Неточные совпадения
Еще утром, едва проснувшись, он
уже почувствовал, что этот день начался в черных лучах. Он мрачно оделся, неохотно позавтракал, забыл
прочитать газету и долго курил, погруженный в невыразимый мир бесцельного напряжения; среди смутно возникающих слов бродили непризнанные желания, взаимно уничтожая себя равным усилием. Тогда он занялся делом.
Кнуров.
Уж я сказал, что приеду. (
Читает газету.)
— В сущности, город — беззащитен, — сказал Клим, но Макарова
уже не было на крыше, он незаметно ушел. По улице, над серым булыжником мостовой, с громом скакали черные лошади, запряженные в зеленые телеги, сверкали медные головы пожарных, и все это было странно, как сновидение. Клим Самгин спустился с крыши, вошел в дом, в прохладную тишину. Макаров сидел у стола с
газетой в руке и
читал, прихлебывая крепкий чай.
В
газетах ни разу никому не случилось
прочесть чего-нибудь подобного об этом благословенном Богом уголке. И никогда бы ничего и не было напечатано, и не слыхали бы про этот край, если б только крестьянская вдова Марина Кулькова, двадцати восьми лет, не родила зараз четырех младенцев, о чем
уже умолчать никак было нельзя.
«Пройдясь по залам, уставленным столами с старичками, играющими в ералаш, повернувшись в инфернальной, где
уж знаменитый „Пучин“ начал свою партию против „компании“, постояв несколько времени у одного из бильярдов, около которого, хватаясь за борт, семенил важный старичок и еле-еле попадал в своего шара, и, заглянув в библиотеку, где какой-то генерал степенно
читал через очки, далеко держа от себя
газету, и записанный юноша, стараясь не шуметь, пересматривал подряд все журналы, он направился в комнату, где собирались умные люди разговаривать».
— О, это так! — вскричал князь. — Эта мысль и меня поражала, и даже недавно. Я знаю одно истинное убийство за часы, оно
уже теперь в
газетах. Пусть бы выдумал это сочинитель, — знатоки народной жизни и критики тотчас же крикнули бы, что это невероятно; а
прочтя в
газетах как факт, вы чувствуете, что из таких-то именно фактов поучаетесь русской действительности. Вы это прекрасно заметили, генерал! — с жаром закончил князь, ужасно обрадовавшись, что мог ускользнуть от явной краски в лице.
Когда Коля кончил, то передал поскорей
газету князю и, ни слова не говоря, бросился в угол, плотно уткнулся в него и закрыл руками лицо. Ему было невыносимо стыдно, и его детская, еще не успевшая привыкнуть к грязи впечатлительность была возмущена даже сверх меры. Ему казалось, что произошло что-то необычайное, всё разом разрушившее, и что чуть ли
уж и сам он тому не причиной,
уж тем одним, что вслух
прочел это.
Она торопливо протянула ему одну еженедельную
газету из юмористических и указала пальцем статью. Лебедев, когда еще входили гости, подскочил сбоку к Лизавете Прокофьевне, за милостями которой ухаживал, и ни слова не говоря, вынув из бокового своего кармана эту
газету, подставил ей прямо на глаза, указывая отчеркнутый столбец. То, что
уже успела
прочесть Лизавета Прокофьевна, поразило и взволновало ее ужасно.
— Ведь вы не знаете, — продолжал Лаврецкий, — я воображал… я
прочел в
газете, что ее
уже нет на свете.
— Поскакал в столицу, и в
газетах я
уже читал, что его произвели в полковники.
Читайте новую книгу: «Восшествие на престол Николая I». Вы, верно,
читали уже в
газетах объявление. Я жду с нынешней почтой это произведение Корфа. Скажите мне что-нибудь по прочтении.
Ты, положим, талант, даже замечательный талант… ну, не гений, как об тебе там сперва прокричали, а так, просто талант (я еще вот сегодня
читал на тебя эту критику в «Трутне»; слишком
уж там тебя худо третируют: ну да ведь это что ж за
газета!).
