Неточные совпадения
Фенечка вытянула шейку и приблизила лицо к цветку…
Платок скатился
с ее головы на
плеча; показалась мягкая масса черных, блестящих, слегка растрепанных волос.
Она даже вздрогнула, руки ее безжизненно сползли
с плеч. Подняв к огню лампы маленькую и похожую на цветок
с длинным стеблем рюмку, она полюбовалась ядовито зеленым цветом ликера, выпила его и закашлялась, содрогаясь всем телом, приложив
платок ко рту.
Из сумрака выскочил, побежал к столу лысый человечек,
с рыжеватой реденькой бородкой, — он тащил за руку женщину в клетчатой юбке, красной кофте, в пестром
платке на
плечах.
Сел на подоконник и затрясся, закашлялся так сильно, что желтое лицо его вздулось, раскалилось докрасна, а тонкие ноги судорожно застучали пятками по стене; чесунчовый пиджак съезжал
с его костлявых
плеч, голова судорожно тряслась, на лицо осыпались пряди обесцвеченных и, должно быть, очень сухих волос. Откашлявшись, он вытер рот не очень свежим
платком и объявил Климу...
— Вот мы и у пристани! Если вам жарко — лишнее можно снять, — говорил он, бесцеремонно сбрасывая
с плеч сюртук. Без сюртука он стал еще более толстым и более остро засверкала бриллиантовая запонка в мягкой рубашке. Сорвал он и галстук, небрежно бросил его на подзеркальник, где стояла ваза
с цветами. Обмахивая
платком лицо, высунулся в открытое окно и удовлетворенно сказал...
Особенно звонко и тревожно кричали женщины. Самгина подтолкнули к свалке, он очутился очень близко к человеку
с флагом, тот все еще держал его над головой, вытянув руку удивительно прямо: флаг был не больше головного
платка, очень яркий, и струился в воздухе, точно пытаясь сорваться
с палки. Самгин толкал спиною и
плечами людей сзади себя, уверенный, что человека
с флагом будут бить. Но высокий, рыжеусый, похожий на переодетого солдата, легко согнул руку, державшую флаг, и сказал...
Он долго и осторожно стягивал
с широких
плеч старенькое пальто, очутился в измятом пиджаке
с карманами на груди и подпоясанном широким суконным поясом, высморкался, тщательно вытер бороду
платком, причесал пальцами редкие седоватые волосы, наконец не торопясь прошел в приемную, сел к столу и — приступил к делу...
После завтрака все окружили Райского. Марфенька заливалась слезами: она смочила три-четыре
платка. Вера оперлась ему рукой на
плечо и глядела на него
с томной улыбкой, Тушин серьезно. У Викентьева лицо дружески улыбалось ему, а по носу из глаз катилась слеза «
с вишню», как заметила Марфенька и стыдливо сняла ее своим
платком.
Она быстро обвила косу около руки, свернула ее в кольцо, закрепила кое-как черной большой булавкой на голове и накинула на
плечи платок. Мимоходом подняла
с полу назначенный для Марфеньки букет и положила на стол.
Мужики крестились и кланялись, встряхивая волосами; женщины, особенно старушки, уставив выцветшие глаза на одну икону
с свечами, крепко прижимали сложенные персты к
платку на лбу,
плечам и животу и, шепча что-то, перегибались стоя или падали на колени.
Антонида Ивановна внимательно посмотрела на Привалова, накинула на
плечи оренбургский
платок из козьего пуха и проговорила
с ленивой улыбкой...
По лестнице в это время поднимались Половодовы. Привалов видел, как они остановились в дверях танцевальной залы, где их окружила целая толпа знакомых мужчин и женщин; Антонида Ивановна улыбалась направо и налево, отыскивая глазами Привалова. Когда оркестр заиграл вальс, Половодов сделал несколько туров
с женой, потом сдал ее
с рук на руки какому-то кавалеру, а сам, вытирая лицо
платком, побрел в буфет. Заметив Привалова, он широко расставил свои длинные ноги и поднял в знак удивления
плечи.
Иван Федорович вскочил и изо всей силы ударил его кулаком в
плечо, так что тот откачнулся к стене. В один миг все лицо его облилось слезами, и, проговорив: «Стыдно, сударь, слабого человека бить!», он вдруг закрыл глаза своим бумажным
с синими клеточками и совершенно засморканным носовым
платком и погрузился в тихий слезный плач. Прошло
с минуту.
Не успели мы ступить несколько шагов, как нам навстречу из-за густой ракиты выбежала довольно дрянная легавая собака, и вслед за ней появился человек среднего роста, в синем, сильно потертом сюртуке, желтоватом жилете, панталонах цвета гри-де-лень или блё-д-амур [Розовато-серого (от фр. gris de lin)… голубовато-серого (от фр. bleu d’amour).], наскоро засунутых в дырявые сапоги,
с красным
платком на шее и одноствольным ружьем за
плечами.
