Неточные совпадения
Долли, с своей стороны, поняла всё, что она
хотела знать; она убедилась, что догадки ее
были верны, что горе, неизлечимое горе Кити состояло именно в том, что Левин делал предложение и что она отказала ему, а Вронский обманул ее, и что она
готова была любить Левина и ненавидеть Вронского.
— Ну, позвольте, ну положите сами клятву, какую
хотите, я
готова сей же час лишиться детей, мужа, всего именья, если у ней
есть хоть одна капелька, хоть частица, хоть тень какого-нибудь румянца!
И вся Сечь молилась в одной церкви и
готова была защищать ее до последней капли крови,
хотя и слышать не
хотела о посте и воздержании.
Красные пятна на щеках ее рдели все сильнее и сильнее, грудь ее колыхалась. Еще минута, и она уже
готова была начать историю. Многие хихикали, многим, видимо,
было это приятно. Провиантского стали подталкивать и что-то шептать ему. Их, очевидно,
хотели стравить.
Может
быть, Вера несет крест какой-нибудь роковой ошибки; кто-нибудь покорил ее молодость и неопытность и держит ее под другим злым игом, а не под игом любви, что этой последней и нет у нее, что она просто
хочет там выпутаться из какого-нибудь узла, завязавшегося в раннюю пору девического неведения, что все эти прыжки с обрыва, тайны, синие письма — больше ничего, как отступления, — не перед страстью, а перед другой темной тюрьмой, куда ее загнал фальшивый шаг и откуда она не знает, как выбраться… что, наконец, в ней проговаривается любовь… к нему… к Райскому, что она
готова броситься к нему на грудь и на ней искать спасения…»
Она как будто
готова была заплакать, говоря последние слова. И
хотя, если разобрать их, слова эти или не имели никакого или имели очень неопределенный смысл, они Нехлюдову показались необыкновенной глубины, искренности и доброты: так привлекал его к себе тот взгляд блестящих глаз, который сопровождал эти слова молодой, красивой и хорошо одетой женщины.
Я
хочу быть независима и жить по — своему; что нужно мне самой, на то я
готова; чего мне не нужно, того не
хочу и не
хочу.
Беги отсель, кибитка у задних ворот
готова, ступай в Москву или куда
хочешь и живи там, доколе можно
будет облегчить твою судьбу.
Генеральша решительно осердилась на эти замечания и
готова была биться об заклад, что князь явится по крайней мере на другой же день,
хотя «это уже
будет и поздно».
Девичья коса
была готова,
хотя Нюрочка едва крепилась от боли: постаравшаяся Таисья очень туго закрутила ей волосы на затылке.
— Лизанька, вероятно, и совсем
готова была бы у вас остаться, а вы не
хотите подарить ей одну ночку.
Она с наслаждением
готова была пресмыкаться перед Лихониным, служить ему как раба, но в то же время
хотела, чтобы он принадлежал ей больше, чем стол, чем собачка, чем ночная кофта.
Она видимо больна, но, не желая вас огорчить, не
хочет говорить вам этого; она видимо скучает, но для вас она
готова скучать всю свою жизнь; ее видимо убивает то, что вы так пристально занимаетесь своим делом (какое бы оно ни
было: охота, книги, хозяйство, служба); она видит, что эти занятия погубят вас, — но она молчит и терпит.
Я всегда говорил, что исключительное материнское чувство — почти преступно, что женщина, которая, желая спасти своего ребенка от простой лихорадки,
готова была бы с радостью на уничтожение сотни чужих, незнакомых ей детей, — что такая женщина ужасна,
хотя она может
быть прекрасной или, как говорят, «святой» матерью.
Женщина, которая
хочет идти до конца в своем восстании против угнетения и произвола старших в русской семье, должна
быть исполнена героического самоотвержения, должна на все решиться и ко всему
быть готова.