Мальчик
читал газету и как будто не слышал ничего, но порою глаза его смотрели из-за листа в лицо матери, и когда она встречала их живой взгляд, ей было приятно, она улыбалась. Людмила снова вспоминала Николая без сожаления об его аресте, а матери казался вполне естественным ее тон. Время шло быстрее, чем в другие дни, — когда кончили пить чай, было
уже около полудня.
Вот приблизительно то, что пережил я, когда сегодня утром
прочитал Государственную
Газету. Был страшный сон, и он кончился. А я, малодушный, я, неверующий, — я думал
уже о своевольной смерти. Мне стыдно сейчас
читать последние, написанные вчера, строки. Но все равно: пусть, пусть они останутся, как память о том невероятном, что могло быть — и чего
уже не будет… да, не будет!..
Он прошел в столовую. Там
уже набралось много народа; почти все места за длинным, покрытым клеенкой столом были заняты. Синий табачный дым колыхался в воздухе. Пахло горелым маслом из кухни. Две или три группы офицеров
уже начинали выпивать и закусывать. Кое-кто
читал газеты. Густой и пестрый шум голосов сливался со стуком ножей, щелканьем бильярдных шаров и хлопаньем кухонной двери. По ногам тянуло холодом из сеней.
Вот
уже сколько лет сряду, как каникулярное время посвящается преимущественно распространению испугов. Съезжаются, совещаются, пьют «молчаливые» тосты. «Граф Кальноки был с визитом у князя Бисмарка, а через полчаса князь Бисмарк отдал ему визит»; «граф Кальноки приехал в Варцин, куда ожидали также представителя от Италии», — вот что
читаешь в
газетах. Король Милан тоже ездит, кланяется и пользуется «сердечным» приемом. Даже черногорский князь удосужился и съездил в Вену, где тоже был «сердечно» принят.
Устраивая обеды и вечера, Непомнящий, как я
уже сказал выше, прикидывается пресыщенным. Он чаще и чаще повторяет, что все на свете сем превратно, все на свете коловратно; что философия, науки, искусство — все исчерпывается словом: nichts! Посмотрит на пук ассигнаций, принесенный из конторы, и скажет: nichts!
прочитает корректуру
газеты и опять скажет: nichts!
Но когда в воздухе насчет гласности чувствуется похолоднее, он,
прочитавши подобное же обличение, случайно прорвавшееся в
газету,
уже относится к нему довольно угрюмо...
— Про Солодовникова процыганили! А как дошло дело до них, до самих фабрикантов, и
газету велели унести! Небось, дома
уж каждый
прочитал, каждому подходит.
Они, получая «Ниву» ради выкроек и премий, не
читали ее, но, посмотрев картинки, складывали на шкаф в спальне, а в конце года переплетали и прятали под кровать, где
уже лежали три тома «Живописного обозрения». Когда я мыл пол в спальне, под эти книги подтекала грязная вода. Хозяин выписывал
газету «Русский курьер» и вечерами,
читая ее, ругался...
Давно
уже не
прочел он ни одной книги, — говорил, что некогда, —
газет не выписывал, новости узнавал из разговоров.
Сажусь, однако, беру первую попавшуюся под руку
газету и приступаю к чтению передовой статьи. Начала нет; вместо него: «Мы не раз говорили». Конца нет; вместо него: «Об этом поговорим в другой раз». Средина есть. Она написана пространно, просмакована, даже не лишена гражданской меланхолии, но, хоть убей, я ничего не понимаю. Сколько лет
уж я
читаю это «поговорим в другой раз»! Да ну же, поговори! — так и хочется крикнуть…
И вот, в ту самую минуту, когда Феденька
уже думал погибнуть, он
прочел в
газетах слово «борьба».
Утром за чаем — они еще пили чай! — Саша
прочел в
газете фамилию нового губернатора, который только недавно к ним был назначен и
уже повесил трех человек, и Елене Петровне вдруг что-то вспомнилось...
Во весь этот день Саша был чрезвычайно весел; после обеда взял
газету,
уже прочитанную домашними, но взглянул на заголовок, поймал глазами слово «шестнадцать»… и отложил в сторону: не надо почему-то
читать, не следует.
