Неточные совпадения
— Мы
господа не важные,
Перед твоею милостью
И
постоим…
Без шапки
перед бариномСтоял бурмистр.
«А скоро ли, —
Спросил помещик, кушая, —
Окончим сенокос...
Третьего дня я еще и не знал, что он здесь
стоит в нумерах, у вас, Андрей Семенович, и что, стало быть, в тот же самый день, как мы поссорились, то есть третьего же дня, он был свидетелем того, как я
передал, в качестве приятеля покойного
господина Мармеладова, супруге его Катерине Ивановне несколько денег на похороны.
Минут через десять Штольц вышел одетый, обритый, причесанный, а Обломов меланхолически сидел на постели, медленно застегивая грудь рубашки и не попадая пуговкой в петлю.
Перед ним на одном колене
стоял Захар с нечищеным сапогом, как с каким-нибудь блюдом, готовясь надевать и ожидая, когда
барин кончит застегиванье груди.
На другой день, ранним утром, началась казнь. На дворе
стояла уже глубокая осень, и Улиту, почти окостеневшую от ночи, проведенной в «холодной», поставили
перед крыльцом, на одном из приступков которого сидел
барин, на этот раз еще трезвый, и курил трубку. В виду крыльца, на мокрой траве, была разостлана рогожа.
Впрочем, вечером, поразмыслив несколько о сообщенном ему прокурором известии, он, по преимуществу, встревожился в том отношении, чтобы эти кляузы не повредили ему как-нибудь отпуск получить, а потому, когда он услыхал вверху шум и говор голосов, то, подумав, что это, вероятно, приехал к брату прокурор, он решился сходить туда и порасспросить того поподробнее о проделке Клыкова; но, войдя к Виссариону в гостиную, он был неприятно удивлен: там на целом ряде кресел сидели прокурор, губернатор, m-me Пиколова, Виссарион и Юлия, а
перед ними
стоял какой-то
господин в черном фраке и держал в руках карты.
В настоящую минуту Макар Григорьев, старик уж лет за шестьдесят, с оплывшими руками, с большим животом, в одной рубахе и плисовых штанах,
стоял нехотя
перед своим молодым
барином.
—
Господин министр, — начал он, сам
стоя и не сажая Вихрова, — поручил мне вам
передать: в какую губернию вы желаете быть отправлены и определены на службу?
Теперь
перед ним
стоял сам «
барин» — и вот к услугам этого «
барина» готова не рессорная коляска, запряженная четверней караковых жеребцов, с молодцом-кучером в шелковой рубашке на козлах, а ободранная одноколка, с хромым мерином, который от старости едва волочил ноги, и с ним, Лукьянычем, поседевшим, сгорбившимся, одетым в какой-то неслыханный затрапез!
Значит, что захочет Нина Леонтьевна, ей
стоит только
передать Братковскому, тот — своей сестре, а эта все и перевернет в
барине вверх дном.
И он, хотя сидел рядом со мной и мы вместе пили пиво, закричал на меня: «Во-первых, я вам не поручик, а
господин поручик, а во-вторых… во-вторых, извольте встать, когда вам делает замечание старший чином!» И я встал и
стоял перед ним как оплеванный, пока не осадил его подполковник Лех.
Разбитной. У
господина Налетова, князь; вот он
стоит перед вами.
И вот я допил стакан до дна и стук им об поднос, а она
стоит да дожидается, за что ласкать будет. Я поскорее спустил на тот конец руку в карман, а в кармане все попадаются четвертаки, да двугривенные, да прочая расхожая мелочь. Мало, думаю; недостойно этим одарить такую язвинку, и
перед другими стыдно будет! А
господа, слышу, не больно тихо цыгану говорят...
Князь занимал один из больших нумеров в гостинице Демут. В одно утро он, сверх обыкновения не одетый, а в спальном шелковом халате, сидел
перед письменным столом и что-то высчитывал. Греясь у камина,
стоял другой
господин, в пальто, рыжий, с птичьей, одутловатой физиономией, довольно неуклюжий и сразу дававший узнать в себе иностранца.