Татьяна даже не хотела переселиться к нам в дом и продолжала жить у своей сестры, вместе
с Асей. В детстве я видывал Татьяну только по праздникам, в церкви. Повязанная темным
платком,
с желтой шалью на
плечах, она становилась в толпе, возле окна, — ее строгий профиль четко вырезывался на прозрачном стекле, — и смиренно и важно молилась, кланяясь низко, по-старинному. Когда дядя увез меня, Асе было всего два года, а на девятом году она лишилась матери.
Входит тоненькая, обшарпанная старуха, рябая,
с попорченным оспою глазом. Одета бедно: на голове повойник, на
плечах старый порыжелый драдедамовый
платок.
Савастьяновна уходит; следом за ней является Мутовкина. Она гораздо представительнее своей предшественницы; одета в платье из настоящего терно, на голове тюлевый чепчик
с желтыми шелковыми лентами, на
плечах новый драдедамовый
платок. Памятуя старинную связь, Мутовкина не церемонится
с матушкой и говорит ей «ты».
Там двери уже отперты настежь, и на балконе сидит жена Пустотелова, Филанида Протасьевна, в одной рубашке,
с накинутым на
плечи старым драдедамовым
платком и в стоптанных башмаках на босу ногу.
— Угодно пятьдесят рублев за вашу мантилью! — протянул он вдруг деньги девушке. Покамест та успела изумиться, пока еще собиралась понять, он уже всунул ей в руку пятидесятирублевую, снял мантилью
с платком и накинул всё на
плечи и на голову Настасье Филипповне. Слишком великолепный наряд ее бросался в глаза, остановил бы внимание в вагоне, и потом только поняла девушка, для чего у нее купили,
с таким для нее барышом, ее старую, ничего не стоившую рухлядь.
Отчаянный крик испуганной старухи, у которой свалился
платок и волосник
с головы и седые косы растрепались по
плечам, поднял из-за карт всех гостей, и долго общий хохот раздавался по всему дому; но мне жалко было бедной Дарьи Васильевны, хотя я думал в то же время о том, какой бы чудесный рыцарь вышел из Карамзина, если б надеть на него латы и шлем и дать ему в руки щит и копье.
Но барынька, вероятно, предчувствовала, что найдет мало сочувствия в Акиме, и потому, почти вслед за Иваном, сама вошла в горницу. Это была маленькая и худощавая старушка, державшаяся очень прямо,
с мелкими чертами лица,
с узенькими и разбегающимися глазками,
с остреньким носом, таковым же подбородком и тонкими бледными губами. Одета она была в черный коленкоровый капот, довольно ветхий, но чистый; на
плечах у нее был черный драдедамовый
платок, а на голове белый чепчик, подвязанный у подбородка.
Он поднял глаза и, к удивлению, увидел пред собою одну даму — une dame et elle en avait l’air [она именно имела вид дамы (фр.).] — лет уже за тридцать, очень скромную на вид, одетую по-городскому, в темненькое платье и
с большим серым
платком на
плечах.
Казак
с великим усилием поднимал брови, но они вяло снова опускались. Ему было жарко, он расстегнул мундир и рубаху, обнажив шею. Женщина, спустив
платок с головы на
плечи, положила на стол крепкие белые руки, сцепив пальцы докрасна. Чем больше я смотрел на них, тем более он казался мне провинившимся сыном доброй матери; она что-то говорила ему ласково и укоризненно, а он молчал смущенно, — нечем было ответить на заслуженные упреки.
Ее вопли будили меня; проснувшись, я смотрел из-под одеяла и со страхом слушал жаркую молитву. Осеннее утро мутно заглядывает в окно кухни, сквозь стекла, облитые дождем; на полу, в холодном сумраке, качается серая фигура, тревожно размахивая рукою;
с ее маленькой головы из-под сбитого
платка осыпались на шею и
плечи жиденькие светлые волосы,
платок все время спадал
с головы; старуха, резко поправляя его левой рукой, бормочет...
Явилась прачка Наталья Козловская, в новом сиреневом платье,
с белым
платком на
плечах, сердито растолкала людей, вошла в сени, присела на корточки и сказала громко...
Полный месяц светил на белые домики и на камни дороги. Было светло так, что всякий камушек, соломинка, помет были видны на дороге. Подходя к дому, Бутлер встретил Марью Дмитриевну, в
платке, покрывавшем ей голову и
плечи. После отпора, данного Марьей Дмитриевной Бутлеру, он, немного совестясь, избегал встречи
с нею. Теперь же, при лунном свете и от выпитого вина, Бутлер обрадовался этой встрече и хотел опять приласкаться к ней.
