. Прежде чем я успел сказать десять
слов о причине, почему я просил аудиенции у
министра, он перебил меня
словами...
— Да я… как гвоздь в стену заколотил: вот я какой человек. А что касаемо казенных работ, Андрон Евстратыч, так будь без сумления: хоша к самому
министру веди — все как на ладонке покажем. Уж это верно… У меня двух
слов не бывает. И других сговорю. Кажется, глупый народ, всего боится и своей пользы не понимает, а я всех подобью: и Луженого, и Лучка, и Турку. Ах, какое ты
слово сказал… Вот наш-то змей Родивон узнает, то-то на стену полезет.
Я в полном смысле
слова Иоанн безземельный, порадуюсь, что тебя занимает собственность. Мы совершенно в разных обстоятельствах и потому вкусы наши различны. Буду ждать известий о твоем деле, лишь бы тебе удалось доказать свое право' вопреки всем
министрам…
В трудных случаях, когда нужно было принять какую-нибудь важную особу, вроде губернатора или даже
министра, Вершинин являлся для Раисы Павловны кладом, хотя она не верила ему ни в одном
слове.
Действительно, оказалось, что речь Витте напечатана в газетах от Северного телеграфного агентства только в «Новом времени»; в агентских телеграммах значилось казенное сообщение об открытии, законченное
словами: «
Министр вошел на кафедру и произнес речь», а далее от редакции: «См. выше телеграмму нашего корреспондента».
Министр с первого же
слова начал расспрашивать о деле и о личности Тулузова.
Подкупленные чиновники эти от высших
министров до низших писцов, составляя одну неразрывную сеть людей, связанных одним и тем же интересом кормления себя трудами народа, тем более обогащаемые, чем покорнее они исполняют волю правительств, всегда и везде, не останавливаясь ни перед какими средствами, во всех отраслях деятельностей отстаивают
словом и делом правительственное насилие, на котором и основано их благосостояние.
Ужас притупляет нам мысль, и высшее ее проявление в том, чтобы рассчитать, соображая неясные речи
министров,
слова, сказанные царем, выворачивая изречения дипломатов, которыми наполняют газеты, рассчитать когда это именно — нынешний или на будущий год нас будут резать.
Спорить было бесполезно, ибо в Прокопе все чувства и мысли прорывались как-то случайно. Сегодня он негодует на немцев и пропагандирует мысль о необходимости свергнуть немецкое иго; завтра он же будет говорить: чудесный генерал! одно
слово, немец! и даже станет советовать: хоть бы у немцев
министра финансов на подержание взяли — по крайности, тот аккуратно бы нас обремизил!
Долго не мог он опомниться и не знал, что ему думать. Чернушка и
министр, король и рыцари, голландки и крысы — все это смешалось в его голове, и он насилу мысленно привел в порядок все, виденное им в прошлую ночь. Вспомнив, что король ему подарил конопляное зерно, он поспешно бросился к своему платью и действительно нашел в кармане бумажку, в которой завернуто было конопляное семечка. «Увидим, — подумал он, — сдержит ли
слово свое король! Завтра начнутся классы, а я еще не успел выучить всех своих уроков».
Это был первый
министр его величества короля гавайского, мистер Вейль, пожилой, довольно красивый шотландец, с седыми курчавыми волосами, карьера которого, как потом рассказывал капитан со
слов самого мистера Вейля, была довольно разнообразная и богатая приключениями.
— Прелюбопытно! Я представлялся королевской чете три года тому назад, когда был здесь на «Голубчике»… Король в шитом мундире, черномазая и очень недурненькая королева в модном платье,
министры, — одним
словом, все как следует; вот увидите… А подумаешь, давно ли эти короли ходили, в чем мать родила! — засмеялся Андрей Николаевич.
Совместительство у нас есть очень старое и очень важное зло. Даже когда по существу как будто ничему не мешает, оно все-таки составляет зло, — говорил некоторый знатный и правдивый человек и при этом рассказал следующий, по моему мнению, небезынтересный анекдотический случай из старого времени. — Дело идет о бывшем
министре финансов, известном графе Канкрине. Я записал этот рассказ под свежим впечатлением, прямо со
слов рассказчика, и так его здесь и передам, почти теми же
словами, как слышал.
