Неточные совпадения
—
Господа, это Смердяков! — закричал он вдруг изо всей
силы, — это он убил, он ограбил! Только он один и знал, где спрятан
у старика конверт… Это он, теперь ясно!
— Экая я! — проговорила вдруг Лукерья с неожиданной
силой и, раскрыв широко глаза, постаралась смигнуть с них слезу. — Не стыдно ли? Чего я? Давно этого со мной не случалось… с самого того дня, как Поляков Вася
у меня был прошлой весной. Пока он со мной сидел да разговаривал — ну, ничего; а как ушел он — поплакала я таки в одиночку! Откуда бралось!.. Да ведь
у нашей сестры слезы некупленные.
Барин, — прибавила Лукерья, — чай,
у вас платочек есть… Не побрезгуйте, утрите мне глаза.
Наконец-таки мы уложились, и коляска была готова;
господа сели завтракать, вдруг наш кухмист взошел в столовую такой бледный, да и докладывает: «Неприятель в Драгомиловскую заставу вступил», — так
у нас
у всех сердце и опустилось,
сила, мол, крестная с нами!
— Насчет
господа — вы бы поосторожнее! Вы — как хотите! — Переведя дыхание, она с
силой, еще большей, продолжала: — А мне, старухе, опереться будет не на что в тоске моей, если вы
господа бога
у меня отнимете!
Ну, тогда и подлинно уведал
господин неверующий, что в мощах преподобного великая
сила сокрыта, и не токмо поверовал, но и в чернецы тут же постригся, а язык стал
у него по-прежнему…
—
Господа! — закричал изо всей
силы маньяк, стоя
у самого края эстрады и почти таким же визгливо-женственным голосом, как и Кармазинов, но только без дворянского присюсюкивания.
«Я замедлил Вам ответом, ибо Екатерина Филипповна весь сегодняшний день была столь ослабшею после вчерашнего, довольно многолюдного,
у нас собрания, что вечером токмо в
силах была продиктовать желаемые Вами ответы. Ответ о Лябьевых: благодарите за них бога; путь их хоть умален, но они не погибнут и в конце жизни своей возрадуются, что великим несчастием
господь смирил их. Ответ о высокочтимой Сусанне Николаевне: блюдите о ней, мните о ней каждоминутно и раскройте к ней всю Вашу душевную нежность».
Все приличия были забыты: пьяные
господа обнимали пьяных слуг; некоторые гости ревели наразлад вместе с песенниками; другие,
у которых ноги были тверже языка, приплясывали и кривлялись, как рыночные скоморохи, и даже важный Замятня-Опалев несколько раз приподнимался, чтоб проплясать голубца; но, видя, что все его усилия напрасны, пробормотал: «Сердце мое смятеся и остави мя
сила моя!» Пан Тишкевич хотя не принимал участия в сих отвратительных забавах, но, казалось, не скучал и смеялся от доброго сердца, смотря на безумные потехи других.
— Приветствую вас
у себя, дорогие гости, — грассировал «
барин», обращаясь к К. С. Станиславскому и обводя глазами других. — Вы с высоты своего театрального Олимпа спустились в нашу театральную преисподнюю. И вы это сделали совершенно правильно, потому что мы тоже, как и вы, люди театра. И вы и мы служим одному великому искусству — вы как боги, мы как подземные
силы… Ол pайт!
— Молчал бы! — крикнул Ананий, сурово сверкая глазами. — Тогда
силы у человека больше было… по
силе и грехи! Тогда люди — как дубы были… И суд им от
господа будет по
силам их… Тела их будут взвешены, и измерят ангелы кровь их… и увидят ангелы божии, что не превысит грех тяжестью своей веса крови и тела… понимаешь? Волка не осудит
господь, если волк овцу пожрет… но если крыса мерзкая повинна в овце — крысу осудит он!
—
Господа! — исступлённо, как одержимый, кричал он. — Подумайте, какая неистощимая
сила рук
у нас, какие громадные миллионы мужика! Он и работник, он и покупатель. Где это есть в таком числе? Нигде нет! И не надобно нам никаких немцев, никаких иноземцев, мы всё сами!
Наконец, в истощении
сил,
господин Голядкин остановился, оперся на перила набережной в положении человека,
у которого вдруг, совсем неожиданно, потекла носом кровь, и пристально стал смотреть на мутную, черную воду Фонтанки.
— Одно наперед позвольте объяснить вам, сударыня: за результат невозможно ручаться, ибо
сила у господина Харлова большая и отчаянность тоже; очень уж он оскорбленным себя почитает!