Спустя несколько дней после крестин у Елены, г-жа Петицкая, успевшая одной только ей известным способом проведать, что у Елены родился сын, и даже то, что она не
хотела его крестить, — сейчас же прибежала к княгине и рассказала ей об этом. Как княгиня ни
была готова к подобному известию, все-таки оно смутило и встревожило ее. Она решилась расспросить поподробнее Миклакова, который, как донесла ей та же г-жа Петицкая,
был восприемником ребенка.
Во все время сеанса Буланин
был полон неподражаемой важности,
хотя справедливость требует отметить тот факт, что впоследствии, когда фотография
была окончательно
готова, то все двенадцать карточек могли служить наглядным доказательством того, что великолепный гимназист и будущий Скобелев не умел еще как следует застегнуть своих панталон.
— Итак, Сергей Петрович, — начала она, закурив папиросу, — вы писали мне, что у вас на сердце много горя и что это горе вы
хотели бы разделить со мною. Я благодарю вас за вашу доверенность и приготовилась слушать. Мое правило — пусть с горем идут ко мне все люди; я
готова с ними плакать,
готова их утешать; но в радости человека мне не надо, да и я ему не
буду нужна, потому что не найду ничего с ним говорить.
Затем, когда у настоящего злотаря риза
будет готова, ее привезут к нам за реку, а Яков Яковлевич поедет опять в монастырь и скажет, что
хочет архиерейское праздничное служение видеть, и войдет в алтарь, и станет в шинели в темном алтаре у жертвенника, где наша икона на окне бережется, и скрадет ее под полу, и, отдав человеку шинель, якобы от жары, велит ее вынесть.
— Ладно, мол, вели, только скорее, чем попало новое кулье набивать, — я
хочу, чтобы при мне вся погрузка
была готова и караван отплыл.
Аграфена Платоновна. А нынче так жить-то нельзя. (Отходит от стола). Как
хочешь ты, Иван Ксенофонтыч, обижай меня, а я все-таки всякое добро для вас
готова сделать, да и завсегда
буду делать, за вашу кротость и сиротство. Мне за это бог пошлет. (Уходит в свою комнату).
— Нет, уж как
хотите, Марко Данилыч, гневайтесь вы на меня, не гневайтесь, а того, что вы вздумали, сделать никак невозможно, — горячо вступилась Дарья Сергевна. — Как можно Дунюшке с глухой тетерей Степановной ехать? А Матрена не заграда. Про нее про самое и правды и неправды много плетут. Ехать с ней нашей голубушке, пожалуй, еще хуже, чем с одним Васильем. Нет, уж как вы
хотите, а я сама съезжу. Тотчас сберусь, не успеют коней запрячь, как
буду готова.
Хочу ли я! Он спрашивал
хочу ли я?.. О, Боже всесильный! Я
готова была крикнуть ему, рыдая: «Да, да, возьми меня, возьми отсюда, мой дорогой, мой любимый отец! Тут, в институте, ночь и темень, а там, в Гори, жизнь, свет и солнце!»
— Вася! Я
готова уехать с тобой. На том же пароходе, так вот, как я
есть… в одном платье… Но не
будешь ли ты сам упрекать меня потом за то, как я обошлась с мужем? Я ему скажу, что люблю другого и не
хочу больше жить с ним. Надо его дождаться… Для тебя я это делаю…
Степанида догадывалась, что барыня, с тех пор, как приехала «их сестрица», что-то не спокойна, и
готова была всячески услужить ей, но нашептывать зря не
хотела.
— Нет, нет, Юлия Ипполитовна! Нет! А по-моему, уж лучше пусть страдания. Какие угодно страдания, только бы жить! Только бы жить! Умрешь, — господи, ничего не
будешь видеть! Хоть всю жизнь
готова вопить от боли, только бы жить! — Она засмеялась. — Нет, и думать не
хочу о смерти! Так неприятно!
