Неточные совпадения
Молодая жена его, как рассказывал Венден, — он был женат полгода, — была в
церкви с матушкой и, вдруг почувствовав нездоровье, происходящее от известного положения, не могла больше
стоять и поехала домой на первом попавшемся ей лихаче-извозчике.
Кити в это время, давно уже совсем готовая, в белом платье, длинном вуале и венке померанцевых цветов, с посаженой матерью и сестрой Львовой
стояла в зале Щербацкого дома и смотрела в окно, тщетно ожидая уже более получаса известия от своего шафера о приезде жениха в
церковь.
И вся эта куча дерев, крыш, вместе с
церковью, опрокинувшись верхушками вниз, отдавалась в реке, где картинно-безобразные старые ивы, одни
стоя у берегов, другие совсем в воде, опустивши туда и ветви и листья, точно как бы рассматривали это изображение, которым не могли налюбоваться во все продолженье своей многолетней жизни.
«Полковник чудаковат», — подумал <Чичиков>, проехавши наконец бесконечную плотину и подъезжая к избам, из которых одни, подобно стаду уток, рассыпались по косогору возвышенья, а другие
стояли внизу на сваях, как цапли. Сети, невода, бредни развешаны были повсюду. Фома Меньшой снял перегородку, коляска проехала огородом и очутилась на площади возле устаревшей деревянной
церкви. За
церковью, подальше, видны были крыши господских строений.
— Есть у меня, пожалуй, трехмиллионная тетушка, — сказал Хлобуев, — старушка богомольная: на
церкви и монастыри дает, но помогать ближнему тугенька. А старушка очень замечательная. Прежних времен тетушка, на которую бы взглянуть
стоило. У ней одних канареек сотни четыре. Моськи, и приживалки, и слуги, каких уж теперь нет. Меньшому из слуг будет лет шестьдесят, хоть она и зовет его: «Эй, малый!» Если гость как-нибудь себя не так поведет, так она за обедом прикажет обнести его блюдом. И обнесут, право.
Притом же у нас храм Божий — грех сказать, что такое: вот сколько лет уже, как, по милости Божией,
стоит Сечь, а до сих пор не то уже чтобы снаружи
церковь, но даже образа без всякого убранства.
Усадьба, в которой жила Анна Сергеевна,
стояла на пологом открытом холме, в недальнем расстоянии от желтой каменной
церкви с зеленою крышей, белыми колоннами и живописью al fresco [Фреской (итал.).] над главным входом, представлявшею «Воскресение Христово» в «итальянском» вкусе.
Стоит взглянуть на него в русской
церкви, когда, прислонясь в сторонке к стене, он задумывается и долго не шевелится, горько стиснув губы, потом вдруг опомнится и начнет почти незаметно креститься…
Заходило солнце, главы Успенской
церкви горели, точно огромные свечи, мутно-розовый дымок
стоял в воздухе.
А город, окутанный знойным туманом и густевшими запахами соленой рыбы, недубленых кож, нефти,
стоял на грязном песке; всюду, по набережной и в пыли на улицах, сверкала, как слюда, рыбья чешуя, всюду медленно шагали распаренные восточные люди, в тюбетейках, чалмах, халатах; их было так много, что город казался не русским, а
церкви — лишними в нем.
— Не верю, — понимаешь! Над попом
стоит епископ, над епископом — синод, затем является патриарх, эдакий, знаешь, Исидор, униат.
Церковь наша организуется по-римски, по-католически, возьмет мужика за горло, как в Испании, в Италии, — а?
— А — не кажется вам, что этот поп и его проклятая затея — ответ
церкви вам, атеистам, и нам — чиновникам, — да, и нам! — за Толстого, за Победоносцева, за угнетение, за то, что
церкви замкнули уста? Что за попом
стоят епископы и эта проклятая демонстрация — первый, пробный шаг к расколу
церкви со светской властью. А?
Потом он должен был
стоять более часа на кладбище, у могилы, вырытой в рыжей земле; один бок могилы узорно осыпался и напоминал беззубую челюсть нищей старухи. Адвокат Правдин сказал речь, смело доказывая закономерность явлений природы; поп говорил о царе Давиде, гуслях его и о кроткой мудрости бога. Ветер неутомимо летал, посвистывая среди крестов и деревьев; над головами людей бесстрашно и молниеносно мелькали стрижи; за
церковью, под горою, сердито фыркала пароотводная труба водокачки.
