Неточные совпадения
— Слушай, — продолжал я, видя его доброе расположение. — Как тебя назвать не знаю, да и знать не хочу… Но бог видит, что жизнию моей рад бы я заплатить тебе за то, что ты для меня сделал. Только не требуй того, что противно чести моей и
христианской совести. Ты мой благодетель. Доверши как
начал: отпусти меня с бедною сиротою, куда нам бог путь укажет. А мы, где бы ты ни был и что бы с тобою ни случилось, каждый день будем бога молить о спасении грешной твоей души…
Правительство знает это, но, по крайней памяти, боится, что
христианская вера вредна для их законов и властей. Пусть бы оно решило теперь, что это вздор и что необходимо опять сдружиться с чужестранцами. Да как? Кто
начнет и предложит? Члены верховного совета? — Сиогун велит им распороть себе брюхо. Сиогун? — Верховный совет предложит ему уступить место другому. Микадо не предложит, а если бы и вздумал, так сиогун не сошьет ему нового халата и даст два дня сряду обедать на одной и той же посуде.
Кто написал гениальную хулу на Христа «об Иисусе Сладчайшем и о горьких плодах мира», кто почувствовал темное
начало в Христе, источник смерти и небытия, истребление жизни, и противопоставил «демонической»
христианской религии светлую религию рождения, божественное язычество, утверждение жизни и бытия?
Мужик внезапно выпрямился. Глаза у него загорелись, и на лице выступила краска. «Ну, на, ешь, на, подавись, на, —
начал он, прищурив глаза и опустив углы губ, — на, душегубец окаянный, пей
христианскую кровь, пей…»
По несчастию, татарин-миссионер был не в ладах с муллою в Малмыже. Мулле совсем не нравилось, что правоверный сын Корана так успешно проповедует Евангелие. В рамазан исправник, отчаянно привязавши крест в петлицу, явился в мечети и, разумеется, стал впереди всех. Мулла только было
начал читать в нос Коран, как вдруг остановился и сказал, что он не смеет продолжать в присутствии правоверного, пришедшего в мечеть с
христианским знамением.
Философия нового времени,
начиная с Декарта, была в известном смысле более
христианской, чем средневековая схоластическая философия.
В эпоху наших интерконфессиональных собраний в
христианской настроенности и мысли Запада
начали преобладать скорее консервативные течения.
Но в
христианском мире эрос трансформируется, в него проникает
начало личности.
Мне чужд его непреодолимый дуализм духовного и теллургического
начала, при котором теллургическое
начало, определяющее политику, не подчинено никаким моральным
началам, мне чужда его скорее индусская, чем
христианская, духовность.
И Н. Лосский, и С. Франк, в конце концов, переходят к
христианской философии и входят в общее русло нашей религиозно-философской мысли
начала века.
Церковь освящает не
христианское государство, а языческое государство, признает неизбежность
начала власти и закона против анархии и распада в мире природном и благословляет власть на служение добру, никогда не благословляя злых деяний власти.
Впрочем, возрождение языческое может иметь значение для возрождения
христианского потому, что в язычестве было объективно-космическое
начало церкви и правда язычества может быть противопоставлена субъективности протестантизма и духовного христианства.
Буллу свою
начинает он жалобою на диавола, который куколь сеет во пшенице, и говорит: «Узнав, что посредством сказанного искусства многие книги и сочинения, в разных частях света, наипаче в Кельне, Майнце, Триере, Магдебурге напечатанные, содержат в себе разные заблуждения, учения пагубные,
христианскому закону враждебные, и ныне еще в некоторых местах печатаются, желая без отлагательства предварить сей ненавистной язве, всем и каждому сказанного искусства печатникам и к ним принадлежащим и всем, кто в печатном деле обращается в помянутых областях, под наказанием проклятия и денежныя пени, определяемой и взыскиваемой почтенными братиями нашими, Кельнским, Майнцким, Триерским и Магдебургским архиепископами или их наместниками в областях, их, в пользу апостольской камеры, апостольскою властию наистрожайше запрещаем, чтобы не дерзали книг, сочинений или писаний печатать или отдавать в печать без доклада вышесказанным архиепископам или наместникам и без их особливого и точного безденежно испрошенного дозволения; их же совесть обременяем, да прежде, нежели дадут таковое дозволение, назначенное к печатанию прилежно рассмотрят или чрез ученых и православных велят рассмотреть и да прилежно пекутся, чтобы не было печатано противного вере православной, безбожное и соблазн производящего».
У кабатчика Ермошки происходили разговоры другого характера. Гуманный порыв соскочил с него так же быстро, как и налетел. Хорошие и жалобные слова, как «совесть», «
христианская душа», «живой человек», уже не имели смысла, и обычная холодная жестокость вступила в свои права. Ермошке даже как будто было совестно за свой подвиг, и он старательно избегал всяких разговоров о Кожине. Прежде всего
начал вышучивать Ястребов, который нарочно заехал посмеяться над Ермошкой.