В таком настроении я отправил Дюроку свою визитную карточку и сел,
читая газету, но держа ее вверх ногами. Не прошло и пяти минут, а слуга
уже вернулся, почти бегом.
Отчего она сегодня так долго не идет? Вот
уже три месяца, как я пришел в себя после того дня. Первое лицо, которое я увидел, было лицо Сони. И с тех пор она проводит со мной каждый вечер. Это сделалось для нее какой-то службой. Она сидит у моей постели или у большого кресла, когда я в силах сидеть, разговаривает со мною,
читает вслух
газеты и книги. Ее очень огорчает, что я равнодушен к выбору чтения и предоставляю его ей.
— Ну-ну, батя! — сказал я, — увещевать отчего не увещевать, да не до седьмого пота! Куры яиц не несут, а он правительство приплел… ишь ведь! Вон я намеднись в
газетах читал: такой же батя, как и вы, опасение выражал, дабы добрые семена не были хищными птицами позобаны. Хоть я и не приравниваю себя к «добрым семенам» — где
уж! — а сдается, будто вы с Разуваевым сзобать меня собрались.
Уже в
газетах и журналах
читал он прилагательные: «почтенный наш Андрей Петрович», «заслуженный наш Андрей Петрович».
Мадам Иванова теперь целыми вечерами
читала газету, держа ее от себя на расстоянии вытянутой руки, откинув голову и шевеля губами. Белочка лежала у нее на коленях и мирно похрапывала. Буфетчица далеко
уже не походила на бодрого капитана, стоящего на посту, а ее команда бродила по пивной вялая и заспанная.
Годы шли, перевели его в другую губернию, минуло ему
уже сорок лет, а он все
читал объявления в
газетах и копил.
— Как это дико, Сергей Фирсыч, что мы с вами
уже три месяца не
читаем газет. Бог знает, что произошло за это время в России? Подумайте только: вдруг случилась революция, или объявлена война, или кто-нибудь сделал замечательное открытие, а мы ровно ничего не знаем? Понимаете, такое открытие, которое вдруг перевернет всю жизнь… например, летающий корабль, или вот… например…
читать в мыслях у другого, или взрывчатое вещество такой удивительной силы…
Мало-помалу он окунулся в московскую жизнь,
уже с жадностью
прочитывал по три
газеты в день и говорил, что не
читает московских
газет из принципа.
Уже неделю тому назад я
прочитал в
газетах, что он в Петербург прибыл — а ко мне до сих пор ни ногой. Вместе Шнейдершу слушали, вместе в Географическом конгрессе заседали, вместе по политическому делу судились — и вот! Чай, всё перспективы высматривает, связи поддерживает, со швейцарами да с камердинерами табаки разнюхивает! Чай, когда из Залупска ехал, — хвастался тоже: я, мол, в Петербурге об залупских нуждах буду разговаривать! Разговаривай, мой друг, разговаривай… с швейцарами!
— Дело не в правде… Не нужно непременно видеть, чтоб описать… Это не важно. Дело в том, что наша бедная публика давно
уже набила оскомину на Габорио ц Шкляревском. Ей надоели все эти таинственные убийства, хитросплетения сыщиков и необыкновенная находчивость допрашивающих следователей. Публика, конечно, разная бывает, но я говорю о той публике, которая
читает мою
газету. Как называется ваша повесть?
— То-то в
газетах читал. Очень даже хорошо принимают здесь русских… Страсть мне хочется повидать земляков, ваше благородие.
Уж я по вечерам, когда должность свою отправлю, несколько раз ходил в гавань, думал, встречу матросиков, да все как-то не приходилось…
— Ишь ты! Ааа… Я газет-то не
читаю и ничего про это не знаю. Стало быть, нынче гражданское ведомство не носит
уже погонов? Скажите, однако! А это, знаете ли, отчасти хорошо: солдатики не будут вас с господами офицерами смешивать и честь вам отдавать. Отчасти же, признаться, и нехорошо. Нет
уже у вас того вида, сановитости! Нет того благородства!