Горюшина, в голубой кофточке и серой юбке, сидела на скамье под яблоней, спустив белый шёлковый
платок с головы на
плечи, на её светлых волосах и на шёлке
платка играли розовые пятна солнца; поглаживая щёки свои веткой берёзы, она задумчиво смотрела в небо, и губы её двигались, точно женщина молилась.
Другой раз он видел её летним вечером, возвращаясь из Балымер: она сидела на краю дороги, под берёзой,
с кузовом грибов за
плечами. Из-под ног у неё во все стороны расползлись корни дерева. Одетая в синюю юбку, белую кофту, в жёлтом
платке на голове, она была такая светлая, неожиданная и показалась ему очень красивой. Под
платком, за ушами, у неё были засунуты грозди ещё неспелой калины, и бледно-розовые ягоды висели на щеках, как серьги.
Солнце вышло уже из-за груши, отенявшей арбу, и косыми лучами, даже сквозь ветви, переплетенные Устенькой, жгло лица девок, спавших под арбой. Марьяна проснулась и стала убираться
платком. Оглядевшись кругом, она увидала за грушей постояльца, который
с ружьем на
плече стоял и разговаривал
с ее отцом. Она толконула Устеньку и молча, улыбнувшись, указала ей на него.
Пелагея Миневна, накидывая в передней
платок на голову,
с соболезнованием покачала только головой: очевидно, Татьяна Власьевна намекала на недоразумения
с Савиными и Колобовыми. Накидывая на
плечи свою беличью шубейку, Пелагея Миневна чувствовала, как все у нее внутри точно похолодело, — наступил самый критический момент… Скажет что-нибудь Татьяна Власьевна или не скажет? Когда гостья уже направилась к порогу, Татьяна Власьевна остановила ее вопросом...
Эта фраза точно ужалила больную. Она поднялась
с подушки и быстро села на постели: от этого движения
платок на голове сбился в сторону и жидкие седые волосы рассыпались по
плечам. Татьяна Власьевна была просто страшна в эту минуту: искаженное морщинистое лицо все тряслось, глаза блуждали, губы перекосились.
— Что
с вами такое? — спросил Долинский. Юлия села на диван и закрыла
платком лицо.
Плечи и грудь ее подергивались, и было слышно, как она силится удержать рыдания.
С дьяконицей, Марьей Николаевной, Gigot тоже никак не мог разговориться: он много раз к ней подсосеживался и много раз начинал ей что-то объяснять и рассказывать, но та только тупо улыбалась да пожимала
плечами и, наконец, однажды, увидев, что Gigot, рассказывая ей что-то, приходит в большое оживление, кричит, машет руками и, несмотря на ее улыбки и пожиманье
плечами, все-таки не отстает от нее, а, напротив, еще схватил ее за угол ее шейного
платка и начал его вертеть, Марья Николаевна так этого испугалась, что сбросила
с себя
платок и, оставив его в руках Gigot, убежала от него искать спасения.
На девушке не было ничего, кроме коричневой юбки и легкого белого
платка с синей каймой, накинутого поверх
плеч.
Не посрамила и Берта Ивановна земли русской, на которой родилась и выросла, — вынула из кармана белый
платок, взяла его в руку, повела
плечом, грудью тронула, соболиной бровью мигнула и в тупик поставила всю публику своей разудалою пляскою. Поляк
с своей залихватской мазуркой и его миньонная дамочка были в карман спрятаны этой парой.
Поглубже натянув картуз, Алексей остановился, взглянул на женщин; его жена, маленькая, стройная, в простеньком, тёмном платье, легко шагая по размятому песку, вытирала
платком свои очки и была похожа на сельскую учительницу рядом
с дородной Натальей, одетой в чёрную, шёлковую тальму со стеклярусом на
плечах и рукавах; тёмно-лиловая головка красиво прикрывала её пышные, рыжеватые волосы.
Татьяна молча прижала
платок к своим глазам, её острые
плечи задрожали, чёрное платье как-то потекло
с них, как будто эта женщина, тощая,
с длинной шеей, стала таять.
Невеста, задыхаясь в тяжёлом, серебряной парчи, сарафане
с вызолоченными ажурными пуговицами от ворота до подола, — в шушуне золотой парчи на
плечах, в белых и голубых лентах; она сидит, как ледяная, в переднем углу и, отирая кружевным
платком потное лицо, звучно «стиховодит...
Спустя немного времени Антон встретил длинную вереницу баб в белых
платках и таких же балахонах, делавших их владелиц издали похожими на привидения. Они тянулись одна за одной гуськом по дороге. У каждой была клюка и берестовая котомка
с прицепленною к ней парою лаптей за
плечами. Все от первой до последней шли босиком.
