Неточные совпадения
И пробились было уже козаки, и, может быть, еще раз послужили бы им верно быстрые кони, как вдруг среди самого бегу остановился Тарас и вскрикнул: «Стой! выпала люлька
с табаком; не хочу, чтобы и люлька досталась вражьим ляхам!» И нагнулся старый атаман и стал отыскивать в траве свою люльку
с табаком, неотлучную сопутницу
на морях, и
на суше, и в походах, и дома.
Шлюпки не пристают здесь, а выскакивают
с бурунами
на берег, в кучу мелкого щебня. Гребцы, засучив панталоны, идут в воду и тащат шлюпку до
сухого места, а потом вынимают и пассажиров. Мы почти бегом бросились
на берег по площади, к ряду домов и к бульвару, который упирается в
море.
Между протоками,
на одном из островов, заросших осиной, ольхой и тальниками, мы нашли какие-то странные постройки, крытые травой. Я сразу узнал работу японцев. Это были хищнические рыбалки, совершенно незаметные как
с суши, так и со стороны
моря. Один из таких шалашей мы использовали для себя.
На другой день мы продолжали наш путь вниз по долине реки Такемы и в три
с половиной дня дошли до
моря уже без всяких приключений. Это было 22 сентября.
С каким удовольствием я растянулся
на чистой циновке в фанзе у тазов! Гостеприимные удэгейцы окружили нас всяческим вниманием: одни принесли мясо, другие — чай, третьи —
сухую рыбу. Я вымылся, надел чистое белье и занялся работой.
Тут только мы заметили, что к лежбищу ни
с какой стороны подойти было нельзя. Справа и слева оно замыкалось выдающимися в
море уступами, а со стороны
суши были отвесные обрывы 50 м высотой. К сивучам можно было только подъехать
на лодке. Убитого сивуча взять
с собой мы не могли; значит, убили бы его зря и бросили бы
на месте.
Река Мутухе (по-удэгейски — Ца-уги) впадает в бухту Опричник (44° 27'
с. ш. и 39° 40' в. д. от Гринвича), совершенно открытую со стороны
моря и потому для стоянки судов не пригодную. Глубокая заводь реки, сразу расширяющаяся долина и необсохшие болота вблизи
моря указывают
на то, что раньше здесь тоже был залив, довольно глубоко вдававшийся в
сушу. По береговым валам около самой бухты растет ползучий даурский можжевельник, а по болотам — кустарниковая береза
с узкокрылыми плодами.
В сумерки
с моря снова потянул туман. Я опасался, как бы опять не испортилась погода, но,
на наше счастье, следующий день был хотя и пасмурный, но
сухой.
Следующая фанзочка принадлежала капустоловам, а рядом
с ней тянулись навесы из травы, под которыми сушилась морская капуста. Здесь было много народа. Одни китайцы особыми крючьями доставали ее со дна
моря, другие
сушили капусту
на солнце, наблюдая за тем, чтобы она высохла ровно настолько, чтобы не стать ломкой и не утратить своего зеленовато-бурого цвета. Наконец третья группа китайцев была занята увязыванием капусты в пучки и укладкой ее под навесы.
Он наконец подплыл к берегу, но прежде чем одеться, схватил
на руки Арто и, вернувшись
с ним в
море, бросил его далеко в воду. Собака тотчас же поплыла назад, выставив наружу только одну морду со всплывшими наверх ушами, громко и обиженно фыркая. Выскочив
на сушу, она затряслась всем телом, и тучи брызг полетели
на старика и
на Сергея.
Он похож
на сухую былинку, — дует ветер
с моря и носит ее, играя ею, — Пепе прыгает по камням острова,
с восхода солнца по закат, и ежечасно откуда-нибудь льется его неутомимый голосишко...
Не одна 30-летняя вдова рыдала у ног его, не одна богатая барыня сыпала золотом, чтоб получить одну его улыбку… в столице,
на пышных праздниках, Юрий
с злобною радостью старался ссорить своих красавиц, и потом, когда он замечал, что одна из них начинала изнемогать под бременем насмешек, он подходил, склонялся к ней
с этой небрежной ловкостью самодовольного юноши, говорил, улыбался… и все ее соперницы бледнели… о как Юрий забавлялся сею тайной, но убивственной войною! но что ему осталось от всего этого? — воспоминания? — да, но какие? горькие, обманчивые, подобно плодам, растущим
на берегах Мертвого
моря, которые, блистая румяной корою, таят под нею пепел,
сухой горячий пепел! и ныне сердце Юрия всякий раз при мысли об Ольге, как трескучий факел, окропленный водою,
с усилием и болью разгоралось; неровно, порывисто оно билось в груди его, как ягненок под ножом жертвоприносителя.
Г-н Устрялов полагает, что «главною виною нерешительности Петра в этом случае было намерение его прежде всего изучить военное искусство во всех видах его, чтобы тем надежнее вступить
с врагами в борьбу
на море и
на суше» (том II, стр. 190).
Видно, что до этого времени военные занятия и потехи Петра
на море и
сухом пути были еще только личною его страстью,
с которою не соединялось пока никаких определенных замыслов.
Все эти люди — матросы разных наций, рыбаки, кочегары, веселые юнги, портовые воры, машинисты, рабочие, лодочники, грузчики, водолазы, контрабандисты, — все они были молоды, здоровы и пропитаны крепким запахом
моря и рыбы, знали тяжесть труда, любили прелесть и ужас ежедневного риска, ценили выше всего силу, молодечество, задор и хлесткость крепкого слова, а
на суше предавались
с диким наслаждением разгулу, пьянству и дракам.