— Да вот что, хозяин: беда случилась, хуже смерти пришлось; схватили окаянные опричники
господина моего, повезли к Слободе с великою крепостью, сидит он теперь, должно быть, в тюрьме, горем крутит, горе мыкает; а за что сидит, одному богу ведомо; не сотворил никакого дурна ни
перед царем, ни
перед господом;
постоял лишь за правду, за боярина Морозова да за боярыню его, когда они лукавством своим, среди веселья, на дом напали и дотла разорили.
Я припоминал, как, бывало, еще в детстве,
стоя в церкви, смотрел я иногда на простой народ, густо теснившийся у входа и подобострастно расступавшийся
перед густым эполетом,
перед толстым
барином или
перед расфуфыренной, но чрезвычайно богомольной барыней, которые непременно проходили на первые места и готовы были поминутно ссориться из-за первого места.
— Да так, горе взяло! Житья не было от приказчика; взъелся на меня за то, что я не снял шапки
перед его писарем, и ну придираться! За все про все отвечай Хомяк — мочушки не стало! До нас дошел слух, будто бы здесь набирают вольницу и хотят крепко
стоять за веру православную; вот я помолился святым угодникам, да и тягу из села; а сирот
господь бог не покинет.
Как только Давыдка опомнился от сна и стал понимать, что
перед ним
стоит барин, он сложил руки под живот, опустил голову, склонив ее немного на бок, и не двигался ни одним членом.
Право, если б я был живописцем, вот бы я какую картину написал: образованный человек
стоит перед мужиком и кланяется ему низко: вылечи, мол, меня, батюшка-мужичок, я пропадаю от болести; а мужик в свою очередь низко кланяется образованному человеку: научи, мол, меня, батюшка —
барин, я пропадаю от темноты.
Здесь,
перед картиной, изображающей юношу и аскета, погребающих в пустыне молодую красавицу, тихо прижавшись к стене,
стоял господин лет тридцати, с очень кротким, немного грустным и очень выразительным, даже, можно сказать, с очень красивым лицом.
Задача эта многим представлялась весьма темною и даже вовсе непонятною, но тем не менее члены терпеливо выслушивали, как Зайончек,
стоя в конце стола
перед составленною им картою «христианского мира», излагал мистические соображения насчет «рокового разветвления христианства по свету, с таинственными божескими целями, для осуществления которых
Господь сзывает своих избранных».
Пожилой
господин сиял самою благоприятною улыбкою и,
стоя перед m-ll Онучиной лицом к окну, рассказывал ей что-то такое, что, судя по утомленному лицу и рассеянному взгляду Веры Сергеевны, не только нимало ее не интересовало, но, напротив, нудило ее и раздражало.
—
Господа, пожалуйте к управляющему! — заявил им чиновник, и через пять минут оба
стояли перед управляющим дорогою.
В избе на рюминском хуторе тоже видно было, что народ гуляет; даже Алены не было дома, и только одна Петровна
стояла на коленях
перед иконой и, тепля грошовую свечечку из желтого воска, клала земные поклоны, плакала и, задыхаясь, читала: «Буди благословен день и час, в онь же
господь наш Иисус Христос страдание претерпел».
Наташа умолкла; она старалась собрать рассеянные мысли. Что-то с нею случилось, но что именно? не могла вспомнить Служанка всё
стояла перед нею, ожидая приказанья. В это время раздался снизу глухой шум. — Что такое? — спросила больная. — «
Господа откушали», — отвечала служанка; — «встают изо стола. Сей час придет сюда Татьяна Афанасьевна». — Наташа, казалось обрадовалась; она махнула слабою рукою. Служанка задернула занавес и села опять за самопрялку.
— Позвольте спросить вас, — начал он снова, предупреждая усердием своим ответ его превосходительства и обращаясь в этот раз к
господину Голядкину, — позвольте спросить вас, в чьем присутствии вы так объясняетесь?
перед кем вы
стоите, в чьем кабинете находитесь?.. —
Господин Голядкин-младший был весь в необыкновенном волнении, весь красный и пылающий от негодования и гнева; даже слезы в его глазах показались.
— Нешто скоро, сударь, изволите ехать? — произнес голос над
господином Голядкиным.
