Неточные совпадения
Шум, хохот, беготня, поклоны,
Галоп, мазурка, вальс… Меж тем
Между двух теток, у колонны,
Не замечаема никем,
Татьяна смотрит и не
видит,
Волненье света ненавидит;
Ей душно здесь… Она мечтой
Стремится к жизни полевой,
В деревню, к бедным поселянам,
В уединенный уголок,
Где льется светлый ручеек,
К своим цветам, к своим романам
И в сумрак липовых
аллей,
Туда, где он являлся ей.
Лишь только он вошел в длинную
аллею, он
видел, как с одной скамьи встала и пошла к нему навстречу женщина под вуалью.
Она заглядывала ему в глаза, но ничего не
видела; и когда, в третий раз, они дошли до конца
аллеи, она не дала ему обернуться и, в свою очередь, вывела его на лунный свет и вопросительно посмотрела ему в глаза.
Он издали
видел, как Ольга шла по горе, как догнала ее Катя и отдала письмо;
видел, как Ольга на минуту остановилась, посмотрела на письмо, подумала, потом кивнула Кате и вошла в
аллею парка.
Он был в недоумении. Эта живость речи, быстрые движения, насмешливое кокетство — все казалось ему неестественно в ней. Сквозь живой тон и резвость он слышал будто усталость,
видел напряжение скрыть истощение сил. Ему хотелось взглянуть ей в лицо, и когда они подошли к концу
аллеи, он вывел было ее на лунный свет.
Там то же почти, что и в Чуди: длинные, загороженные каменными, массивными заборами улицы с густыми, прекрасными деревьями: так что идешь по
аллеям. У ворот домов стоят жители. Они, кажется, немного перестали бояться нас,
видя, что мы ничего худого им не делаем. В городе, при таком большом народонаселении, было живое движение. Много народа толпилось, ходило взад и вперед; носили тяжести, и довольно большие, особенно женщины. У некоторых были дети за спиной или за пазухой.
При лунном свете на воротах можно было прочесть: «Грядет час в онь же…» Старцев вошел в калитку, и первое, что он
увидел, это белые кресты и памятники по обе стороны широкой
аллеи и черные тени от них и от тополей; и кругом далеко было видно белое и черное, и сонные деревья склоняли свои ветви над белым.
Спустя несколько дней я гулял по пустынному бульвару, которым оканчивается в одну сторону Пермь; это было во вторую половину мая, молодой лист развертывался, березы цвели (помнится, вся
аллея была березовая), — и никем никого. Провинциалы наши не любят платонических гуляний. Долго бродя, я
увидел наконец по другую сторону бульвара, то есть на поле, какого-то человека, гербаризировавшего или просто рвавшего однообразные и скудные цветы того края. Когда он поднял голову, я узнал Цехановича и подошел к нему.
По местам встречались надгробные памятники, а на половине дороги
аллея прервалась, и мы
увидели большой Успенский собор.
Краска залила лицо Эвелины. Она невольно остановилась на повороте
аллеи… Теперь, когда она выйдет, оба они
видят, что она подслушала их тайные мысли…
Однажды, когда я, по обыкновению, утром проходил по
аллеям сада, я
увидел в одной из них отца, а рядом старого Януша из зáмка. Старик подобострастно кланялся и что-то говорил, а отец стоял с угрюмым видом, и на лбу его резко обозначалась складка нетерпеливого гнева. Наконец он протянул руку, как бы отстраняя Януша с своей дороги, и сказал...
Порой, спрятавшись в кустах, я наблюдал за ним; я
видел, как он шагал по
аллеям, все ускоряя походку, и глухо стонал от нестерпимой душевной муки.
Видел он, как барышни с студентами сидели на окнах и ласкались и потом одни шли гулять в темные липовые
аллеи, куда только полосами и пятнами проходил лунный свет.
— Вы
видели портрет Жорж Занд? — спросила Настенька, ходя по
аллее с Калиновичем.
— Allons! — проговорил князь, соскакивая, и тотчас ввел Калиновича в садовую
аллею, где с первого шага встретили их все декорационные украшения петербургских дач: вдали виднелся один из тех готической архитектуры домиков, которые так красивы и которые можно еще
видеть в маленьких немецких городах.
Вошедши в сад, он
увидел в липовой
аллее белое платье; яркий румянец выступил у него на щеках при воспоминании о страшной ошибке, о первом поцелуе; но на этот раз тут была Любонька; она сидела на своей любимой лавочке и задумчиво, печально смотрела вдаль.
Потом он сидел на террасе и
видел, как по
аллее тихо шла его жена, направляясь к даче.
— Как она тебя любит, если б ты знал! В этой любви она признавалась только мне одной, и то потихоньку, в потемках. Бывало, в саду заведет в темную
аллею и начнет шептать, как ты ей дорог.
Увидишь, она никогда не пойдет замуж, потому что любит тебя. Тебе жаль ее?
Телятев. Я увидал его в первый раз здесь, в парке, с неделю тому назад. Иду я по той
аллее и издали
вижу: стоит человек, разиня рот и вытаращив глаза; шляпа на затылке. Меня взяло любопытство, на что он так удивляется. Слона не водят, петухи не дерутся. Гляжу, и что ж бы ты думал, на кого он так уставился? Угадай!
