Неточные совпадения
Господин необыкновенно приличной наружности соскочил на крыльцо
с быстротой и ловкостью
почти военного человека.
Чичиков схватился со стула
с ловкостью
почти военного человека, подлетел к хозяйке
с мягким выраженьем в улыбке деликатного штатского человека, коромыслом подставил ей руку и повел ее парадно через две комнаты в столовую, сохраняя во все время приятное наклоненье головы несколько набок. Служитель снял крышку
с суповой чашки; все со стульями придвинулись ближе к столу, и началось хлебанье супа.
Чудная, однако же, вещь: на другой день, когда подали Чичикову лошадей и вскочил он в коляску
с легкостью
почти военного человека, одетый в новый фрак, белый галстук и жилет, и покатился свидетельствовать почтение генералу, Тентетников пришел в такое волненье духа, какого давно не испытывал.
С часу на час ждали парохода
с ост-индской
почтой; и если б она пришла
с известием о войне, нашу шкуну могли бы захватить английские
военные суда.
Баба ездил
почти постоянно и всякий раз привозил
с собой какого-нибудь нового баниоса, вероятно приятеля, желавшего посмотреть большое судно, четырехаршинные пушки, ядра,
с человеческую голову величиной, послушать музыку и посмотреть ученье,
военные тревоги, беганье по вантам и маневры
с парусами.
Но когда к этому развращению вообще
военной службы,
с своей
честью мундира, знамени, своим разрешением насилия и убийства, присоединяется еще и развращение богатства и близости общения
с царской фамилией, как это происходит в среде избранных гвардейских полков, в которых служат только богатые и знатные офицеры, то это развращение доходит у людей, подпавших ему, до состояния полного сумасшествия эгоизма.
Военная служба вообще развращает людей, ставя поступающих в нее в условия совершенной праздности, т. е. отсутствия разумного и полезного труда, и освобождая их от общих человеческих обязанностей, взамен которых выставляет только условную
честь полка, мундира, знамени и,
с одной стороны, безграничную власть над другими людьми, а
с другой — рабскую покорность высшим себя начальникам.
Все были не только ласковы и любезны
с Нехлюдовым, но, очевидно, были рады ему, как новому и интересному лицу. Генерал, вышедший к обеду в
военном сюртуке,
с белым крестом на шее, как
с старым знакомым, поздоровался
с Нехлюдовым и тотчас же пригласил гостей к закуске и водке. На вопрос генерала у Нехлюдова о том, что он делал после того, как был у него, Нехлюдов рассказал, что был на
почте и узнал о помиловании того лица, о котором говорил утром, и теперь вновь просит разрешения посетить тюрьму.
— А наконец 17… года сентября 6-го дня отец его волею божиею помер, а между тем он проситель генерал-аншеф Троекуров
с 17… года
почти с малолетства находился в
военной службе и по большой части был в походах за границами, почему он и не мог иметь сведения, как о смерти отца его, равно и об оставшемся после его имении.
В первые же дни по приезде мать подружилась
с веселой постоялкой, женой
военного, и
почти каждый вечер уходила в переднюю половину дома, где бывали и люди от Бетленга — красивые барыни, офицера. Дедушке это не нравилось, не однажды, сидя в кухне, за ужином, он грозил ложкой и ворчал...
— Богато, одно слово богато;
честь мужу сему. Мне эти все штучки исправно доставляют, — добавил он
с значительной улыбкой. — Приятель есть
военный офицер, шкипером в морской флотилии служит: все через него имеем.
Это были: старушка Мертваго и двое ее сыновей — Дмитрий Борисович и Степан Борисович Мертваго, Чичаговы, Княжевичи, у которых двое сыновей были
почти одних лет со мною, Воецкая, которую я особенно любил за то, что ее звали так же как и мою мать, Софьей Николавной, и сестрица ее, девушка Пекарская; из
военных всех чаще бывали у нас генерал Мансуров
с женою и двумя дочерьми, генерал граф Ланжерон и полковник Л. Н. Энгельгардт; полковой же адъютант Волков и другой офицер Христофович, которые были дружны
с моими дядями, бывали у нас каждый день; доктор Авенариус — также: это был давнишний друг нашего дома.
— Да иду, я только поприфрантился немного! — отвечал генерал, охорашиваясь перед зеркалом: он в самом деле был в новом
с иголочки вицмундире и новых эполетах. За границей Евгений Петрович все время принужден был носить ненавистное ему статское платье и теперь был
почти в детском восторге, что снова облекся в
военную форму.
Рядом
с молодым Абреевым, явно претендуя на товарищество
с ним, сидел молодой человек, в мундире
с зеленым воротником и
с зелеными лацканами, который, по покрою своему, очень походил на гимназический мундир, но так был хорошо сшит и так ловко сидел, что
почти не уступал
военному мундиру.
