Неточные совпадения
Прежде каждое отдельное желание, вызванное страданием или лишением, как голод,
усталость, жажда, удовлетворялись отправлением
тела, дававшим наслаждение; но теперь лишение и страдание не получали удовлетворения, а попытка удовлетворения вызывала новое страдание.
Придя в себя, Клим изумлялся: как все это просто. Он лежал на постели, и его покачивало; казалось, что
тело его сделалось более легким и сильным, хотя было насыщено приятной
усталостью. Ему показалось, что в горячем шепоте Риты, в трех последних поцелуях ее были и похвала и благодарность.
Видел он и то, что его уединенные беседы с Лидией не нравятся матери. Варавка тоже хмурился, жевал бороду красными губами и говорил, что птицы вьют гнезда после того, как выучатся летать. От него веяло пыльной скукой,
усталостью, ожесточением. Он являлся домой измятый, точно после драки. Втиснув тяжелое
тело свое в кожаное кресло, он пил зельтерскую воду с коньяком, размачивал бороду и жаловался на городскую управу, на земство, на губернатора. Он говорил...
Сходить в кабинет за книгой мешала лень, вызванная
усталостью, теплом и необыкновенной тишиной; она как будто всасывалась во все поры
тела и сегодня была доступна не только слуху, но и вкусу — терпкая, горьковатая.
Прилив был очень жесток, и Обломов не чувствовал
тела на себе, не чувствовал ни
усталости, никакой потребности. Он мог лежать, как камень, целые сутки или целые сутки идти, ехать, двигаться, как машина.
Мое настроение падало. Я чувствовал, что мать меня сейчас хватится и пошлет разыскивать, так как братья и сестры, наверное, уже спят. Нужно бы еще повторить молитву, но…
усталость быстро разливалась по всему
телу, ноги начали ныть от ходьбы, а главное — я чувствовал, что уже сомневаюсь. Значит, ничего не выйдет.
Он едва держался на ногах,
тело его изнемогало, а он и не чувствовал
усталости, — зато
усталость брала свое: он сидел, глядел и ничего не понимал; не понимал, что с ним такое случилось, отчего он очутился один, с одеревенелыми членами, с горечью во рту, с камнем на груди, в пустой незнакомой комнате; он не понимал, что заставило ее, Варю, отдаться этому французу и как могла она, зная себя неверной, быть по-прежнему спокойной, по-прежнему ласковой и доверчивой с ним! «Ничего не понимаю! — шептали его засохшие губы.
И когда вышли на берег, то у каждого горели ладони от весел, приятно ныли мускулы рук и ног, и во всем
теле была блаженная бодрая
усталость.
Живин был в полном увлечении; он, кажется, не чувствовал ни
усталости, ни голода, ни жажды; но герой мой, хоть и сознавал, что он
телом стал здоровее и душою покойнее, однако все-таки устал, и ему есть захотелось.
Остаток дня прошел в пестром тумане воспоминаний, в тяжелой
усталости, туго обнявшей
тело и душу. Серым пятном прыгал маленький офицерик, светилось бронзовое лицо Павла, улыбались глаза Андрея.
Ее напряжение вдруг рассеялось,
тело обняло душной истомой
усталости, задрожала бровь, и на лбу выступил пот.
Ее толкнули в грудь, она покачнулась и села на лавку. Над головами людей мелькали руки жандармов, они хватали за воротники и плечи, отшвыривали в сторону
тела, срывали шапки, далеко отбрасывая их. Все почернело, закачалось в глазах матери, но, превозмогая свою
усталость, она еще кричала остатками голоса...
В
теле усталость, в голове путаница. В целые годы растянулся этот тягучий день, и все нет ему конца.
Но вот и проходит волшебное сновидение. Как чересчур быстро! У всех юнкеров бурное напряжение сменяется тихой счастливой
усталостью. Души и
тела приятно распускаются. Идут домой под звуки резвого, бодрого марша. Кто-то говорит в рядах...
Ощущение
усталости разливалось в
теле, отравленном и вялом, в памяти ныл визгливый Любкин голос...
И вот, в час веселья, разгула, гордых воспоминаний о битвах и победах, в шуме музыки и народных игр пред палаткой царя, где прыгали бесчисленные пестрые шуты, боролись силачи, изгибались канатные плясуны, заставляя думать, что в их
телах нет костей, состязаясь в ловкости убивать, фехтовали воины и шло представление со слонами, которых окрасили в красный и зеленый цвета, сделав этим одних — ужасными и смешными — других, — в этот час радости людей Тимура, пьяных от страха пред ним, от гордости славой его, от
усталости побед, и вина, и кумыса, — в этот безумный час, вдруг, сквозь шум, как молния сквозь тучу, до ушей победителя Баязета-султана [Баязет-султан — Боязид 1, по прозвищу Йылдырым — «Молния» (1347–1402).
