Неточные совпадения
Изобразив изложенное выше, я чувствую, что исполнил свой долг добросовестно. Элементы градоначальнического естества столь многочисленны, что, конечно, одному
человеку обнять их невозможно. Поэтому и я не хвалюсь, что все обнял и изъяснил. Но пускай одни трактуют о градоначальнической строгости, другие — о градоначальническом единомыслии, третьи — о градоначальническом везде-первоприсутствии; я же, рассказав, что знаю о градоначальнической благовидности,
утешаю себя тем...
Она видела, что дочь уже влюблена в него, но
утешала себя тем, что он честный
человек и потому не сделает этого.
На ниве, зыблемый погодой, Колосок,
Увидя за стеклом в теплице
И в неге, и в добре взлелеянный цветок,
Меж тем, как он и мошек веренице,
И бурям, и жарам, и холоду открыт,
Хозяину с досадой говорит:
«За что́ вы,
люди, так всегда несправедливы,
Что кто умеет ваш
утешить вкус иль глаз,
Тому ни в чём отказа нет у вас,
А кто полезен вам, к тому вы нерадивы?
«Сотни
людей увлекались этим», — попробовал он
утешить себя, разрывая бумажки все более торопливо и мелко, а уничтожив эту связь свою с прошлым, ногою примял клочки бумаги в корзине и с удовольствием закурил папиросу.
«Испытанные политики, талантливые
люди», — напомнил он себе. Но это
утешило только на минуту.
Войдя в его великолепную квартиру собственного дома с огромными растениями и удивительными занавесками в окнах и вообще той дорогой обстановкой, свидетельствующей о дурашных, т. е. без труда полученных деньгах, которая бывает только у
людей неожиданно разбогатевших, Нехлюдов застал в приемной дожидающихся очереди просителей, как у врачей, уныло сидящих около столов с долженствующими
утешать их иллюстрированными журналами.
— Не тужи, девка. И в Сибири
люди живут. А ты и там не пропадешь, —
утешала ее Кораблева.
У нее для всех обиженных судьбой и
людьми всегда было в запасе ласковое, теплое слово, она умела и
утешить, и погоревать вместе, а при случае и поплакать; но Верочка умела и не любить, — ее трудно было вывести из себя, но раз это произошло, она не забывала обиды и не умела прощать.
Только один
человек во всем доме вполне искренне и горячо оплакивал барышню — это был, конечно, старый Лука, который в своей каморке не раз всплакнул потихоньку от всех. «Ну, такие ее счастки, —
утешал самого себя старик, размышляя о мудреной судьбе старшей барышни, — от своей судьбы не уйдешь… Не-ет!.. Она тебя везде сыщет и придавит ногой, ежели тебе такой предел положон!»
Русский
человек утешает себя тем, что за ним еще стоят необъятные пространства и спасут его, ему не очень страшно, и он не очень склонен слишком напрягать свои силы.
Возвращаясь же в комнату, начинал обыкновенно чем-нибудь развлекать и
утешать своего дорогого мальчика, рассказывал ему сказки, смешные анекдоты или представлял из себя разных смешных
людей, которых ему удавалось встречать, даже подражал животным, как они смешно воют или кричат.
Я пробовал было его
утешить, но что были мои утешения для этого одинокого
человека, у которого смерть отняла семью, это единственное утешение в старости?
—
Утешил ты меня, Никита Яковлич… Благодетель, говоришь?!. Ха-ха!.. В самую пропорцию благодетель. Медаль бы тебе только за усердие… А я, грешный
человек, все за разбойника тебя почитал.
— А кто же их
утешит, этих старушек? — просто ответил о. Сергей. — Ведь у них никого не осталось, решительно никого и ничего, кроме церкви… Молодые, сильные и счастливые
люди поэтому и забывают церковь, что увлекаются жизнью и ее радостями, а когда придет настоящее горе, тяжелые утраты и вообще испытания, тогда и они вернутся к церкви.
Отрадно отозвался во мне голос Пушкина! Преисполненный глубокой, живительной благодарности, я не мог обнять его, как он меня обнимал, когда я первый посетил его в изгнанье. Увы! я не мог даже пожать руку той женщине, которая так радостно спешила
утешить меня воспоминанием друга; но она поняла мое чувство без всякого внешнего проявления, нужного, может быть, другим
людям и при других обстоятельствах; а Пушкину, верно, тогда не раз икнулось.
— Потом вспомнил, а вчера забыл. Об деле действительно хотел с тобою поговорить, но пуще всего надо было
утешить Александру Семеновну. «Вот, говорит, есть
человек, оказался приятель, зачем не позовешь?» И уж меня, брат, четверо суток за тебя продергивают. За бергамот мне, конечно, на том свете сорок грехов простят, но, думаю, отчего же не посидеть вечерок по-приятельски? Я и употребил стратагему [военную хитрость]: написал, что, дескать, такое дело, что если не придешь, то все наши корабли потонут.
