Неточные совпадения
С самым серьезным лицом она болтала тысячи тех милых глупостей, какие умеют говорить только женщины, чувствующие, что их любят; самые капризы и даже вспышки
гнева, как цветами, пересыпались самыми неожиданными проявлениями загоравшейся
страсти.
Простите, Алексей Федорович, я не могу вспомнить без негодования этого позорного его поступка… одного из таких поступков, на которые может решиться только один Дмитрий Федорович в своем
гневе… и в
страстях своих!
— Все это прекрасно! — начал Павел спокойным, по наружности, голосом, хотя в душе его и бушевал
гнев: эти вопли невежества против его
страсти к театру оскорбляли все существо его. — Маша, подай сюда лавровишневых капель, — прибавил он.
Луша хваталась за голову и начинала истерически хохотать. Сам все испытавший Прейн пугался такого разлива
страсти, но его неудержимо тянули к Луше даже дикие вспышки
гнева и нелепые капризы, разрешавшиеся припадками ревности или самым нежным настроением. Вдвоем они вволю смеялись над набобом, над генералом с его «болванкой», надо всеми остальными; но когда речь заходила о Раисе Павловне, Луша бледнела и точно вся уходила в себя: она ревновала Прейна со всем неистовством первой любви.
Для резца неуловим этот блеск мысли в чертах лиц их, эта борьба воли с
страстью, игра не высказываемых языком движений души с бесчисленными, тонкими оттенками лукавства, мнимого простодушия,
гнева и доброты, затаенных радостей и страданий… всех этих мимолетных молний, вырывающихся из концентрической души…
Любовь гораздо сильнее наших ежедневных мелочных расчетов и побуждений;
гнев, ревность, всякая вообще
страсть также гораздо сильнее их — потому
страсть возвышенное явление.
Можно было думать, что именно Коновалов, а не Фролка — родной брат Разину. Казалось, что какие-то узы крови, неразрывные, не остывшие за три столетия, до сей поры связывают этого босяка со Стенькой и босяк со всей силой живого, крепкого тела, со всей
страстью тоскующего без «точки» духа чувствует боль и
гнев пойманного триста лет тому назад вольного сокола.
Я хочу дрожать от страха, от радости, я хочу говорить слова, полные огня,
страсти,
гнева… слова, острые, как ножи, горящие, точно факелы… я хочу бросить их людям множество, бросить щедро, страшно!..
Страх и жалость (еще
гнев, еще тоска, еще защита) были главные
страсти моего детства, и там, где им пищи не было — меня не было.
В этом крике — жажда бури! Силу
гнева, пламя
страсти и уверенность в победе слышат тучи в этом крике.
Но, видя, что отпора нет, что вашему
гневу не полагается преград, вы — даже и в несправедливом
гневе — ободряетесь, ваш собственный голос своим звуком, все более крепким и высоким, подстрекает вас, и вы кончаете тем, что забываете всякую меру и даете полную волю
страсти.
Разнеслась по городу быстрокрылая молва о неистовой Мафальде, которая лежит обнаженная на перекрестке улиц и предает свое прекрасное тело ласканиям юношей. И пришли на перекресток мужи и жены, старцы и почтенные госпожи и дети и широким кругом обступили тесно сплотившуюся толпу неистовых. И подняли громкий крик, укоряли бесстыдных и повелевали им разойтись, угрожая всею силою родительской власти, и
гневом Божиим, и строгою карою от городских властей. Но только воплями распаленной
страсти отвечали им юноши.
Таким же превращениям подлежат и
гнев, и честолюбие, и ревность, и
страсть к игре.
— Господи, Господи, вот
страсти какие! Каменный дождь. Слава Ей, Царице Небесной, умолила Создателя смягчить
гнев Свой над Белокаменной.
— Благодушный пастырь наш! — отвечал за всех Фома, преклоняя колено. — Человек рожден со
страстями. Молим тебя, праведный, обрати
гнев на милость, спаси Великий Новгород — он гибнет.
Ночь на семнадцатое — последняя для многих в русском и шведском войсках. Как тяжелый свинец, пали на грудь иных смутные видения; другие спали крепко и сладко за несколько часов до борьбы с вечным сном. Ум,
страсти, честь, страх царского
гнева, надежда на милости государевы и, по временам, любовь к отечеству работали в душе вождей.
«Убить… человека убить… Ведь убивают же, особенно там, под южным небом… — думал он. — Но убивают под влиянием
страсти,
гнева… Убить же с холодным расчетом… Бррр…»
Его ум и его
страсти, его энтузиазм к дружбе и его упорная ненависть к тому же лицу, его признательность за все то, что, как ему казалось, искренно делали в его пользу, и его бешенный
гнев при малейшем упущении, замеченном относительно его собственной особы — все это доходило в нем до крайности.
Всю-всюсеньку историю, что было на земле, знал и даже прозирал на воздушные и мог преподать, откуда кая
страсть в человеке, и кто ею борится: «Против бо веры борятся маловерие и сомнение, а держит их бес сомненный; против любви —
гнев и злопомнение, а держит их бес гневливый; против милосердия — бес жестокосердый; против девства и чистоты — бес блудный».