На улице он
уж был; к товарищам идти стыдно. Опять некстати припомнились ему две девочки-англичанки… Он прошелся из угла в угол по «общей» и вошел в комнату Августина Михайлыча. Тут сильно пахло эфирными маслами и глицериновым мылом. На столе, на окнах и даже на стульях стояло множество флаконов, стаканчиков и рюмок с разноцветными жидкостями. Володя взял со стола
газету, развернул ее и
прочел заглавие: «Figaro»…
Газета издавала какой-то сильный и приятный запах. Потом он взял со стола револьвер…
— Такие клопы — мерзкая гадина, и надо ее истреблять персидским порошком, а не трусить… Вы, наверное, в
газетах уже читали…
Языка я еще не знал настолько, чтобы изъясняться на нем как следует, но я начал его изучать еще раньше и надеялся овладеть им скоро.
Газеты я мог
уже довольно свободно
читать.
И в венских
газетах уже и тогда развилась — до степени махровой специальности — сексуальная и порнографическая публичность: обычай
читать целые столбцы и страницы объявлений не только по части брачных предложений, но со всевозможными видами любовной корреспонденции и прямо публичной и тайной проституции, продажности не только со стороны женщин, но и от разных"кавалеров".
Я убеждал себя и в то же время не переставал стегать по лошади. Приехав на почтовую станцию, я нарочно проболтал со смотрителем целый час,
прочел две-три
газеты, но беспокойство всё еще не покидало меня. На обратном пути огонька
уже не было, но зато силуэты изб, тополей и гора, на которую пришлось въезжать, казались мне одушевленными. А отчего был тот огонек, до сих пор я не знаю.
Затем он вышел, не отрывая глаз от
газеты, и остановился в коридоре, недалеко от своей двери. Ему было слышно, как Ефимья дрожащим голосом
прочла первые строки.
Прочла и
уж больше не могла; для нее было довольно и этих строк, она залилась слезами и, обнимая своего старшенького, целуя его, стала говорить, и нельзя было понять, плачет она или смеется.
Китайская граница была
уже недалеко. И в памяти оживало то, что мы
читали в
газетах о хунхузах, об их зверино-холодной жестокости, о невероятных муках, которым они подвергают захваченных русских. Вообще, с самого моего призыва, наиболее страшное, что мне представлялось впереди, были эти хунхузы. При мысли о них по душе проводил холодный ужас.
— Лучше бы
уж не писали ничего, а то телеграммами этими только тиранят сердце каждого человека.
Читает сегодня солдат
газету, радуется: «замирение!» А завтра откроешь
газету, — такая могила, и не глядел бы! Как не думали, не ждали, лучше было. А теперь — днем мухи не дают спать, ночью — мысли. Раньше солдат целый котелок борщу съедал один, а теперь четверо из котелка едят и остается. Никому и есть-то неохота.
— Об этом я
уже читал в нескольких
газетах, — заметил де Моньян, — пощипывая свою бороду, — там все было подробно описано и по обыкновению даже с прикрасами… дело это само по себе не представляет особой важности, высшее наказание, к которому вас может приговорить суд исправительной полиции, это трехмесячное тюремное заключение, но есть надежда выйти с небольшим наказанием, доказав, что полицейский комиссар сам был виноват, раздражив вас своею грубостью и оскорблением России.
Тот обернулся совсем лицом и отложил ту
газету, которую
читал. Теперь
уже не могло быть никакого сомнения.
— Откуда ты… Разве ты не
читал сегодняшних французских
газет? Он снова
уже судится в Брюсселе… Да и ранее было известно, что он задержан в этом городе.
На третий день его приезда он, развернув
газету,
уже прочел об этом известии, а остальные дни он не мог скрыться от «интервьюеров», расплодившихся в Петербурге за последнее время, как грибы в дождливую осень.
Опять тоска и уныние. Словно просыпался я на минуту, увидел что-то, и опять забыл, и опять все тот же бесконечный и тягостный сон.
Читаю газеты — страшно. А по городу ходят еще более страшные слухи, и в конторе рассказывают невероятные вещи, что Варшава
уже взята, и многое другое, о чем лучше помолчать. Не верю я в нашу Думу, но все-таки хорошо, что созывают.