Глаза мои смыкались от
усталости; и прежде, чем Андрей окончил свой ужин, я спал уже крепким сном. Не знаю, долго ли он продолжался, только вдруг я почувствовал, что меня будят. Я проснулся — вокруг все темно; подле меня, за дощатой перегородкой, смешанные голоса, и кто-то шепчет: «Тише!.. бога ради, тише! Не говорите ни слова». Это был мой Андрей, который, дрожа всем
телом, продолжал мне шептать на ухо: «Ну, сударь, пропали мы!..»
Ноги ломило, все
тело было разбито, но голова горела, и физическая
усталость не подавляла лихорадочно работавшей мысли.
Но сквозь туман в голове и
усталость отравленного, измотанного
тела, он, присматриваясь к брату, испытывал всё более сложное чувство, смесь зависти и уважения, скрытой насмешливости и вражды.
Жадно внимала ему Суламифь, и когда он замолкал, тогда среди тишины ночи смыкались их губы, сплетались руки, прикасались груди. И когда наступало утро, и
тело Суламифи казалось пенно-розовым, и любовная
усталость окружала голубыми тенями ее прекрасные глаза, она говорила с нежной улыбкою...
Сняв верхнее платье, он почувствовал холод и вдруг задрожал крупной дрожью лихорадочного озноба, от которого затряслись его ноги, живот и плечи, а челюсти громко застукали одна о другую. Чтобы согреться, он послал Гришутку в буфет за коньяком. Коньяк несколько успокоил и согрел атлета, но после него, так же, как и утром, по всему
телу разлилась тихая, сонная
усталость.
Он целовал ей руки, шею, волосы, дрожа от нетерпения, сдерживать которое ему доставляло чудесное наслаждение. Им овладела бурная и нежная страсть к этой сытой, бездетной самке, к ее большому, молодому, выхоленному, красивому
телу. Влечение к женщине, подавляемое до сих пор суровой аскетической жизнью, постоянной физической
усталостью, напряженной работой ума и воли, внезапно зажглось в нем нестерпимым, опьяняющим пламенем.
Читать не хотелось, во всем
теле чувствовалась
усталость, и состояние в общем было такое, как у актера после блестяще сыгранной роли.
И, еще раз громко зевнув, опрокинулся на спину и затих. Затихли и остальные, и крепкий сон здоровой
усталости охватил их неподвижные
тела. Сквозь тяжелую дрему Петр видел смутно что-то белое, наклонившееся над ним, и чей-то голос прозвучал и погас, не оставив следа в его помраченном сознании.
Ее мать умерла не старая. Она была прекрасна, как богиня древнего мира. Медленны и величавы были все ее движения. Ее лицо было, как бы обвеяно грустными мечтами о чем-то навеки утраченном или о чем-то желанном и недостижимом. Уже на нем давно, предвещательница смерти, ложилась темная бледность. Казалось, что великая
усталость клонила к успокоению это прекрасное
тело. Белые волосы между черными все заметнее становились на ее голове, и странно было Елене думать, что ее мать скоро будет старухой…
Если ты здоров да поработал до
усталости, то хлеб с водой тебе слаще покажется, чем богачу все его приправы, солома для постели мягче всяких пружинных кроватей и кафтан рабочий приятнее на
теле всяких бархатных и меховых одежд.
В Петербурге она только вторую неделю и чувствует уже во всем
теле небывалую
усталость и беспробудную тоску…
А позднею ночью случилось так. Насытясь друг другом, они лежали рядом под одним одеялом. У Лельки была сладкая и благодарная
усталость во всем
теле, хотелось с материнскою ласкою обнять любимого, и чтобы он прижался щекою к ее груди. А он лежал на спине, стараясь не прикасаться к ее
телу, глядел в потолок и мрачно курил.
С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую
усталость в своем старом
теле и необходимость физического отдыха.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая-то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от
усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра также быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое
тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле Того, Кто руководит людьми и мирами.
Общее выражение лица Кутузова было сосредоточенное, спокойное внимание и напряжение, едва превозмогавшее
усталость слабого и старого
тела.