Правда, устройство жизни в главных чертах остается всё таким же насильническим, каким оно было 1000 лет тому назад, и не только таким же, но в некоторых отношениях, особенно в приготовлениях к войне и в самых войнах, оно представляется даже более жестоким; но зарождающееся
христианское общественное мнение, то самое, которое при известной степени развития должно изменить всё языческое устройство жизни, уже
начинает действовать.
Для покорения христианству диких народов, которые нас не трогают и на угнетение которых мы ничем не вызваны, мы, вместо того чтобы прежде всего оставить их в покое, а в случае необходимости или желания сближения с ними воздействовать на них только
христианским к ним отношением,
христианским учением, доказанным истинными
христианскими делами терпения, смирения, воздержания, чистоты, братства, любви, мы, вместо этого,
начинаем с того, что, устраивая среди них новые рынки для нашей торговли, имеющие целью одну нашу выгоду, захватываем их землю, т. е. грабим их, продаем им вино, табак, опиум, т. е. развращаем их и устанавливаем среди них наши порядки, обучаем их насилию и всем приемам его, т. е. следованию одному животному закону борьбы, ниже которого не может спуститься человек, делаем всё то, что нужно для того, чтобы скрыть от них всё, что есть в нас
христианского.
Так оно было понято и с самого
начала, за то был и распят Христос, и всегда так понималось людьми, не связанными необходимостью оправдания
христианского государства.
Христианское учение есть указание человеку на то, что сущность его души есть любовь, что благо его получается не оттого, что он будет любить того-то и того-то, а оттого, что он будет любить
начало всего — бога, которого он сознает в себе любовью, и потому будет любить всех и всё.
Но дело зашло уже слишком далеко: правительства чувствуют уже свою беззащитность и слабость, и пробуждающиеся от усыпления люди
христианского сознания уже
начинают чувствовать свою силу.
— Я был очень рад, —
начал становой, — что родился римским католиком; в такой стране, как Россия, которую принято называть самою веротерпимою, и по неотразимым побуждениям искать соединения с независимейшею церковью, я уже был и лютеранином, и реформатом, и вообще три раза перешел из одного
христианского исповедания в другое, и все благополучно; но два года тому назад я принял православие, и вот в этом собственно моя история.
Но, впрочем, я и в этом случае способен не противоречить: учредите закрытую баллотировку, и тогда я не утаюсь, тогда я выскажусь, и ясно выскажусь; я буду знать тогда, куда положить мой шар, но… иначе высказываться и притом еще высказываться теперь именно, когда
начала всех, так сказать, направлений бродят и имеют более или менее сильных адептов в самых влиятельных сферах, и кто восторжествует — неизвестно, — нет-с, je vous fais mon compliment, [Благодарю вас — Франц.] я даром и себе, и семье своей головы свернуть не хочу, и… и, наконец, — губернатор вздохнул и договорил: — и, наконец, я в настоящую минуту убежден, что в наше время возможно одно направление —
христианское, но не поповско-христианское с запахом конопляного масла и ладана, а высокохристианское, как я его понимаю…
Стояло великопостное время; я был тогда, как говорю вам, юноша теплый и умиленный, а притом же потеря матушки была еще насвеже, и я очень часто ходил в одну домовую церковь и молился там и пресладко, и преискренно.
Начинаю говеть и уж отгавливаюсь — совсем собираюсь подходить к исповеди, как вдруг, словно из театрального люка, выростает предо мною в темном угле церкви господин Постельников и просит у меня
христианского прощения, если он чем-нибудь меня обидел.
— Не извинения, а
христианской милости, прощения… —
начал было снова Долинский.
Романтическое воззрение не должно принимать ни за всеобще
христианское, ни за чисто
христианское: оно — почти исключительная принадлежность католицизма; в нем, как во всем католическом, спаялись два
начала, — одно, почерпнутое из евангелия, другое — народное, временное, более всего германическое.
Но m-r Мишо проведал и
начал расспрашивать, что такое это значит, сначала людей, а потом приступил и к Катерине Михайловне, которая, для
христианского дела, решилась даже солгать и объявила любопытному французу, что Юлия на несколько дней едет домой, потому что у ней болен муж, и что дня через три она возвратится к ней и уже прогостит целый месяц.
В особенности распространено было знание
начал христианской нравственности.
Добрыня и Путята, крестившие новгородцев огнем и мечом, конечно не была проникнуты
началами любви
христианской.
Ради водосвятия и торжественного
христианского праздника кузницы с утра стояли закрытые. По окончании торжества их
начинали открывать, но работы было мало, И кузнецы, такие же веселые, как мы, праздно толпились еще на берегу. Между берегом и льдом замелькали, сверкая на солнце, комья снега и куски льда…
Начало же
христианской теургии торжественно положено было на Тайной Вечери, предварившей собою Голгофу.