Зато когда они возвращались
с моря благополучно и удачливо, то
на суше ими овладевала бешеная жажда жизни.
Потом и
морем мы должны ехать еще долее, нежели
на суше, но уже не в кибитке, а в корабле или другом сосуде (иначе назвать домине Галушкинский почитал непристойно и осуждал за то других) и тогда достигнуть до края вселенной, то есть где небо сошлось
с землею.
— Никак нет. При береге бы остался…
На сухой пути сподручнее, ваше благородие… А в
море, сказывают ребята, и не приведи бог, как бывает страшно… В окияне, сказывают, волна страсть какая… Небо, мол,
с овчинку покажется…
— А главная причина, что морской человек бога завсегда должон помнить. Вода — не
сухая путь. Ты
с ей не шути и о себе много не полагай…
На сухой пути человек больше о себе полагает, а
на воде — шалишь! И по моему глупому рассудку выходит, милый баринок, что который человек
на море бывал и имеет в себе понятие, тот беспременно должон быть и душой прост, и к людям жалостлив, и умом рассудлив, и смелость иметь, одно слово, как, примерно, наш «голубь», Василий Федорыч, дай бог ему здоровья!
Летом, в теплую погоду, можно как-нибудь скоротать ночь и без огня, но теперь, поздней осенью, когда к утру вода покрывается льдом, без теплой одежды и
с мокрыми ногами это было опасно. Обыкновенно
на берегу
моря вблизи рек всегда можно найти
сухой плавник, но здесь, как
на грех, не было дров вовсе, одни только голые камни.
Ночью небо заволокло тучами и пошел сильный дождь, а к утру ударил мороз. Вода, выпавшая
на землю, тотчас замерзла. Плавник и камни
на берегу
моря, трава
на лугах и
сухая листва в лесу — все покрылось ледяною корою. Люди сбились в юрту и грелись у огня. Ветер был неровный, порывистый. Он срывал корье
с крыши и завевал дым обратно в помещение. У меня и моих спутников разболелись глаза.
Селение Дакты-Боочани находится в лесу
на правом берегу реки, в пяти километрах от
моря. Тогда было здесь шесть юрт, в которых мы застали всех орочей, съехавшихся сюда
с рек Ма, Уй, Хади и Тутто. Юрты из корья, амбары
на сваях,
сушила для рыбы, опрокинутые вверх дном лодки, собаки и разные животные и птицы
на привязи — все было уже знакомо мне и напоминало селение Дата при устье реки Тумнина.
И он не ошибся в своем расчете. Не успел еще доскакать и до лесной опушки Игорь, как незаметно подкравшийся сон тяжело опустился
на веки раненой девушки. Искусно забинтованное плечо почти не давало себя чувствовать сейчас. Было даже, как будто, хорошо и приятно лежать, так, молча, в тиши, без всякого движения, среди целого
моря мягкого душистого сена, совершенно
сухого внутри. Не долго боролась
с обволакивающей ее со всех сторон дремой Милица и, устроившись поудобнее, завела глаза.
Наскоро пообедав подгоревшей котлетой и выслушав неминуемую воркотню Анюты, «где это видано и где это слыхано, чтобы до пяти часов голодом
морили,
на одном фриштыке
сухом», да повозившись
с моим маленьким принцем и сделав ему ванночку, бегу в театр.
Телеграммы
с театра войны снова и снова приносили известия о крупных успехах японцев и о лихих разведках хорунжего Иванова или корнета Петрова. Газеты писали, что победы японцев
на море неудивительны, — японцы природные моряки; но теперь, когда война перешла
на сушу, дело пойдет совсем иначе. Сообщалось, что у японцев нет больше ни денег, ни людей, что под ружье призваны шестнадцатилетние мальчики и старики. Куропаткин спокойно и грозно заявил, что мир будет заключен только в Токио.
Трое остальных шли по шоссе Камер-Коллежского Вала и пели «По
морям». Ветер гнал по
сухой земле опавшие листья тополей, ущербный месяц глядел из черных туч
с серебряными краями. Вдруг в мозгах у Юрки зазвенело, голова мотнулась в сторону, кепка слетела. Юрка в гневе обернулся. Плотный парень в пестрой кепке второй раз замахивался
на него. Юрка отразил удар, но сбоку получил по шее. Черкизовцев было человек семь-восемь. Они окружили заводских ребят. Начался бой.
«В бозе почивающий светлейший князь Григорий Александрович Потемкин-Таврический и прочее и прочее, усерднейший сын отечества, присоединитель к Российской империи Крыма, Тамани, Кубани, основатель и соорудитель победоносных флотов
на южных
морях, победитель сил турецких
на суше и
на море, завоеватель Бессарабии, Очакова, Бендер, Аккермана, Килии, Измаила, Анапы, Кучук-Кале, Сунии, Тульчи, Исакчи, острова Березанского, Хаджибея и Паланки, прославивший оружие Российской империи в Европе и Азии, приведший в трепет столицу и потрясший сердце Оттоманской империи победами
на морях и положивший к преславному миру
с оною; основатель и соорудитель многих градов, покровитель науки, художеств и торговли, муж, украшенный всеми доблестями общественными и благочестием.
А бились мы
с Чудью и
с Ямью, и
с своими, и
с чужими, и
морем, и
сухим путем, и Наровою, и Волгою, и по Нову-озеру неслось наше ополчение
на несчетных судах.
А бились мы
с Чудью и Ямью со своими, и
с чужими, и
морем, и
сухим путем, и Нарвою, и Волгою, и по Новоозеру неслось наше ополчение
на несчетных судах.