Сиди-ка дома; все бы вам только шляться…» Что, — думает проситель, —
господ наших нетути, а он
у нас
сила, не стать перечить, зарежет телку, да и поснедает ее с божьей помощью.
У нашего управляющего, Никиты Федорыча, в Питере есть брат, такой же нравный; ходит он за
барином; ну, вестимо, что говорить,
сила! и другие-то люди из тамошних все ему сродни, заодно; как пришло наше письмо туда, известно, не прямо к
барину: к людям сначала попало; швацар какой-то, сведали мы опосля, принял;
барину он уж как-то там передает…
у меня брат в Питирбурге-то
у господ бывал… в одной, говорит, прихожей только-то народу, и-и-и… знамо, где уж тут дойти?
«Гораздо несчастнее холопства, — говорит он, — было состояние земледельцев свободных, которые, нанимая землю в поместьях или в отчинах
у дворян, обязывались трудиться для них свыше
сил человеческих, не могли ни двух дней в неделе работать на себя, переходили к иным владельцам и обманывались в надежде на лучшую долю: ибо временные корыстолюбивые
господа или помещики нигде не жалели, не берегли их для будущего.
— За что я его? За поганые его стихи, ей-богу, братцы! За богохульство! Я знаю — это кривой его выучил, фальшивый монетчик! Не стерпело сердце обиды богу, ну, ударил я Симку, единожды всего, братцы! Такая рука, — я ничего не скрываю, — такая
сила дана мне от
господа! И — тоже — где убил?
У распутной девки! Там ли хорошему человеку место?
Никон. Было, ваше высокородие, совершенно так, что происходило это:
барин у нас, помилуйте, молодой, ловкий… А баба наша, что она и вся-то, значит — тьфу! — того же куричьего звания: взял ее сейчас теперь под папоротки, вся ее и
сила в том…
Барин мне, теперича, приказывает: «Никашка, говорит, на какую ты мне, братец, бабу поукажешь…» — «Помилуйте, говорю, сударь, на какую только мановением руки нашей сделаем, та и будет наша…» Верно так!
Сахатов. Там
у Анны Павловны сели в винт, а я, как остающийся за штатом… да, кроме того, интересующийся сеансом, вот являюсь к вам… Что ж, будет сеанс? Леонид Федорович. Будет, непременно будет! Сахатов. Как же, и без медиумической
силы господина Капчича?
Теперь
у Господа молить я буду,
Чтоб даровал мне
силу мышц, и мудрость
Змеиную, и кротость голубину.
Мирович. Никакой! Все усилия теперь лучших и честных умов направлены на то, чтобы купцов не было и чтоб отнять
у капитала всякую
силу! Для этих
господ скоро придет их час, и с ними, вероятно, рассчитаются еще почище, чем некогда рассчитались с феодальными дворянами.
Когда-то любили
у нас Гофмана, и была когда-то переведена его повесть о том, как по странному случаю глаза
господина Перигринуса Тисса получили
силу микроскопа, и о том, каковы были для его понятий о людях результаты этого качества его глаз.
Конечно, и из них есть плуты, особенно который уж много
силы заберет, но вместе с тем вы возьмите, сколько
у него против лакея преимуществ: хозяйственную часть он знает во сто раз основательнее, и как сам мужик, так все-таки мужицкую нужду испытал, следовательно, больше посовестится обидеть какого-нибудь бедняка; потом-с, уваженья в нем больше, потому что никогда не был к
барину так приближен, как какой-нибудь лакей, который
господина, может быть, до последней косточки вызнал, — и, наконец, главное: нравственность!
— Да оно и
барин, видно, повыдержать немного хочет… А другой случай, что на чужой стороне мне почесть, так сказать, и быть не
у чего… в работники идти как-то зазорно, а хозяйством обзавестись могуты [Могута —
сила.] не хватает.
Был он славен и силен: дал ему
Господь полную власть над страною; враги его боялись, друзей
у него не было, а народ во всей области жил смирно, зная
силу своего правителя.
Долго лежал он и плакал, каясь в грехе своем и прося
у Бога помощи и
силы. И послал ему
Господь силу.
— Да
у своего же мужичка… на хлебах… Подсоблял ему кое-что править… пока
господь сил не отнял… Он меня и кормил, матушка… Ну, как сил-то не стало, случилась со мной беда-то, расшибся, пришел ему в тяготу… Он кормить-то и не стал меня… Вестимо, в чужих людях даром хлеба не дадут…
У древних
сила эта называлась: всемирный разум, природа, жизнь, вечность;
у христиан эта
сила называется — дух, отец,
господь, разум, истина.