Господин Голядкин вздрогнул; но
перед ним
стоял его извозчик, тоже весь до нитки измокший и продрогший, от нетерпения и от нечего делать вздумавший заглянуть к
господину Голядкину за дрова.
Очнувшись, герой наш заметил, что
стоит посреди комнаты и почти неприличным, невежливым образом смотрит на одного весьма почтенной наружности старичка, который, пообедав и помолясь
перед образом Богу, уселся опять и, с своей стороны, тоже не сводил глаз с
господина Голядкина.
Одним словом, стал — как Елисей
перед Ильею — и
стоит в одном, что «жив
господь и жива душа твоя, аще оставлю тебя.
Через несколько минут Изумруда, уже распряженного, приводят опять к трибуне. Высокий человек в длинном пальто и новой блестящей шляпе, которого Изумруд часто видит у себя в конюшне, треплет его по шее и сует ему на ладони в рот кусок сахару. Англичанин
стоит тут же, в толпе, и улыбается, морщась и скаля длинные зубы. С Изумруда снимают попону и устанавливают его
перед ящиком на трех ногах, покрытым черной материей, под которую прячется и что-то там делает
господин в сером.
— Братцы, кобылка, как
перед господом богом, девятый год у меня
стоит… спросите у кого хотите…
В продолжение стола,
перед кем
стояло в бутылке вино, те свободно наливали и пили;
перед кем же его не было, тот пил одну воду. Петрусь, как необыкновенного ума был человек и шагавший быстро вперед, видя, что
перед ним нет вина, протянул руку через стол, чтобы взять к себе бутылку… Как же вскрикнет на него полковник, чтобы он не смел так вольничать и что ему о вине стыдно и думать! Посмотрели бы вы,
господин полковник, — подумал я сам себе. — как мы и водочку дуем, и сколько лет уже!
— Silentium [Молчание. (Ред.).]. Начинаю.
Перед нами,
господа, на лоне природы в самой непринужденной и натуральной позе лежит редкий экземпляр… Homo primitivus [Примитивный человек. (Ред.).], непосредственная натура, сын народа… Прошу не перебивать!.. Дальнейшие определения — вид, подвид и индивидуальность — будут введены мною своевременно. Итак, общий родовой признак
стоит вне сомнений: сын народа…
— Какие твои деньги у меня? За какие услуги? Говори! Ежели теперича ты пришел у меня денег просить, как ты смеешь передо мной и
господином в шапке
стоять? Тебе было сказано, на носу зарублено, чтоб ты не смел
перед господами в шапке
стоять, — проговорил Пузич и сшиб с Матюшки шапку.
Лицо этого
господина было уже знакомо мне. Накануне мы возвращались в одном поезде из-за границы, и в Волочиске я видел, как он во время таможенного осмотра
стоял вместе с дамой, своей спутницей,
перед целою горой чемоданов и корзин, наполненных дамским платьем, и как он был смущен и подавлен, когда пришлось платить пошлину за какую-то шелковую тряпку, а его спутница протестовала и грозила кому-то пожаловаться; потом по пути в Одессу я видел, как он носил в дамское отделение то пирожки, то апельсины.
Иван Михайлович(распечатывая письмо).
Господа, мне слишком тяжело. Пожалейте меня! Я знаю, что я виноват. Скрывать нечего… Я не могу читать… Читайте хоть вы. (Пробегает письмо и
передает шаферу.) Читайте…
Постойте, эй! (Лакею.)Четверню серых в коляску! Да скажи Фильке-кучеру, что коли через минуту не будет подана, я у него ни одного зуба во рту не оставлю. Все выбью. Вот при народе говорю, а там суди меня бог и великий государь! Нет, прошло ваше время! Ну, читайте.
Коридорный вызвался проводить графа. Граф, несмотря на замечание лакея, что
барин сейчас только пожаловали и раздеваться изволят, вошел в комнату. Лухнов в халате сидел
перед столом, считая несколько кип ассигнаций, лежавших
перед ним. На столе
стояла бутылка рейнвейна, который он очень любил. С выигрыша он позволил себе это удовольствие. Лухнов холодно, строго, через очки, как бы не узнавая, поглядел на графа.