Одним словом, я прошел всю
аллею и вел в воображении интереснейший разговор, как вдруг уже у самой академии услышал нервный стук шагов по камню и над балюстрадой, отделявшей академическую площадку от парка,
увидел голову «американки».
В этот день я смотрел из окна чертежной на белый пустой парк, и вдруг мне показалось, что в глубине
аллеи я
вижу Урманова. Он шел по цельному снегу и остановился у одной скамейки. Я быстро схватил в вестибюле шляпу и выбежал. Пробежав до половины
аллеи, я
увидел глубокий след, уходивший в сторону Ивановского грота. Никого не было видно, кругом лежал снег, чистый, нетронутый. Лишь кое-где виднелись оттиски вороньих лапок, да обломавшиеся от снега черные веточки пестрили белую поверхность темными черточками.
Урмановы вернулись в конце недели, и опять их можно было
видеть в парке то с генералом, то одних. Урманов имел вид необыкновенно счастливый, и все
аллеи и уголки парка, казалось, переполнены мельканием его счастья.
Он сбежал, пока никто не мог его
видеть, и пошел тихим шагом на балкон и, на балконе закурив папиросу, как будто гуляя, пошел в сад по тому направлению, по которому она пошла. Он не сделал двух шагов в
аллее, как за деревьями мелькнула плисовая безрукавка на розовом растегае и красный платок. Она шла куда-то с другой бабой. «Куда-то они шли?»
— Не хочу я, не могу я
видеть, как ты моришь мою дочь. — И она забежала за угол
аллеи.
В одно прекрасное утро, взглянув в окно, обращенное в парк, я
увидел, что по одной из расчищенных для моих прогулок
аллей ходят двое мужчин, посматривают кругом хозяйским глазом, меряют шагами пространство и даже деревья пересчитывают.
Почти ощупью пробрался он на главную
аллею и вошел на балкон, выход на который был из гостиной, где
увидел свечку на столе, Клеопатру Николаевну, сидевшую на диване в спальном капоте, и Мановского, который был в халате и ходил взад и вперед по комнате.
Через четверть часа вошел к нему Савелий, который спас Анну Павловну от свидания с мужем тем, что выскочил с нею в окно в сад, провел по захолустной
аллее в ржаное поле, где оба они, наклонившись, чтобы не было видно голов, дошли до лугов; Савелий посадил Анну Павловну в стог сена, обложил ее так, что ей только что можно было дышать, а сам опять подполз ржаным полем к усадьбе и стал наблюдать, что там делается.
Видя, что Мановский уехал совсем, он сбегал за Анной Павловной и привел ее в усадьбу.
Само собою разумеется, что занавесь будет не подниматься кверху, а раздергиваться на две стороны; на ней я прикажу нарисовать ту самую деревеньку в перспективе, которую зрители
увидят на сцене; занавесь же в
аллее будет представлять дремучий лес.
Солнце уже зашло за макушки березовой
аллеи, пыль укладывалась в поле, даль виднелась явственнее и светлее в боковом освещении, тучи совсем разошлись, па гумне из-за деревьев видны были три новые крыши скирд, и мужики сошли с них; телеги с громкими криками проскакали, видно, в последний раз; бабы с граблями на плечах и свяслами на кушаках с громкою песнью прошли домой, а Сергей Михайлыч все не приезжал, несмотря на то, что я давно
видела, как он съехал под гору.
Я глянул вдоль
аллеи и
увидел молодого воробья с желтизной около клюва и пухом на голове. Он упал из гнезда (ветер сильно качал берёзы
аллеи) и сидел неподвижно, беспомощно растопырив едва прораставшие крылышки.
Вчера вечером пошел в сад. Я даже не посмел признаться себе, что втайне надеялся застать там Катерину Андреевну. Не знаю,
видела ли она, как я входил в калитку, или все объясняется случайностью, но мы встретились лицом к лицу на главной дорожке в то время, когда я только что вышел на нее из
аллеи.
Любочка. А вот угадайте! С Анатолием Дмитриевичем. Я иду с девочками, а он едет, и пошел со мной. Какие мы два белых гриба нашли — знаете, под дворовыми, в канавке. Чудо! такие прелести! А Анатолий Дмитриевич ничего не
видит, только один мухомор нашел. Посмотрите, какие душки! Катенька, посмотри. Машка, у тебя, дай сюда. (Берет корзинку у девочки и достает грибы.) А березовиков-то, Сашка, посмотри, сколько! А ты говорил — нету в березовой
аллее! Папаша,
видел?
На одной скамье, в уединенной
аллее,
увидел я m-me M*.
Аллея круто повернула направо, и Тихон Павлович
увидел эстраду, на ней играл военный оркестр, перед эстрадой — лавочки, на них какие-то тёмные фигуры.
