Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться
с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо
масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Под дрожащею кругами тенью листьев, у покрытого белою скатертью и уставленного кофейниками, хлебом,
маслом, сыром, холодною дичью стола, сидела княгиня в наколке
с лиловыми лентами, раздавая чашки и тартинки.
И Степан Аркадьич улыбнулся. Никто бы на месте Степана Аркадьича, имея дело
с таким отчаянием, не позволил себе улыбнуться (улыбка показалась бы грубой), но в его улыбке было так много доброты и почти женской нежности, что улыбка его не оскорбляла, а смягчала и успокоивала. Его тихие успокоительные речи и улыбки действовали смягчающе успокоительно, как миндальное
масло. И Анна скоро почувствовала это.
Потом появились прибавления
с хозяйской стороны, изделия кухни: пирог
с головизною, куда вошли хрящ и щеки девятипудового осетра, другой пирог —
с груздями, пряженцы, маслянцы, [Маслянцы — клецки в растопленном
масле.] взваренцы.
Наталья Савишна два месяца страдала от своей болезни и переносила страдания
с истинно христианским терпением: не ворчала, не жаловалась, а только, по своей привычке, беспрестанно поминала бога. За час перед смертью она
с тихою радостью исповедалась, причастилась и соборовалась
маслом.
Она не взвешивала и не мерила, но видела, что
с мукой не дотянуть до конца недели, что в жестянке
с сахаром виднеется дно, обертки
с чаем и кофе почти пусты, нет
масла, и единственное, на чем,
с некоторой досадой на исключение, отдыхал глаз, — был мешок картофеля.
Светлые
с проседью, жиденькие волосы ее, по обыкновению жирно смазанные
маслом, были заплетены в крысиную косичку и подобраны под осколок роговой гребенки, торчавшей на ее затылке.
В это время батюшка нанял для меня француза, мосье Бопре, которого выписали из Москвы вместе
с годовым запасом вина и прованского
масла.
— Как? — спросил Николай Петрович, а Павел Петрович поднял на воздух нож
с куском
масла на конце лезвия и остался неподвижен.
Через минуту оттуда важно выступил небольшой человечек
с растрепанной бородкой и серым, незначительным лицом. Он был одет в женскую ватную кофту, на ногах, по колено, валяные сапоги, серые волосы на его голове были смазаны
маслом и лежали гладко. В одной руке он держал узенькую и длинную книгу из тех, которыми пользуются лавочники для записи долгов. Подойдя к столу, он сказал дьякону...
— Не буду, Лина, не сердись! Нет, Самгин, ты почувствуй: ведь это владыки наши будут, а? Скомандуют: по местам! И все пойдет, как по
маслу. Маслице, хи… Ах, милый, давно я тебя не видал! Седеешь? Теперь мы
с тобой по одной тропе пойдем.
Впечатление огненной печи еще усиливалось, если смотреть сверху,
с балкона: пред ослепленными глазами открывалась продолговатая, в форме могилы, яма, а на дне ее и по бокам в ложах, освещенные пылающей игрой огня, краснели, жарились лысины мужчин, таяли, как
масло, голые спины, плечи женщин, трещали ладони, аплодируя ярко освещенным и еще более голым певицам.
— Он — в Нижнем, под надзором. Я же
с ним все время переписывался. Замечательный человек Степан, — вдумчиво сказал он, намазывая хлеб
маслом. И, помолчав, добавил...
Он ушел в свою комнату
с уверенностью, что им положен первый камень пьедестала, на котором он, Самгин, со временем, встанет монументально. В комнате стоял тяжелый запах
масла, — утром стекольщик замазывал на зиму рамы, — Клим понюхал, открыл вентилятор и снисходительно, вполголоса сказал...
Резким жестом Марина взяла
с тарелки, из-под носа его, сухарь, обильно смазала
маслом, вареньем и стала грызть, широко открывая рот, чтоб не пачкать тугие губы малинового цвета; во рту ее грозно блестели крупные, плотно составленные зубы.
Проснулся он
с тяжестью в голове и смутным воспоминанием о какой-то ошибке, о неосторожности, совершенной вчера. Комнату наполнял неприятно рассеянный, белесоватый свет солнца, спрятанного в бескрасочной пустоте за окном. Пришел Дмитрий, его мокрые, гладко причесанные волосы казались жирно смазанными
маслом и уродливо обнажали красноватые глаза, бабье, несколько опухшее лицо. Уже по унылому взгляду его Клим понял, что сейчас он услышит нечто плохонькое.