Через минуту она подняла на всех толпившихся около нас обоих самое наивное, самое строгое личико, на котором дрожали и светились две маленькие хрустальные слезинки, и серьезным, важным голоском, какого от нее никогда не слыхали, сказала, указав на меня: «Mais c'est tres serieux, messieurs, ne riez рas! [но это очень серьезно,
господа, не смейтесь (франц.)]» — не замечая того, что все
стоят перед нею как завороженные, залюбовавшись на ее светлый восторг.
И наконец пора пришла…
В день смерти с ложа он воспрянул,
И снова силу обрела
Немая грудь — и голос грянул!
Мечтаньем чудным окрылил
Его
господь перед кончиной,
И он под небо воспарил
В красе и легкости орлиной.
Кричал он радостно: «Вперед!» —
И горд, и ясен, и доволен:
Ему мерещился народ
И звон московских колоколен;
Восторгом взор его сиял,
На площади, среди народа,
Ему казалось, он
стоялИ говорил…
Послав телеграмму, он опять идет в комнату начальника станции. Тут на диванчике, обитом серым сукном, сидит какой-то благообразный
господин с бакенами, в очках и в енотовой шапке; на нем какая-то странная шубка, очень похожая на женскую, с меховой опушкой, с аксельбантами и с разрезами на рукавах.
Перед ним
стоит другой
господин, сухой и жилистый, в форме контролера.
Своевременно Петька успокоился, и
барин говорил барыне, которая
стояла перед зеркалом и вкалывала в волосы белую розу...
Что уж тут говорить: сам Иван Фаддеич, разбойник бы, кажись, так и тот,
перед кобылой
стоявши, говорил: «Православные, говорит, христиане, может быть, мне живому из-под кнута не встать, в семидесяти душах человеческих убитых я покаянье сделал, а что, говорит, у генеральши в Богородском не бывал и
барина Федора Гаврилыча не знаю».
Только эта энергия и твердость походят на храбрость лакея, который громогласно кричит с крыльца: «Подавай!», а потом тотчас же подобострастно усаживает
барина в карету и смиренно
стоит перед ним, если тому вздумается намылить ему шею.
Каждое слово его имело вес; хозяин был такой, что этакого другого в жизнь мою я уж больше и не встречал; все эти нынешние модные
господа агрономы гроша
перед ним не
стоят.
Наталья Павловна раздета;
Стоит Параша
перед ней.
Друзья мои! Параша эта
Наперсница ее затей;
Шьет, моет, вести переносит,
Изношенных капотов просит,
Порою с
барином шалит,
Порой на
барина кричит
И лжет пред барыней отважно.
Теперь она толкует важно
О графе, о делах его,
Не пропускает ничего —
Бог весть, разведать как успела.
Но госпожа ей наконец
Сказала: «Полно, надоела!» —
Спросила кофту и чепец,
Легла и выйти вон велела.
Прохожий опять вздрогнул: опять тот же
господин в енотах
стоял перед ним.
Перед группой
стоял господин бесконечного роста; он вынул лорнет и внимательно посмотрел на
господина в енотовой шубе.
— А то как же? — ответила знахарка. — Без креста, без молитвы ступить нельзя!.. Когда травы сбираешь, корни копаешь — от
Господа дары принимаешь… Он сам тут невидимо
перед тобой
стоит и ангелам велит помогать тебе… Велика тайна в том деле, красавица!.. Тут не суетное и ложное — доброе, полезное творится, — Богу во славу, Божьему народу во здравие, от лютых скорбей во спасение.
— Смерть все покрывает, — сказал брату Герасим Силыч. — На мертвых зла не держат, а кто станет держать, того
Господь накажет. Марко Данилыч теперь
перед Божьим судом
стоит, а не
перед нашим земным, человеческим.
На другой день начались Дунины сборы. Не осушая глаз, больше всех хлопотала угрюмая Дарья Сергевна, а ночью по целым часам
стояла перед иконами и клала поклоны за поклонами, горячо молясь, сохранил бы
Господь рабу свою, девицу Евдокию, ото всяких козней и наветов вражиих.