Петр Михайлыч не думал уже ни о пощечине, ни о хлысте, и не знал, что будет он делать у Власича. Он струсил. Ему было страшно за себя и за сестру, и было жутко, что он ее сейчас
увидит. Как она будет держать себя с братом? О чем они оба будут говорить? И не вернуться ли назад, пока не поздно? Думая так, он по липовой
аллее поскакал к дому, обогнул широкие кусты сирени и вдруг
увидел Власича.
Сад был тоже у нас большой,
аллеи темные, в другую солнце круглый день не заглянет, бабенька после обеда лягут почивать, а они по
аллеям этим пойдут гулять с глазу на глаз, очень было заметно даже для нас, для прислуги, — все, почесть,
видели и знали.
Глаза Ольги говорили, что она меня не понимала… А время между тем не ждало, шло своим чередом, и стоять нам в
аллее в то время, когда нас там ждали, было некогда. Нужно было решать… Я прижал к себе «девушку в красном», которая фактически была теперь моей женой, и в эти минуты мне казалось, что я действительно люблю ее, люблю любовью мужа, что она моя и судьба ее лежит на моей совести… Я
увидел, что я связан с этим созданьем навеки, бесповоротно.
Пройдя еще несколько шагов, я услышал голоса, а немного погодя
увидел и людей. В том месте, где
аллея расширялась в площадку, окруженную чугунными скамьями, под тенью высоких белых акаций стоял стол, на котором блестел самовар. Около стола говорили. Я тихо подошел по траве к площадке и, скрывшись за сиреневый куст, стал искать глазами графа.
Но какая неосторожность! Я держал ее за талию, а она нежно гладила мою руку в то время, когда во всякую минуту можно было ждать, что кто-нибудь пройдет по
аллее и
увидит нас.
Он прошел несколько раз по
аллее, все ожидая, что вот-вот кто-нибудь сейчас подойдет к нему, дотронется легонько до плеча, шепнет какое-то условное, таинственное слово и поведет за собою, и приведет куда-то, и там будут они, и он всех их
увидит, и начнут они сейчас «дело делать»…
Думая, что крест его либо не был замечен, хотя он очень хорошо
видел две резкие черты, — либо никто из них не пришел вчера, вероятно, ожидая на сегодня крайнего назначенного срока, — он, едва лишь пробило четыре часа, начертил новый крест на том же самом месте, со всеми вчерашними предосторожностями, и отправился гулять по главной
аллее.
— Эта
аллея напоминает мне линейку, которой во время оно, в школе, хлопали твоего отца по рукам, — сказал Цвибуш, стараясь
увидеть конец
аллеи.
Они вышли из дому и через калитку вошли в сад. И на просторе было темно, а здесь, под липами
аллеи, не видно было ничего за шаг. Они шли, словно в подземелье Не
видели друг друга, не
видели земли под ногами, ступали, как в бездну. Пахло сухими листьями, полуголые вершины деревьев глухо шумели. Иногда сквозь ветви слабо вспыхивала зарница, и все кругом словно вздрагивало ей в ответ. Сергей молчал.
Дело кончилось бы, как всегда, внушительным плевком и слезами, но тут старики вдруг
видят нечто необычайное: дочь их Лидочка, с растрепанной прической, мчится по
аллее к дому.
Мы с товарищем Фомичевым ушли подальше в большую
аллею, чтоб нас нельзя было
увидеть из окон дома. Я вынул из кармана коробочку папирос, — сегодня купил: «Дюбек крепкий. Лимонные». Взяли по папироске, закурили, Фомичев привычно затягивался и пускал дым через нос. У меня кружилась голова, слегка тошнило, я то и дело сплевывал. Фомичев посмеивался...
Потом, господа, ночью я
видел, как она подходила к моей постели и долго глядела мне в лицо. Она ненавидела страстно и уж не могла жить без меня. Созерцание моей ненавистной рожи стало для нее необходимостью. А то, помню, был прелестный летний вечер… Пахло сеном, была тишина и прочее. Светила луна. Я ходил по
аллее и думал о вишневом варенье. Вдруг подходит ко мне бледная, прекрасная Зиночка, хватает меня за руку и, задыхаясь, начинает объясняться...
Она плакала и думала о том, что хорошо бы ей на всю жизнь уйти в монастырь: в тихие летние вечера она гуляла бы одиноко по
аллеям, обиженная, оскорбленная, непонятая людьми, и только бы один бог да звездное небо
видели слезы страдалицы.
Ответа нет. Сторож не
видит ничего, но сквозь шум ветра и деревьев ясно слышит, что кто-то идет впереди него по
аллее. Мартовская ночь, облачная и туманная, окутала землю, и сторожу кажется, что земля, небо и он сам со своими мыслями слились во что-то одно громадное, непроницаемо-черное. Идти можно только ощупью.
Подошли знакомые Ордынцева. Спор прекратился. Вера Дмитриевна оживленно встала и вышла с Бездетновым в сад. Ордынцев
видел в окно, как они быстро ходили по
аллее, жмурясь от ветра, и горячо разговаривали.
Видя, что калитка отперта, Хрущев быстро скрылся в
аллею и направился назад к лужайке, расстилавшейся перед домом; он остановился под густым деревом и стал выжидать.