И одни
утешали, доказывая, что Павла скоро выпустят, другие тревожили ее печальное сердце словами соболезнования, третьи озлобленно ругали директора, жандармов, находя в груди ее ответное эхо. Были
люди, которые смотрели на нее злорадно, а табельщик Исай Горбов сказал сквозь зубы...
— Истребляют
людей работой, — зачем? Жизнь у
человека воруют, — зачем, говорю? Наш хозяин, — я на фабрике Нефедова жизнь потерял, — наш хозяин одной певице золотую посуду подарил для умывания, даже ночной горшок золотой! В этом горшке моя сила, моя жизнь. Вот для чего она пошла, —
человек убил меня работой, чтобы любовницу свою
утешить кровью моей, — ночной горшок золотой купил ей на кровь мою!
— Я не должен прощать ничего вредного, хоть бы мне и не вредило оно. Я — не один на земле! Сегодня я позволю себя обидеть и, может, только посмеюсь над обидой, не уколет она меня, — а завтра, испытав на мне свою силу, обидчик пойдет с другого кожу снимать. И приходится на
людей смотреть разно, приходится держать сердце строго, разбирать
людей: это — свои, это — чужие. Справедливо — а не
утешает!
«Но, может быть, это вовсе не так уж позорно? — пробовал он» мысленно себя
утешить, по привычке многих застенчивых
людей.
— И даже очень. Главное, в церковь прилежно ходите. Я и как пастырь вас увещеваю, и как
человек предостерегаю. Как пастырь говорю: только церковь может
утешить нас в жизненных треволнениях; как
человек предваряю, что нет легче и опаснее обвинения, как обвинение в недостатке религиозности. А впрочем, загадывать вперед бесполезно. Приехали — стало быть, дело кончено. Бог да благословит вас.
— Дорога, сударь, милостыня в минуту скудости, — возражал почтмейстер, — вы меня, больного
человека, в минуту душевной и телесной скорби не
утешили единственным моим развлечением.
Если, говорю, я оставляю умирающего отца, так это нелегко мне сделать, и вы, вместо того чтоб меня хоть сколько-нибудь поддержать и
утешить в моем ужасном положении, вы вливаете еще мне яду в сердце и хотите поселить недоверие к
человеку, для которого я всем жертвую!» И сама, знаешь, горько-горько заплакала; но он и тут меня не пожалел, а пошел к отцу и такую штучку подвел, что если я хочу ехать, так чтоб его с собой взяла, заступником моим против тебя.
— Оттого, что лоб-то у него хорош, он и хочет сделать осмотрительно, и я это в нем уважаю, — проговорил Петр Михайлыч. — А что насчет опасений брата Флегонта, — продолжал он в раздумье и как бы
утешая сам себя, — чтоб после худого чего не вышло — это вздор! Калинович
человек честный и в Настеньку влюблен.
— Нет, не
утешайте меня. Я теперь гадок самому себе. Презирал, ненавидел
людей, а теперь и себя. От
людей можно скрыться, а от себя куда уйдешь? Так все ничтожно: все эти блага, вся пустошь жизни, и
люди, и сам…
Александр опечалился. Он ожидал совсем не такого отзыва. Его немного
утешало то, что он считал дядю
человеком холодным, почти без души.
Кроме того,
люди, склонные к любви самоотверженной, бывают всегда горды своею любовью, взыскательны, ревнивы, недоверчивы и, странно сказать, желают своим предметам опасностей, чтоб избавлять от них, несчастий, чтоб
утешать, и даже пороков, чтоб исправлять от них.
— Почему же погибли? — продолжал
утешать Аггея Никитича Егор Егорыч. — Вы такой добрый и душевный
человек, что никогда не погибнете, и я вот теперь придумываю, какое бы вам другое место найти, если это, кроме семейных причин, и не по характеру вам.
Сердце Серебряного надрывалось. Он хотел
утешить Елену; но она рыдала все громче.
Люди могли ее услышать, подсмотреть князя и донести боярину. Серебряный это понял и, чтобы спасти Елену, решился от нее оторваться.
— Нет, родимый, ничего не узнал. Я и гонцам твоим говорил, что нельзя узнать. А уж как старался-то я для твоей милости! Семь ночей сряду глядел под колесо. Вижу, едет боярыня по лесу, сам-друг со старым
человеком; сама такая печальная, а стар
человек ее
утешает, а боле ничего и не видно; вода замутится, и ничего боле не видно!
—
Люди — свиньи, как это известно, — говорит Ситанов и тотчас же начинает
утешать меня...
— А уж так, батушка, она, госпожа моя, умела
человека и ожесточить и
утешить, и ожесточала и
утешала, как разве только один ангел господень может
утешить, — сейчас же отозвался карлик. — В сокровенную души, бывало
человека проникнет и
утешит, и мановением своим всю благую для него на земли совершит.
Но нет:
люди общественного жизнепонимания находят, что поступать так не нужно и даже вредно для достижения цели освобождения
людей от рабства, а надо продолжать, как те мужики станового, сечь друг друга,
утешая себя тем, что то, что мы болтаем в палатах и на собраниях, составляем союзы рабочих, гуляем 1-го мая по улицам, делаем заговоры и исподтишка дразним правительство, которое сечет нас, что это сделает всё то, что мы, всё больше и больше закабаляя себя, очень скоро освободимся.