Однако Бог сотворил его царем света, но так как он не повиновался, и захотел быть выше всецелого бога, то бог низверг его с его престола и сотворил посреди нашего времени иного царя из того же самого Божества, из которого был сотворен и
господин Люцифер (разумей это правильно: из того салнитера, который был вне тела царя Люцифера) и посадил его на царский престол Люцифера, и дал ему
силу и власть, какая была
у Люцифера до его падения, и этот царь зовется И. Христом» (Аврора, 199, § 35-6...
— Матушка Манефа ни в какие дела теперь не вступает, все дела по обителям мне препоручила, — сказала мать Филагрия. — Теперь она здесь, в Комарове, приехала сюда на короткое время, а живет больше в городе, в тех кельях, что накупила на случай выгонки. Целая обитель
у нее там, а я здешними делами заправляю, насколько подает
Господь силы и крепости. Отдайте мне, это все одно и то же. И прежде ведь матушка Манефа принимала, а расписки всем я писала. Ермолаю Васильичу рука моя известна.
Многие годы так хозяйствовал
Сила Петрович и стал одним из первых мужиков по целому уезду, был он в почете не
у одних крестьян, и
господа им не брезговали.
— Все это прекрасно, — замечает
господин в вицмундире и смотрит на мою хрупкую, тоненькую, как
у подростка-мальчугана, фигуру, — но вынесете ли вы, под
силу ли вам будет тот труд, под которым сгибались гораздо более крепкие спины? Путь, избранный вами, труден и тернист, а вы, в сущности, еще дитя и хрупкое дитя при этом…
— Эх, Аркадий Александрович, умный, обстоятельный вы
барин, а простого дела не знаете, вся ведь
сила у начальства в докладе…
— Бог и послал тебя мне, Анфисушка… Не расскажи ты мне про этого несчастного солдатика, может ничего такого, что теперь случилось, и не было, а теперь
у меня с души точно тяжесть какая скатилася, а как исповедаюсь с тобой вместе перед княгинюшкой, паду ей в ноги, ангельской душеньке, да простит она меня, окаянную, и совсем легко будет…
Силы будут остатные дни послужить
Господу…
И все в Бобылеве любили его, и он всех любил. Душа была
у него самая мягкая, каждому был рад услужить, чем только мог. Чиновники, бывало, о нем: «А наш-от блаженный! Он ничего. Пороху не выдумает, а человек тихий». Мужички в один голос: «Такого
барина, как Андрей Тихоныч, ввек не нажить. И родитель был душа-человек, а этот и того лучше; всякому доступен, всякого по силе-возможности милует. Много за него
господа молим».
Князь Вадбольский. Мы, благодаря
Господа н небесныя
силы, сподобились этой чести. (Крестится.) Да будет первый день нынешнего года благословен от внуков и правнуков наших! Взыграло от него сердце и
у батюшки нашего Петра Алексеевича. И как не взыграть сердцу русскому? В первый еще раз тогда наложили мы медвежью лапу на шведа; в первый раз почесали ему затылок так, что он до сей поры не опомнится. Вот видишь, как дело происходило, сколько я его видел. Когда обрели мы неприятеля
у деревушки в боевом порядке…
— Да так, видишь, чай, меня; ведь ни рукой, ни ногой уже пошевельнуть не могу… Дай только Бог
силу завещание написать, умру тогда спокойно… Благодарение Создателю, память
у меня не отнял… Нынче даже голова свежее, чем последние дни… Он это, Владыко, послал мне просветление для сирот… Подписать бы бумагу-то, тогда и умереть могу спокойно… Тебе их оставляю, на твое попечение… За них тебя
Господь вознаградит и мужу твоему здоровье пошлет… Глебушка их тоже не оставит… Знаю и его — ангельская
у него душа.
Груня. Не гневите
Господа. По милости Его и моей крестной матери, вы теперь человек вольный; дочь вашу научила она всякому рукоделью и грамоте… Я работаю, сколько
сил есть… заказов
у вас много… стоит вам только за работу приняться.
— Русские еще не пришли,
господин пастор; а хотя бы и так, разве
у вас нет друга ближе Алексеевича? Замок, мне вверенный, крепок: клянусь богом
сил, его возьмут разве тогда, когда в преданном вам Вульфе не останется искры жизни. Но и тогда вы и фрейлейн Рабе безопасны, — прибавил он в первый раз с особенным чувством, посмотря на нее. — Предлагаю вам квартиру бывшего коменданта, которую нынешний не хотел занять.
— И сдается мне, Капитон Иваныч, — говорил Левонтий, широко улыбаясь, — что
барин, хоть и
силы у него в руках еще не было, как следует стукнул ее.