Очередь дошла до левофлангового солдатика Хлебникова, который служил в роте общим посмешищем. Часто, глядя на него, Ромашов удивлялся, как могли взять на
военную службу этого жалкого, заморенного человека,
почти карлика,
с грязным безусым лицом в кулачок. И когда подпоручик встречался
с его бессмысленными глазами, в которых, как будто раз навсегда
с самого дня рождения, застыл тупой, покорный ужас, то в его сердце шевелилось что-то странное, похожее на скуку и на угрызение совести.
— Нет, не угадали; но только я настоящий
военный, при полковых делах был
почти с самого детства.
Оба офицера скоро показались под его сводами; их сопровождал небольшой плотненький человечек
с флегматическим,
почти заспанным лицом —
военный доктор.
Изо всех окон свесились вниз милые девичьи головы, женские фигуры в летних ярких ситцевых одеждах. Мальчишки шныряют вокруг оркестра, чуть не влезая замурзанными мордочками в оглушительно рявкающий огромный геликон и разевающие рты перед ухающим барабаном. Все
военные, попадающие на пути, становятся во фронт и делают
честь знамени. Старый, седой отставной генерал,
с георгиевскими петлицами, стоя, провожает батальон глазами. В его лице ласковое умиление, и по щекам текут слезы.
Из последних один очень молодой артиллерист, всего только на днях приехавший из одного учебного
военного заведения, мальчик молчаливый и еще не успевший составить знакомства, вдруг очутился теперь у Виргинского
с карандашом в руках и,
почти не участвуя в разговоре, поминутно отмечал что-то в своей записной книжке.
— Вследствие того-с, — начал Аггей Никитич неторопливо и как бы обдумывая свои слова, — что я, ища этого места, не знал себя и совершенно забыл, что я человек
военный и привык служить на воздухе, а тут целый день
почти сиди в душной комнате, которая, ей-богу, нисколько не лучше нашей полковой канцелярии, куда я и заглядывать-то всегда боялся, думая, что эти стрекулисты-писаря так тебе сейчас и впишут в формуляр какую-нибудь гадость…
— В отношении госпожи, о которой вам говорил, я исполнил свой долг: я женился на ней; мало того, по ее желанию оставил
военную службу и получил, благодаря милостивому содействию Егора Егорыча, очень видное и почетное место губернского почтмейстера — начальника всех
почт в губернии —
с прекрасным окладом жалованья.
Около стен залы сидели нетанцующие дамы
с открытыми шеями и разряженные, насколько только хватило у каждой денег и вкусу, а также стояло множество мужчин, между коими виднелись чиновники в вицмундирах, дворяне в своих отставных
военных мундирах, а другие просто в черных фраках и белых галстуках и, наконец, купцы в длиннополых, чуть не до земли, сюртуках и все
почти с огромными, неуклюжими медалями на кавалерских лентах.
Как он проводил свое время в Петербурге, это мне не совсем известно, но судя по тому, что он был знаком
почти со всеми современными ему знаменитостями, надо полагать, что он жил не исключительно в свете и среди своих
военных товарищей, а держался умных кружков: он лично знал Жуковского, Пушкина, Дельвига, Гоголя, Каратыгина и Брюллова, ходил в дом к Толстым, где перезнакомился со всем тогдашним художественным миром и сам
с успехом занимался как дилетант и живописью и ваянием, что необыкновенно шло его изящной натуре.
Пользуясь правом жениха, Рославлев сидел за столом подле своей невесты; он мог говорить
с нею свободно, не опасаясь нескромного любопытства соседей, потому что
с одной стороны подле них сидел Сурской, а
с другой Оленька. В то время как все, или
почти все, заняты были едою, этим важным и едва ли ни главнейшим делом большей части деревенских помещиков, Рославлев спросил Полину: согласна ли она
с мнением своей матери, что он не должен ни в каком случае вступать снова в
военную службу?
За несколько дней до возвращения моего
с Григорьем Иванычем из Аксакова, когда в гимназии собрались уже
почти все ученики, какой-то отставной
военный чиновник, не знаю почему называвшийся квартермистром, имевший под своею командой всех инвалидов, служивших при гимназии, прогневался на одного из них и стал его жестоко наказывать палками на заднем дворе, который отделялся забором от переднего и чистого двора, где позволялось играть и гулять в свободное время всем воспитанникам.
И науки кончивши, не образумились."Пустите нас отличаться на поле
чести или умереть за отечество". Тьфу вы, головорезы! По нескольку часов бился
с каждым и объяснял им мораль, что человек должен любить жизнь и сберегать ее, и се и то им говорил. В подробности рассказывал им, что я претерпел в
военной службе по походам из роты к полковнику… ничто не помогло! Пошли. Правда, нахватали чинов, все их уважают… но это суета сует.