Матвею хотелось
утешать его, но стыдно было говорить неправду перед этим
человеком. Юноша тяжко молчал.
Я ушла, чтобы не мучить вас, а скоро, вероятно, и совсем уеду из Окурова. Не стану говорить о том, что разъединяет нас; мне это очень грустно, тяжело, и не могу я, должно быть, сказать ничего такого, что убедило бы вас. Поверьте — не жена я вам. А жалеть — я не могу, пожалела однажды
человека, и четыре года пришлось мне лгать ему. И себе самой, конечно. Есть и ещё причина, почему я отказываю вам, но едва ли вас
утешило бы, если бы вы знали её.
«Пусть горе моё будет в радость тебе и грех мой — на забаву, не пожалуюсь ни словом никогда, всё на себя возьму перед господом и
людьми! Так ты обласкал всю меня и
утешил, золотое сердце, цветочек тихий! Как в ручье выкупалась я, и словно душу ты мне омыл — дай тебе господи за ласку твою всё счастье, какое есть…»
Но чем ближе подходило время моего отъезда, тем больший ужас одиночества и большая тоска овладевали мною. Решение жениться с каждым днем крепло в моей душе, и под конец я уже перестал видеть в нем дерзкий вызов обществу. «Женятся же хорошие и ученые
люди на швейках, на горничных, —
утешал я себя, — и живут прекрасно и до конца дней своих благословляют судьбу, толкнувшую их на это решение. Не буду же я несчастнее других, в самом деле?»
Простите, матушка, грешный
человек: недельки две первое письмецо, да и другое деньков пять, поберег их к нынешнему дню; право, только и думал:
утешу, мол, Софью Алексеевну для тезоименитства, так
утешу.
— Он не верит в свою победу, убежден, что, говоря ему — «ты прав!» — она лгала, чтобы
утешить его. Его жена думает так же, оба они любовно чтят память о ней, и эта тяжелая история гибели хорошего
человека, возбуждая их силы желанием отомстить за него, придает их совместной работе неутомимость и особенный, широкий, красивый характер.
Сначала ему было жутко чувствовать над собой руку Маякина, но потом он помирился с этим и продолжал свою бесшабашную, пьяную жизнь, в которой только одно
утешало его —
люди.
Его удивляло, как это она, такая молодая, здоровая, живет — точно спит, ничего не хочет, никуда, кроме церквей, не ходит,
людей дичится. И он
утешал ее...
Не будемте бесполезно упрекать ни себя, ни друг друга, и простимтесь,
утешая себя, что перед нами раскрывается снова жизнь, если и не счастливая, то, по крайней мере, не лишенная того высшего права, которое называется свободою совести и которое, к несчастию,
люди так мало уважают друг в друге.
Ярль Торгнир взглянул на нее и со слезами послал птичке слово: «
Утешь меня, добрая птичка!» И ласточка крылья сложила и, над его головой пролетев, уронила ему русый волос… золотой как горючий янтарь волосок, а длиной в целый рост
человека…
Дяденька Петр Петрович подарил заезжему
человеку, маркизу де Безе, пятьдесят дворов (замечательно, что дяденька и тут не удержался, чтобы не пошутить: подарил все дворы через двор, так что вышла неслыханнейшая чересполосица, расхлебывать которую пришлось его же наследникам) за то, что он его
утешил.
Бегушев, улегшись на кресло, притворился, что заснул, а Татьяна Васильевна начала читать духовный журнал, чем она постоянно
утешала себя, встречая в
людях или неблагодарность, или непонимание.
Рашель. Верно, Наташа. Я не из тех, которые
утешают. Мир богатых
людей разваливается, хотя там они — крепче организованы, чем у нас. Разваливается все, начиная с семьи, а семья там была железной клеткой. У нас — деревянная.
Я напряженно всматриваюсь в лицо сырой, неуклюжей старухи, ищу в ней свою Варю, но от прошлого у ней уцелел только страх за мое здоровье да еще манера мое жалованье называть нашим жалованьем, мою шапку — нашей шапкой. Мне больно смотреть на нее, и, чтобы
утешить ее хоть немного, я позволяю ей говорить что угодно и даже молчу, когда она несправедливо судит о
людях или журит меня за то, что я не занимаюсь практикой и не издаю учебников.
— Гм! час от часа не легче… Какой вы жалкий
человек, monsieur Истомин!
Утешу вас: нет, любит. Радуйтесь и торжествуйте — любит. Но вы… Вот отгадайте-ка, что я хочу вам досказать?
Окоемов. Но моя душа не находит ответа. С горя, с отчаяния, я хотел
утешить себя веселой жизнью: я бросился в разгул, в общество
людей праздных.
Слушать его речи Артамонову было дважды приятно; они действительно
утешали, забавляя, но в то же время Артамонову было ясно, что старичишка играет, врёт, говорит не по совести, а по ремеслу утешителя
людей. Понимая игру Серафима, он думал...