Неточные совпадения
Всю, всю муку всей этой болтовни я выдержал,
Соня, и всю ее с плеч стряхнуть пожелал: я
захотел,
Соня, убить без казуистики, убить для себя, для себя одного!
— Никогда!.. Впрочем, вот уж два года
хочу все замок купить, — прибавил он небрежно. — Счастливые ведь люди, которым запирать нечего? — обратился он, смеясь, к
Соне.
— Нет,
Соня, нет, — бормотал он, отвернувшись и свесив голову, — не был я так голоден… я действительно
хотел помочь матери, но… и это не совсем верно… не мучь меня,
Соня!
Я все
хотел забыть и вновь начать,
Соня, и перестать болтать!
— Зачем? — как ошеломленная спросила
Соня. Давешняя встреча с его матерью и сестрой оставила в ней необыкновенное впечатление,
хотя и самой ей неясное. Известие о разрыве выслушала она почти с ужасом.
Лицо
Сони вдруг страшно изменилось: по нем пробежали судороги. С невыразимым укором взглянула она на него,
хотела было что-то сказать, но ничего не могла выговорить и только вдруг горько-горько зарыдала, закрыв руками лицо.
— Положим, Лужин теперь не
захотел, — начал он, не взглядывая на
Соню. — Ну а если б он
захотел или как-нибудь в расчеты входило, ведь он бы упрятал вас в острог-то, не случись тут меня да Лебезятникова. А?
Конечно, он понимал, что положение
Сони есть явление случайное в обществе,
хотя, к несчастию, далеко не одиночное и не исключительное.
— Э-эх,
Соня! — вскрикнул он раздражительно,
хотел было что-то ей возразить, но презрительно замолчал. — Не прерывай меня,
Соня! Я
хотел тебе только одно доказать: что черт-то меня тогда потащил, а уж после того мне объяснил, что не имел я права туда ходить, потому что я такая же точно вошь, как и все! Насмеялся он надо мной, вот я к тебе и пришел теперь! Принимай гостя! Если б я не вошь был, то пришел ли бы я к тебе? Слушай: когда я тогда к старухе ходил, я только попробовать сходил… Так и знай!
Соня опять
хотела было что-то сказать, но промолчала.
Я… я
захотел осмелиться и убил… я только осмелиться
захотел,
Соня, вот вся причина!
Далее
Соня сообщала, что помещение его в остроге общее со всеми, внутренности их казарм она не видала, но заключает, что там тесно, безобразно и нездорово; что он спит на нарах, подстилая под себя войлок, и другого ничего не
хочет себе устроить.
—
Соня! Дочь! Прости! — крикнул он и
хотел было протянуть к ней руку, но, потеряв опору, сорвался и грохнулся с дивана, прямо лицом наземь; бросились поднимать его, положили, но он уже отходил.
Соня слабо вскрикнула, подбежала, обняла его и так и замерла в этом объятии. Он умер у нее в руках.
— Кого
хотите! Пусть кто
хочет, тот и обыскивает! — кричала Катерина Ивановна, —
Соня, вывороти им карманы! Вот, вот! Смотри, изверг, вот пустой, здесь платок лежал, карман пустой, видишь! Вот другой карман, вот, вот! Видишь! Видишь!
— Все вздор!.. Вот что,
Соня (он вдруг отчего-то улыбнулся, как-то бледно и бессильно, секунды на две), — помнишь ты, что я вчера
хотел тебе сказать?
— Я,
Соня, еще в каторгу-то, может, и не
хочу идти, — сказал он.
Случилось так, что Коля и Леня, напуганные до последней степени уличною толпой и выходками помешанной матери, увидев, наконец, солдата, который
хотел их взять и куда-то вести, вдруг, как бы сговорившись, схватили друг друга за ручки и бросились бежать. С воплем и плачем кинулась бедная Катерина Ивановна догонять их. Безобразно и жалко было смотреть на нее, бегущую, плачущую, задыхающуюся.