Разговор этот был прерван приходом генералов и
министров, вошедших в кабинет без доклада. Каждому сказал Петр несколько
слов; в каждом
слове виден был творец. Он схватывал важнейшие предметы, касающиеся до устройства государства или политики, как орел, уверенный в своей силе, налетом схватывает предмет, им взвиденный. За смелую истину благодарил советника, за хитрую ложь тотчас сбивал с ног докладчика.
Последнее
слово, казалось, было условным паролем между кабинет-министром и секретарем. Первый замолчал; другой свел свои замечания на приходящих, которых разнообразие одежд, лиц и наречий имело такую занимательность, что действительно могло оковать всякое прихотливое внимание.
Одним
словом, Паткуль был пожертвован малодушию Августа, зависти и недоброжелательству его
министров и мщению Карла.
— Да ведь сам Артемий Петрович в маскерадном, кучерском кафтане!.. Надо, говорят, посмотреть, как этот русский наряд пристал такому молодцу, как наш кабинет-министр! (Последнее
слово заставило Остермана опять усмехнуться.)
— Да, господина Зибенбюргера. Сверх того, по дальнейшим моим соображениям и надежде, что при чести, которую я… со временем… буду иметь лично ознакомиться с моим дорогим родственником, генералом…
министром… я буду удостоверен в сильном покровительстве его охранным листом и другими вернейшими способами, даю
слово содержать тайну до трех часов завтрашнего дня. Ну вот как я щедр и великодушен! даже до четырех часов. Уф! это многого мне стоит.
— Ах ты, ослиный
министр, чертушка, милый человек! Расскажу вот австрийцам, утиным головам, пусть с зависти полопаются. Разве ж им, козодоям, за русской смекалкой угнаться! Ась? Утешил ты меня по самое горлышко. Чем же мне тебя, сват, наградить? Проси чего хочешь, поднатужься, — ежели только власти моей хватит, честное
слово, не откажу… Ну!
— Дела говорят лучше
слов. Покуда дозвольте вам не поверить. Впрочем, с некоторого времени замечаю, вы особенно нападаете на кабинет-министра, который столько предан моим и моей России пользам — и предан не на одних
словах. Не с этого ли времени, как он выставил напоказ вашу ледяную статую?
— Согласиться с мнением кабинет-министра, — отвечал с твердостью Эйхлер, — и тем восстановить униженную истину. Одно самодержавное
слово ваше, только одно
слово, подпись вашей руки — и потомство прибавит золотую страницу в истории вашей. Как слава легка для царей!
— Это-то все-таки… А вот вы говорите выбрать себе девушку по душе… Где выбрать-то? Из кого?.. Девушки-то нынче пошли какие-то, и как назвать, не придумаешь… Ежели образованная, так в
министры метит. Какая уж она жена? Если немножко лоску понабралась, шелк да бархат подавай, экипажи, развлечения, а совсем уж необразованную, простую, как бы только для кухни, тоже взять зазорно…
Словом с ней не перекинешься… Никому не покажешь ее… Вот тут и задача…
Бирон гордо и грозно посмотрел на Артемия Петровича и думал, что он при этом
слове приподнимется со стула; но кабинет-министр так же гордо встретил его взор и сидя отвечал...
Жизнь Феофан, по
словам императрицы Елизаветы Петровны, вел далеко не монашескую. Он имел у себя лучшую, какая только быть тогда могла, музыку, инструментальную и вокальную. Иностранные
министры находили удовольствие искать в нем дружество, часто посещали его и были угощаемы постным столом. Такие пирушки иногда продолжались далеко за полночь.
Только, вот видишь, дружок, надо быть аккуратным во всех делах (при этом
слове паж, видимо, опечалился: он думал, что исполнил свое дело, как искуснейший
министр).
— Пропадал, — отвечал Шиншин. — На Кавказе был, а там бежал, и, говорят, у какого-то владетельного князя был
министром в Персии, убил там брата шахова: ну, с ума все и сходят московские барыни! Dolochoff le Persan, [Персиянин Долохов,] да и кончено. У нас теперь нет
слова без Долохова: им клянутся, на него зовут как на стерлядь, — говорил Шиншин. — Долохов, да Курагин Анатоль — всех у нас барынь с ума свели.