И теперь, когда ей
было уже более тридцати лет, такая же красивая, видная, как прежде, в широком пеньюаре, с полными, белыми руками, она думала только о муже и о своих двух девочках, и у нее
было такое выражение, что
хотя вот она говорит и улыбается, но всё же она себе на уме, всё же она на страже своей любви и своих прав на эту любовь и всякую минуту
готова броситься на врага, который
захотел бы отнять у нее мужа и детей.
— Как вы можете это говорить! — крикнула Татьяна; теперь она казалась очень красивой и сильной, и то, что она каждую минуту
была готова броситься на врага, который
захотел бы отнять у нее мужа, детей и гнездо,
было выражено на ее лице и во всей фигуре особенно резко.
Отважная, решительная, к тому же зараженная модными теориями об эмансипации женщин,
хотя и отвергающая гражданский брак, но любя искренно Людвиковича, Аннета
готова была исполнить все, что он потребует для блага, пользы и спокойствия своего.
Умно приготовлено, хорошо сказано, но какие утешения победят чувство матери, у которой отнимают сына? Все муки ее сосредоточились в этом чувстве; ни о чем другом не помышляла она, ни о чем не
хотела знать. Чтобы сохранить при себе свое дитя, она
готова была отдать за него свой сан, свои богатства, идти хоть в услужение. Но неисполнение клятвы должно принести ужасное несчастие мужу ее, и она решается на жертву.
Сам Иннокентий Тихонов Беспрозванных
был степенный мужик-скопидом,
хотя еще совсем молодой, — ему
было лет тридцать пять. В хозяйстве и скопидомстве
была ему примерною помощницею жена его — Татьяна Дмитриевна, красивая баба лет двадцати шести, один из типов тех русских крестьянок, дышащих красотой, здоровьем и силой, о которых сложилась народная поговорка: «Взглянет — рублем подарит», — и о работе которых на пашне так красиво сказал поэт: «Что взмах — то
готова копна».
Ко дню нашего рассказа сумма в две тысячи рублей, первый взнос за дачу, продававшуюся в рассрочку,
была готова, и Дмитрий Павлович
хотел именно в этот день обрадовать мать этим известием.
Канцлер первый разгадал и понял Екатерину и решился с нею сблизиться. Через Сергея Васильевича Салтыкова узнала она, что канцлер ищет ее дружбы.
Хотя немало накипело у нее злобы на сердце против Бестужева, однако шутить таким предложением
было нечего. Голштинец Бремзен, вполне преданный канцлеру, служил при великом князе по делам его герцогства. Ему поручила Екатерина объявить Бестужеву, что она
готова войти с ним в дружеские отношения. Заключен
был тайный союз.
— Ничего… Один случай… Я как-нибудь расскажу тебе… — нехотя отвечал Гладких. — И какой странный этот Иван, — продолжал он. — Он, наверное, не приходит, чтобы избегнуть моей благодарности… Но он ошибается, старый Гладких не так легко забывает сделанное ему добро… Я
хочу его обеспечить и, кроме того, Таня, у меня
есть одна мысль. Скоро
будет готова твоя избушка в поселке… и я подумал об Иване…
И сделалось так, как
хотела Тения. Когда пища
была готова и осчастливленная семья насытилась, Тения рассказала свекрови и мужу, как она изнемогала в борьбе, что видела ночью в оливковой роще, как шла назад и повстречалась с Тивуртием, и за что Анастас ее похвалил и указал ей склад, отданный ею в выкуп за всех должников.
Она
хотела убить себя, ей казалось, что она окончательно решила это, и достала яду, всыпала его в рюмку и
готова была выпить.
Положение ее
было исполнено такого отчаяния, что если бы в эту минуту возле нее очутились отрок Евлогий или Тивуртий-доимщик, то,
быть может, она им сказала бы: «Вы победили, я
готова идти, к кому вы
хотели меня отвести».
Перонская
была уже
готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что́ у Ростовых,
хотя не с такою торопливостью (для нее это
было дело привычное), но также
было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.