Соня и Полечка бросились вслед за нею.
— Молчи-и-и! Не надо!.. Знаю, что
хочешь сказать!.. — И больной умолк; но в ту же минуту блуждающий взгляд его упал на дверь, и он увидал
Соню…
— Здравствуйте все.
Соня, я непременно
хотел принести тебе сегодня этот букет, в день твоего рождения, а потому и не явился на погребение, чтоб не прийти к мертвому с букетом; да ты и сама меня не ждала к погребению, я знаю. Старик, верно, не посердится на эти цветы, потому что сам же завещал нам радость, не правда ли? Я думаю, он здесь где-нибудь в комнате.
Я, однако, зашел лишь на минуту; я
хотел бы сказать
Соне что-нибудь хорошее и ищу такого слова,
хотя сердце полно слов, которых не умею высказать; право, все таких каких-то странных слов.
Марья Львовна. Вы думаете, это возможно? А моя дочь?
Соня моя? А годы? Проклятые годы мои? И эти седые волосы? Ведь он страшно молод! Пройдет год — и он бросит меня… о, нет, я не
хочу унижений…
Соня (серьезно). Бросьте это! Ведь я чувствую, вам совсем не хочется дурить… Скажите мне, как бы вы
хотели жить?
Соня (горячо). Это — неправда! Это — ложь, Максим! Я
хочу, чтобы ты знал: это ложь!.. Ее выдумали для оправдания слабости, — помни, Максим, я не верю в это! Иди!..
(
Соня выходит из леса и стоит несколько секунд за копной. В руках у нее цветы, она
хочет осыпать ими мать и Варвару Михайловну. Слышит слова матери, делает движение к ней и, повернувшись, неслышно уходит.)
Соня. Я сама
хотела… (Обнимает ее.) Довольно сердиться.
Соня. Мы завтра поедем в лесничество, папа.
Хочешь?
Соня(пожимая плечами). Мало ли дела? Только бы
захотела.
Соня. Да, да… Я скажу, что ты
хочешь видеть его чертежи… (Идет и останавливается возле двери.) Нет, неизвестность лучше… Все-таки надежда…
Соня. Я это знала. Еще один вопрос. Скажи откровенно, — ты
хотела бы, чтобы у тебя был молодой муж?
Соня. Избалован. (Ищет в буфете.)
Хотите закусить?
Соня. Это так не идет к вам! Вы изящны, у вас такой нежный голос… Даже больше, вы, как никто из всех, кого я знаю, — вы прекрасны. Зачем же вы
хотите походить на обыкновенных людей, которые пьют и играют в карты? О, не делайте этого, умоляю вас! Вы говорите всегда, что люди не творят, а только разрушают, то, что им дано свыше. Зачем же, зачем вы разрушаете самого себя? Не надо, не надо, умоляю, заклинаю вас.
Соня приехала сейчас же, вызванная телеграммой Семена Ивановича. Меня лечили долго и упорно и продолжают лечить.
Соня и Гельфрейх уверены, что я останусь жив. Они
хотят везти меня за границу и надеются на это путешествие, как на каменную гору.
Зизи и Паф не
хотели даже слушать продолжение того, что было дальше на афишке; они оставили свои табуреты и принялись шумно играть, представляя, как будет действовать гуттаперчевый мальчик. Паф снова становился на четвереньки, подымал, как клоун, левую ногу и, усиленно пригибая язык к щеке, посматривал на всех своими киргизскими глазками, что всякий раз вызывало восклицание у тети
Сони, боявшейся, чтоб кровь не бросилась ему в голову.
Тетя
Соня напрасно употребляла все усилия, чтобы дать мыслям детей другое направление и внести сколько-нибудь спокойствия. Зизи и Паф
хотя и волновались, но еще верили; что ж касается Верочки, — известие о том, что метель все еще продолжается, заметно усиливало ее беспокойство. По голосу тетки, по выражению ее лица она ясно видела, что было что-то такое, чего тетя не
хотела высказывать.