Подойдя ближе к окну, я увидал Капитолину. Наклонившись вниз, упираясь руками в панель, она старалась заглянуть внутрь пекарни, и ее растрепанные волосы рассыпались по
плечам и груди. Беленький
платок был сбит в сторону, грудь лифа разорвана. Капитолина была пьяна и качалась из стороны в сторону, икая, ругаясь, истерично взвизгивая, дрожащая, растрепанная,
с красным, пьяным, облитым слезами лицом…
Выжди у коноплей… ишь, только заблаговестили…» Бабы, которые позажиточнее, в высоких «кичках», обшитых блестками и позументом,
с низаными подзатыльниками, в пестрых котах и ярких полосатых исподницах или, кто победнее, попросту повязав голову писаным алым
платком, врозь концы, да натянув на
плечи мужнин серый жупан, потянулись вдоль усадьбы, блистая на солнце, как раззолоченные пряники и коврижки.
Он шел быстро, делая широкие шаги, а та гналась за ним, задыхаясь, едва не падая, горбатая, свирепая;
платок у нее сполз на
плечи, седые,
с зеленоватым отливом волосы развевались по ветру. Она вдруг остановилась и, как настоящая бунтовщица, стала бить себя по груди кулаками и кричать еще громче, певучим голосом, и как бы рыдая...
И все уже это было собрано и готово, они стали совсем выходить: солдаты взяли набранные на болты скибы икон на
плечи и понесли к лодкам, а Михайлица, которая тоже за народом в горницу пробралась, тем часом тихонько скрала
с аналогия ангельскую икону и тащит ее под
платком в чулан, да как руки-то у нее дрожат, она ее и выронила.
Тихий барин сидел в тени берёз за большим столом, в одной руке он держал
платок, а другою,
с циркулем в ней, измерял что-то на листе ослепительно белой бумаги. И сам он был весь белый, точно снегом осыпан от
плеч до пят, только шея, лицо и шляпа — жёлтые, разных оттенков, шляпа — ярче, а кожа темнее. Над ним кружились осы, он лениво взмахивал
платком и свистел сквозь зубы.
Извиваясь длинной лентой, полк одну за другой проходил улицы большого села. Авилов издали узнал дом, в котором он провел ночь. У калитки его стояла какая-то женщина
с коромыслом на
плече, в темном платье,
с белым
платком на голове. «Это, должно быть, моя хозяйка, — подумал Авилов, интересно на нее взглянуть».
Тут только Огнев заметил в Вере перемену. Она была бледна, задыхалась, и дрожь ее дыхания сообщалась и рукам, и губам, и голове, и из прически выбивался на лоб не один локон, как всегда, а два… Видимо, она избегала глядеть прямо в глаза и, стараясь замаскировать волнение, то поправляла воротничок, который как будто резал ей шею, то перетаскивала свой красный
платок с одного
плеча на другое…
По крайней мере, Огнев, вспоминая впоследствии о хорошенькой Верочке, не мог себе представить ее без просторной кофточки, которая мялась у талии в глубокие складки и все-таки не касалась стана, без локона, выбившегося на лоб из высокой прически, без того красного вязаного
платка с мохнатыми шариками по краям, который вечерами, как флаг в тихую погоду, уныло виснул на
плече Верочки, а днем валялся скомканный в передней около мужских шапок или же в столовой на сундуке, где бесцеремонно спала на нем старая кошка.
Музыканты, дворовые люди предводителя, стоя в буфете, очищенном на случай бала, уже заворотив рукава сюртуков, по данному знаку заиграли старинный польский «Александр, Елисавета», и при ярком и мягком освещении восковых свеч по большой паркетной зале начинали плавно проходить: екатерининский генерал-губернатор, со звездой, под руку
с худощавой предводительшей, предводитель под руку
с губернаторшей и т. д. — губернские власти в различных сочетаниях и перемещениях, когда Завальшевский, в синем фраке
с огромным воротником и буфами на
плечах, в чулках и башмаках, распространяя вокруг себя запах жасминных духов, которыми были обильно спрыснуты его усы, лацкана и
платок, вместе
с красавцем-гусаром в голубых обтянутых рейтузах и шитом золотом красном ментике, на котором висели владимирский крест и медаль двенадцатого года, вошли в залу.
Отчаянный крик испуганной старухи, у которой свалился
платок и волосник
с головы и седые косы растрепались по
плечам, поднял из-за карт всех гостей, и долго общий хохот раздавался по всему дому» (стр. 426).
Тут завидела Таня, что идет к ней навстречу
с другого конца деревни высокая, статная женщина, далеко еще не старая, в темно-синем крашенинном сарафане
с оловянными пуговками, в ситцевых рукавах,
с пестрым бумажным
платком на голове и лычным пестером [Пестер, иначе пещур, — заплечная котомка из лыка, иногда прутьев.] за
плечами. Бодрым ходом подвигается она к Тане. Поравнявшись, окинула девушку пытливым, но добрым и ласковым взором и
с приветной улыбкой ей молвила...