Старые гвардейцы возвращались победоносными генералами. Опасности, поражения, победы, соприкосновение
с армией Наполеона и
с чужими краями — все это образовало их характер; смелые, добродушные и очень недальние,
с религией дисциплины и застегнутых крючков, но и
с религией
чести, они владели Россией до тех пор, пока подросло николаевское поколение
военных чиновников и статских солдат.
«Что за вздор эти
почести и слава
военная! — думал он, глядя на завешенное шалью окно, сквозь которое прокрадывались бледные лучи месяца. — Вот счастье — жить в тихом уголке,
с милой, умной, простой женою! Вот это прочное, истинное счастье!»
Я даже, милостивый государь, имею несколько собственноручных писем от князя Дмитрия Владимирыча [Князь Дмитрий Владимирыч — Голицын (1771—1844), бывший московским
военным генерал-губернатором
с 1820 по 1844 год.], бывшего московского генерал-губернатора, удостоился потом
чести быть лично
с ними знакомым и пользовался их покровительством.
— Хотя я и гражданский человек, но… одобряю! — заметил,
с благосклонным жестом, его превосходительство. —
Военная служба для молодого человека не мешает… это формирует, регулирует… Это хорошо, одним словом!.. Постарайтесь и на новом своем поприще стойко исполнять то, к чему взывают долг и
честь и ваша совесть. Я надеюсь, что вы вполне оправдаете ту лестную рекомендацию, которую сделал мне о вас многоуважаемый Иосиф Игнатьевич.
У всех веселые, праздничные лица. Корвет прибирается, чистится, подкрашивается, чтобы показаться в чужие люди, как следует
военному судну, хотя и помятому ураганом, но
с честью выдержавшему его нападение. Уже достали якорные цепи, долго лежавшие внизу, и приклепали к якорям.
—
С нашим древним селом желаете ознакомиться? — тем же басом спросил становой и довольно молодцевато,
почти по-военному, перевел высокими своими плечами.
И привез мне их. Я прочел
с увлечением, мне очень понравилось. В разговоре я так и сыпал гоголевскими выражениями: «
с ловкостью
почти военного человека», «во фраке наваринского дыма
с пламенем» и т. п. Как-то за обедом папа спросил...
Мы пили чай у младших врачей его госпиталя. И у них было, как
почти везде: младшие врачи
с гадливым отвращением говорили о своем главном враче и держались
с ним холодно-официально. Он был когда-то старшим врачом полка, потом долго служил делопроизводителем при одном крупном
военном госпитале и оттуда попал на войну в главные врачи. Медицину давно перезабыл и живет только бумагою. Врачи расхохотались, когда узнали, что Шанцер нашел излишним отдельное большое помещение для канцелярии.
Мы видели, что Александр Васильевич отказался принять от французов шпаги, что вовсе не гармонирует
с приведенным анекдотом. И теперь, и после Александр Васильевич всегда
чтил в лице пленных превратность
военного счастья.
Погребение было совершено торжественно новгородским архиепископом,
с участием архимандритов и множества духовенства и
с отданием
военных почестей. Тело было опущено в приготовленную заранее самим графом могилу в грузинском соборе, рядом
с могилой Настасьи Минкиной.
— Я вас поправлю, есть еще один, который погубил вашу
военную карьеру. По нему заплатил граф Потоцкий, а ему я, — подал князь Василий сыну вексель в десять тысяч рублей
с подложным бланком графа. Виктор взял его, подержал
почти бессознательно в руках и возвратил отцу.
Все слушали цейгмейстера
с особенным вниманием. За речью его последовала минута молчания, как после жаркой перестрелки настает в утомленных рядах мгновенная тишина. Каждый из собеседников имел особенную причину молчать, или потому, что красноречие высоких чувств, какого бы роду ни были они, налагает дань и на самую неприязнь, или потому, что никто из противников
военного оратора не мог откровенно изъяснить свои чувства. Вульфу, после краткого отдыха, предоставлена была
честь первого выстрела.
Он рассказывал дамам,
с шутливою улыбкой на губах, последнее — в среду — заседание государственного совета, на котором был получен и читался Сергеем Кузьмичем Вязмитиновым, новым петербургским
военным генерал-губернатором, знаменитый тогда рескрипт государя Александра Павловича из армии, в котором государь, обращаясь к Сергею Кузьмичу, говорил, что со всех сторон получает он заявления о преданности народа, и что заявление Петербурга особенно приятно ему, что он гордится
честью быть главою такой нации и постарается быть ее достойным.