Настоящим отцом отрицательного богословия в
христианской философии и мистике является таинственный автор (как обычно полагают,
начала V века), творения коего предание приписывает Дионисию Ареопагиту [По гипотезе Ш. Нуцубидзе и бельгийского ученого Э. Хонигмана, автором «Ареопагитик» является грузинский мыслитель Петр Ивер.
Итак, на эмпирической поверхности происходит разложение религиозного
начала власти и торжествует секуляризация, а в мистической глубине подготовляется и назревает новое откровение власти — явление теократии, предваряющее ее окончательное торжество за порогом этого зона [Термин древнегреческой философии, означающий «жизненный век», «вечность»; в иудео-христианской традиции означает «мир», но не в пространственном смысле (космос), а в историческом и временном аспекте («век», «эпоха»).]
Когда же распространившееся христианство силою вещей сделалось и общеимперской религией, перед теократическим сознанием его встал новый вопрос: какова же природа власти
христианского императора и поглощено ли в ней
начало звериное божественным, иначе говоря, есть ли она теократия?
Но совершенно отделять
христианскую любовь от элементов жалости, сострадания, каритативности и признать её исключительно эротической, как это любили делать в
начале XX века, есть глубокое извращение христианства и прельщение.
Это предполагает изменение
христианского сознания и преодоление отвлеченного спиритуализма, противополагающего дух телу и видящего в теле враждебное духу
начало.
Это злое дело «добрых» совершалось главным образом в западной
христианской мысли,
начиная с Бл. Августина, и оно нашло свое увенчание у Фомы Аквината и у Данте.
И вместе с тем этика закона есть вечное
начало, которое признает и
христианский мир, ибо в нем грех и зло не побеждены.
Христианская аскеза, которая сама требует очищения от инородных элементов, освобождает тело от власти низших стихий, подчиняя его духовному
началу, т. е. спиритуализирует.
На всем творчестве Возрождения лежит печать бурного столкновения противоположных
начал, вечной борьбы
христианской трансцендентности и языческой имманентности, романтической незавершенности и классической завершенности.
На нем лежит, когда что
начать, что кому сделать, с кем в какие вступить сделки и пр.» («Начертание
христианского нравоучения», с. 488).
Ими-то разрушается все, что зиждется на
началах христианского учения, подвергается уничтожению и позору все, что носит на себе печать священной старины…
Только в нашу эпоху выявляется окончательный кризис канонического искусства и
начинает осмысливаться соотношение языческой и
христианской традиции в искусстве.
— Его величество сам пошел навстречу вопросу, выразив мысль, что нашему ордену ничего более не остается, как отступив от своего монашеского устройства и необходимого соединения с ним выборного
начала власти, признать над собой наследственную власть одной из царствующих в Европе
христианских династий, что только при таком условии орден найдет полную поддержку со стороны
христианских государей.
В самом
начале христианского религиозного пути есть безумное отдание себя Христу всего без остатка, вплоть до распятия самой истины, согласие все получить лишь от Него и через Него.
Два духа борются в мире, и
начинает побеждать дух мещанской цивилизации вследствие измены
христианским основам культуры.
Каждый из нас плохой христианин, не научившийся еще как следует крестить лоб, не стяжавший себе почти никаких даров, универсально живет уже в иной религиозной эпохе, чем величайшие святые былой эпохи, и потому не может просто
начинать с
начала христианскую жизнь.
Особенность положения
христианских народов нашего времени в том, что народы эти основали свою жизнь на том учении, которое в своем истинном значении разрушает эту жизнь, и это скрытое прежде значение
начинает уясняться.
Христианские народы построили дом свой даже не на песке, а на тающем льду. И лед
начинает таять и уже растаял, и дом валится.
Но думаю, что теперь, именно теперь, после жалкой, глупой русской революции и в особенности после ужасного по своей дерзкой, бессмысленной жестокости подавления ее, русские, менее других цивилизованные, то есть менее умственно развращенные и удерживающие еще смутное представление о сущности
христианского учения, русские, преимущественно земледельческие люди, поймут, наконец, где средство спасения, и первые
начнут применять его.
Он внимательно прислушивался ко всяким толкам, все что-то соображал и наконец, помолясь Богу, собрал в молельню стариков, положил перед ними древний «
начал»
христианский и сказал...
Гей вы, ребята удалые,
Гусляры молодые,
Голоса заливные!
Красно
начинали — красно и кончайте,
Каждому правдою и честью воздайте.
Тароватому боярину слава!
И красавице-боярыне слава!
И всему народу
христианскому слава!
Если антихристово
начало восторжествует, то вина падет на
христианский мир, на
христианское человечество, на его духовную буржуазность.