— Дети, дети… довольно! Вы, кажется, не
хотите больше быть умными… Не
хотите слушать, — говорила тетя
Соня, досадовавшая главным образом за то, что не умела сердиться. Ну, не могла она этого сделать, — не могла решительно!
Тетя
Соня долго не могла оторваться от своего места. Склонив голову на ладонь, она молча, не делая уже никаких замечаний, смотрела на детей, и кроткая,
хотя задумчивая улыбка не покидала ее доброго лица. Давно уже оставила она мечты о себе самой: давно примирилась с неудачами жизни. И прежние мечты свои, и ум, и сердце — все это отдала она детям, так весело играющим в этой комнате, и счастлива она была их безмятежным счастьем…
— Которая бы кричала! — повторила тетя
Соня. — Ну, а тебе, Паф, тебе что? Что ты
хочешь?..
Хотя я жила не так, как в начале зимы, а занималась и
Соней, и музыкой, и чтением, я часто уходила в сад и долго, долго бродила одна по аллеям или сидела на скамейке, бог знает о чем думая, чего желая и надеясь.
— Нет, я сама
хочу рвать, я пойду за ключом, — сказала я, —
Соня не найдет…
Через пять минут
Соня бежала наверх к Кате и на весь дом кричала, что Маша
хочет жениться на Сергее Михайловиче.
Яков. Оставь, дорогая
Соня. Я
хочу быть полезен тебе и сумею, ты увидишь! Вот приедет Иван…
Яков. Не спрашивай меня! Ты знаешь,
Соня не
хотела сознаться, что ты моя дочь…
— Мы давно не виделись. Ты, Дорушка, подросла,
Соня Кузьменко тоже… И Васса… А вот новенькая у вас — крошка! Новенькая, тебе не скучно больше в приюте? Домой не
хочешь?
— Да ты рехнулась, Лихарева! — взвизгнула не своим Голосом приютская «подвижница». — Ври да не завирайся… Я в обитель поступать
хочу… чин принять монашеский, а ты меня… тьфу, чур меня, чур! Типун тебе на язык, девушка! — И, крепко отплевываясь,
Соня Кузьменко отошла к своей постели.
До сих пор она являлась только строптивой и взыскательной наставницей, требовательным, суровым и готовым покарать каждую минуту начальством. Сейчас же она чуть ли не впервые заглянула в детские души, доверчиво открывшиеся перед нею… За
Соней она стала расспрашивать остальных девочек, чего бы
хотели они, к чему стремились, чего ждали от жизни.
На правах большого и самого умного, Гриша забрал себе решающий голос. Что он
хочет, то и делают. Долго и тщательно проверяют
Соню, и к величайшему сожалению ее партнеров оказывается, что она не смошенничала. Начинается следующая партия.
Соня (узнав Хрущова, радостно вскрикивает). Михаил Львович! (Идет к нему.) Михаил Львович! (Орловскому.) Уйдите, крестненький, мне поговорить с ним нужно. (Хрущову.) Михаил Львович, вы сказали, что полюбите другую… (Орловскому.) Уйдите, крестненький… (Хрущову.) Я теперь другая… Я
хочу одну только правду… Ничего, ничего, кроме правды! Я люблю, люблю вас… люблю…
Соня. Избалован. Положите вашу шапку. Дайте дождю кончиться.
Хотите закусить?
Соня. То есть я
хочу сказать, что ваше демократическое чувство оскорблено тем, что вы коротко знакомы с нами. Я институтка, Елена Андреевна аристократка, одеваемся мы по моде, а вы демократ…
Федор Иванович. Скотина, но только породистая. (Разглаживает себе бороду.) Одна борода чего стоит… Вот я и скотина, и дурак, и каналья, а стоит мне только
захотеть — и за меня любая невеста пойдет.
Соня, выходи за меня замуж! (Хрущову). Впрочем, виноват… Pardon…