Неточные совпадения
В селе Верхлёве, где отец его был управляющим, Штольц вырос и воспитывался. С восьми лет он сидел с отцом за географической картой, разбирал по складам Гердера, Виланда, библейские
стихи и подводил итоги безграмотным счетам крестьян, мещан и фабричных, а с матерью читал Священную историю,
учил басни Крылова и разбирал по складам же «Телемака».
— Не знаю, бабушка, да и не желаю знать! — отвечал он, приглядываясь из окна к знакомой ему дали, к синему небу, к меловым горам за Волгой. — Представь, Марфенька: я еще помню
стихи Дмитриева, что в детстве
учил...
Вскоре мать начала энергично
учить меня «гражданской» грамоте: купила книжки, и по одной из них — «Родному слову» — я одолел в несколько дней премудрость чтения гражданской печати, но мать тотчас же предложила мне заучивать
стихи на память, и с этого начались наши взаимные огорчения.
— Как же это? Ведь это надобно
учить! А может, что-нибудь знаешь, слыхал? Псалтырь знаешь? Это хорошо! И молитвы? Ну, вот видишь! Да еще и жития?
Стихами? Да ты у меня знающий…
Или для чего нас
учили грамматике, вместо того чтобы просто рекомендовать нам самим писать повести и
стихи?
Вихров, после того, Христом и богом упросил играть Полония — Виссариона Захаревского, и хоть военным, как известно, в то время не позволено было играть, но начальник губернии сказал, что — ничего, только бы играл; Виссарион все хохотал: хохотал, когда ему предлагали, хохотал, когда стал
учить роль (но противоречить губернатору, по его уже известному нам правилу, он не хотел), и говорил только Вихрову, что он боится больше всего расхохотаться на сцене, и игра у него выходила так, что несколько
стихов скажет верно, а потом и заговорит не как Полоний, а как Захаревский.
— Я помещик Кергель!.. Скажите, что в гимназии
учат писать
стихи?
Будучи от природы весьма неглупая девушка и вышедши из пансиона, где тоже больше
учили ее мило держать себя, она начала читать все повести, все
стихи, все критики и все ученые даже статьи.
Я начал опять вести свою блаженную жизнь подле моей матери; опять начал читать ей вслух мои любимые книжки: «Детское чтение для сердца и разума» и даже «Ипокрену, или Утехи любословия», конечно не в первый раз, но всегда с новым удовольствием; опять начал декламировать
стихи из трагедии Сумарокова, в которых я особенно любил представлять вестников, для чего подпоясывался широким кушаком и втыкал под него, вместо меча, подоконную подставку; опять начал играть с моей сестрой, которую с младенчества любил горячо, и с маленьким братом, валяясь с ними на полу, устланному для теплоты в два ряда калмыцкими, белыми как снег кошмами; опять начал
учить читать свою сестрицу: она училась сначала как-то тупо и лениво, да и я, разумеется, не умел приняться за это дело, хотя очень горячо им занимался.
Не только
учил, как по ним сочинять, но и сам сочинял преотличные
стихи, какие хотите, — длинные, короткие, мужские, женские…
В «Китабе-Акдес», священной книге бабидов [Бабиды — последователи религиозного учения, созданного в Иране в 40-х гг. XIX в. Бабом, отрицавшим законы Корана и Шариата; после восстания в 1848–1852 гг. были жестоко подавлены.],
стих 70-й
учит: «О, люди, Беха, каждому из вас обязательно занятие каким-либо делом, — или ремесленным, или промышленным и тому подобным».
Из самых ранних ячеек памяти внезапно выскочили
стихи — и какие! — немецкие, чт/о его и удивило, и порадовало. По-немецки он учился, как и все его товарищи, через пень-колоду. В пятом классе немец заставил их всех
учить наизусть одну из баллад Шиллера.
Каждый из нас должен прочесть кусок прозы и
стихи, как нас
учил эти четыре месяца «маэстро». Мы волнуемся, каждый по-своему. Я вся дрожу мелкой дрожью. Маруся Алсуфьева шепчет все молитвы, какие только знает наизусть. Ксения Шепталова пьет из китайского флакончика валерьяновые капли, разведенные в воде. Лили Тоберг плачет. Ольга то крестит себе «подложечку», то хватает и жмет мои пальцы холодною как лед рукою. Саня Орлова верна себе: стиснула побелевшие губы, нахмурила брови, насупилась и молчит.
Вот то же и
стихи. Всякие
стихи, как только я бывало взгляну на страницу с короткими строчками, наводили на меня смертельную тоску. Сейчас же разбирает зевота и сон. В детстве гувернантки заставляли меня
учить наизусть глупые какие-то куплеты для поздравления с именинами и с рождениями maman.
Груня. Полно, Ксенофонт Кирыч, сбивать его высоким слогом; ведь вы, кум, известно, философ…
учили на вакансиях в благородных домах…
стихи пишете…
— Да зачем мне
учить ее, когда я и без этих длинных
стихов знаю кое-что наверно лучшее, чем это, из классического репертуара, — отвечал Савин.
Известно также, что голова из этих
стихов ничего не понял и еще дал за них Малвошке рубль на счастье; но Пизонский уже с той поры никаким новым
стихам ребенка не
учил, и ныне, окончив плащицу, сел перед дверьми своей хибары, вытащил из чулана небольшой деревянный сундучок и начал раскладывать на травке весь гардероб ребенка.