С ловкостью, удивительной в ее тяжелом теле, готовя посуду к чаю, поблескивая маленькими глазками, круглыми, как бусы, и мутными, точно лампадное
масло, она горевала...
— Кушайте, — угощала она редактора, Инокова, Робинзона и одним пальцем подвигала им тарелки
с хлебом,
маслом, сыром, вазочки
с вареньем. Называя Спивак Лизой, она переглядывалась
с нею взглядом единомышленницы. А Спивак оживленно спорила со всеми,
с Иноковым — чаще других, вероятно, потому, что он ходил вокруг нее, как теленок, привязанный за веревку на кол.
Пустынная улица вывела Самгина на главную, — обе они выходили под прямым углом на площадь;
с площади ворвалась пара серых лошадей, покрытых голубой сеткой; они блестели на солнце, точно смазанные
маслом, и выкидывали ноги так гордо, красиво, что Самгин приостановился, глядя на их быстрый парадный бег.
Ходил Дунаев в сапогах
с голенищами до колен, в шведской, кожаной куртке и кожаной фуражке, вся эта кожа, густо смазанная машинным
маслом, тускло поблескивала.
На стенах приятно пестрели небольшие яркие этюды
маслом,
с одного из них смотрело, прищурясь, толстогубое бритое лицо, смотрело, как бы спрашивая о чем-то.
Длинный, тощий,
с остатками черных,
с проседью, курчавых и, видимо, жестких волос на желтом черепе, в форме дыни,
с бородкой клином, горбоносый, он говорил неутомимо, взмахивая густыми бровями, такие же густые усы быстро шевелились над нижней, очень толстой губой, сияли и таяли влажные, точно смазанные
маслом, темные глаза. Заметив, что сын не очень легко владеет языком Франции, мать заботливо подсказывала сыну слова, переводила фразы и этим еще более стесняла его.
Толстую, добрейшую бабушку свою, которая как-то даже яростно нянчилась
с ним, он доводил до слез, подсыпая в табакерку ей золу или перец, распускал петли чулков, сгибал вязальные спицы, бросал клубок шерсти котятам или смазывал шерсть
маслом, клеем.
Залоснились, точно
маслом облитые, бронзовые кони
с красными глазами.
Она величественно отошла в угол комнаты, украшенный множеством икон и тремя лампадами, села к столу, на нем буйно кипел самовар, исходя обильным паром, блестела посуда, комнату наполнял запах лампадного
масла, сдобного теста и меда. Самгин
с удовольствием присел к столу, обнял ладонями горячий стакан чая. Со стены, сквозь запотевшее стекло, на него смотрело лицо бородатого царя Александра Третьего, а под ним картинка: овечье стадо пасет благообразный Христос,
с длинной палкой в руке.
— Что это у вас на халате опять пятно? — заботливо спросила она, взяв в руки полу халата. — Кажется,
масло? — Она понюхала пятно. — Где это вы? Не
с лампадки ли накапало?
На полу стояли кадки
масла, большие крытые корчаги
с сметаной, корзины
с яйцами — и чего-чего не было! Надо перо другого Гомера, чтоб исчислить
с полнотой и подробностью все, что скоплено было во всех углах, на всех полках этого маленького ковчега домашней жизни.
Утешься, добрая мать: твой сын вырос на русской почве — не в будничной толпе,
с бюргерскими коровьими рогами,
с руками, ворочающими жернова. Вблизи была Обломовка: там вечный праздник! Там сбывают
с плеч работу, как иго; там барин не встает
с зарей и не ходит по фабрикам около намазанных салом и
маслом колес и пружин.
Он вспомнил Ильин день: устриц, ананасы, дупелей; а теперь видел толстую скатерть, судки для уксуса и
масла без пробок, заткнутые бумажками; на тарелках лежало по большому черному ломтю хлеба, вилки
с изломанными черенками.
Райский тоже, увидя свою комнату, следя за бабушкой, как она чуть не сама делала ему постель, как опускала занавески, чтоб утром не беспокоило его солнце, как заботливо расспрашивала, в котором часу его будить, что приготовить — чаю или кофе поутру,
масла или яиц, сливок или варенья, — убедился, что бабушка не все угождает себе этим, особенно когда она попробовала рукой, мягка ли перина, сама поправила подушки повыше и велела поставить графин
с водой на столик, а потом раза три заглянула, спит ли он, не беспокойно ли ему, не нужно ли чего-нибудь.
— Ну, тебе, батюшка, ужо на ночь дам ревеню или постного
масла с серой. У тебя глисты должны быть. И ужинать не надо.
Он стал было учиться, сначала на скрипке у Васюкова, — но вот уже неделю водит смычком взад и вперед: а,
с, g, тянет за ним Васюков, а смычок дерет ему уши. То захватит он две струны разом, то рука дрожит от слабости: — нет! Когда же Васюков играет — точно по
маслу рука ходит.
В доме была суета. Закладывали коляску, старомодную карету. Кучера оделись в синие новые кафтаны, намазали головы коровьим
маслом и
с утра напились пьяны. Дворовые женщины и девицы пестрели праздничными, разноцветными ситцевыми платьями, платками, косынками, ленточками. От горничных за десять шагов несло гвоздичной помадой.
А у них и обыкновенное деревянное
масло употребляется редко, и только
с зеленью; все же прочее жарится и варится на воде,
с примесью саки и сои.
— «Нет, тут другая причина, — сказал доктор, —
с черными нельзя вместе сидеть: от них пахнет: они мажут тело растительным
маслом, да и испарина у них имеет особенный запах».
«Хозяйка, самовар!» И пойдет суматоха: на сцену является известный погребец, загремят чашки, повалит дым,
с душистой струей, от маленького графинчика, в печке затрещит огонь, на сковороде от поливаемого
масла раздается неистовое шипенье; а на столе поставлена уж водка, икра, тарелки etc., etc.
Я только было собрался отвечать, но пошевелил нечаянно ногой: круглое седалище,
с винтом, повернулось, как по
маслу, подо мной, и я очутился лицом к стене.
Всего более мутил меня запах проклятого растительного
масла, употребляемого китайцами в пищу; запах этот преследовал меня
с Явы: там я почуял его в первый раз в китайской лавчонке и
с той минуты возненавидел.
Меня особенно помирило
с этой кухней отсутствие всякого растительного
масла.
«И зачем они все собралась тут?» думал Нехлюдов, невольно вдыхая вместе
с пылью, которую нес на него холодный ветер, везде распространенный запах прогорклого
масла свежей краски.
После супа был тот же петух
с поджаренными волосами и творожники
с большим количеством
масла и сахара.
Печка истопилась, согрелась, чай был заварен и paзлит по стаканам и кружкам и забелен молоком, были выложены баранки, свежий ситный и пшеничный хлеб, крутые яйца,
масло и телячья голова и ножки. Все подвинулись к месту на нарах, заменяющему стол, и пили, ели и разговаривали. Ранцева сидела на ящике, разливая чай. Вокруг нее столпились все остальные, кроме Крыльцова, который, сняв мокрый полушубок и завернувшись в сухой плед, лежал на своем месте и разговаривал
с Нехлюдовым.
Привалова сразу охватила
с детства знакомая атмосфера: пахло росным ладаном, воском и деревянным
маслом.
— Черт возьми… из самых недр пансиона вынырнул… то есть был извлечен оттуда… А там славная штучка у Хины запрятана… Глаза —
масло с икрой… а кулаки у этого неземного создания!.. Я только хотел заняться географией, а она меня как хватит кулаком…
— Те-те-те, вознепщеваху! и прочая галиматья! Непщуйте, отцы, а я пойду. А сына моего Алексея беру отселе родительскою властию моею навсегда. Иван Федорович, почтительнейший сын мой, позвольте вам приказать за мною следовать! Фон Зон, чего тебе тут оставаться! Приходи сейчас ко мне в город. У меня весело. Всего верстушка какая-нибудь, вместо постного-то
масла подам поросенка
с кашей; пообедаем; коньячку поставлю, потом ликерцу; мамуровка есть… Эй, фон Зон, не упускай своего счастия!
Следующий день, 31 августа, мы провели на реке Сяо-Кеме, отдыхали и собирались
с силами. Староверы, убедившись, что мы не вмешиваемся в их жизнь, изменили свое отношение к нам. Они принесли нам молока,
масла, творогу, яиц и хлеба, расспрашивали, куда мы идем, что делаем и будут ли около них сажать переселенцев.
Сначала все шло как по
маслу, и наш француз вошел в Москву
с поднятой головой.
Вместе
с чаем подали нам котлеты, яйца всмятку,
масло, мед, сыр и пр.
— Не поеду я к этому брюхачу. Рыбу даст сотенную, а
масло положит тухлое. Бог
с ним совсем!
Прежде всего в глаза бросается ядовитая чемерица
с грубыми остроконечными плойчатыми листьями и белыми цветами, затем — бадьян
с овально-ланцетовидными листьями и ярко-розовыми цветами, выделяющими обильные эфирные
масла.