Он встал, раздавил подошвой папиросу и продолжал
стоя, разглядывая прищуренными глазами красно сверкавший крест на
церкви...
И, сопровождая слова жестами марионетки, она стала цитировать «Манифест», а Самгин вдруг вспомнил, что, когда в селе поднимали колокол, он, удрученно идя на дачу, заметил молодую растрепанную бабу или девицу с лицом полуумной,
стоя на коленях и крестясь на
церковь, она кричала фабриканту бутылок...
Он чаще прежнего заставал ее у часовни молящеюся. Она не таилась и даже однажды приняла его предложение проводить ее до деревенской
церкви на гору, куда ходила одна, и во время службы и вне службы, долго молясь и
стоя на коленях неподвижно, задумчиво, с поникшей головой.
Люди были в ужасе. Василиса с Яковом почти не выходили из
церкви,
стоя на коленях. Первая обещалась сходить пешком к киевским чудотворцам, если барыня оправится, а Яков — поставить толстую с позолотой свечу к местной иконе.
Он задумчиво
стоял в
церкви, смотрел на вибрацию воздуха от теплящихся свеч и на небольшую кучку провожатых: впереди всех
стоял какой-то толстый, высокий господин, родственник, и равнодушно нюхал табак. Рядом с ним виднелось расплывшееся и раскрасневшееся от слез лицо тетки, там кучка детей и несколько убогих старух.
Да и другой берег весь мне спиши, чтоб виден был, как есть: и
церковь, и площадь, и лавки, и где извозчики
стоят, — все, как есть, спиши.
Церковь и ратуша облиты были лунным светом, а дворец прятался в тени; бронзовая статуя
стояла, как привидение, в блеске лунных лучей.
Нехлюдов с тетушками и прислугой, не переставая поглядывать на Катюшу, которая
стояла у двери и приносила кадила, отстоял эту заутреню, похристосовался с священником и тетушками и хотел уже итти спать, как услыхал в коридоре сборы Матрены Павловны, старой горничной Марьи Ивановны, вместе с Катюшей в
церковь, чтобы святить куличи и пасхи. «Поеду и я», подумал он.
На половине дороги Снегирев внезапно остановился,
постоял с полминуты как бы чем-то пораженный и вдруг, поворотив назад к
церкви, пустился бегом к оставленной могилке.
Правда, — усмехнулся старец, — теперь общество христианское пока еще само не готово и
стоит лишь на семи праведниках; но так как они не оскудевают, то и пребывает все же незыблемо, в ожидании своего полного преображения из общества как союза почти еще языческого во единую вселенскую и владычествующую
церковь.
— Они
стоят на любопытнейшей точке, — продолжал отец библиотекарь, — по-видимому, совершенно отвергают в вопросе о церковно-общественном суде разделение
церкви от государства.
Христова же
церковь, вступив в государство, без сомнения не могла уступить ничего из своих основ, от того камня, на котором
стояла она, и могла лишь преследовать не иначе как свои цели, раз твердо поставленные и указанные ей самим Господом, между прочим: обратить весь мир, а стало быть, и все древнее языческое государство в
церковь.
Один волосок-с:
стоило этой барыне вот так только мизинчиком пред ними сделать, и они бы тотчас в
церковь за ними высуня язык побежали.
Церковь была древняя и довольно бедная, много икон
стояло совсем без окладов, но в таких
церквах как-то лучше молишься.
Он простился с смотрителем, щедро наградив его за
постой и угощение; простился и с Дунею и вызвался довезти ее до
церкви, которая находилась на краю деревни.
Дуня
стояла в недоумении… «Чего же ты боишься? — сказал ей отец, — ведь его высокоблагородие не волк и тебя не съест: прокатись-ка до
церкви».
Церковь была отворена, за оградой
стояло несколько саней; по паперти ходили люди.
Собралось такое множество почетных богомольцев, что простые крестьяне не могли поместиться в
церкви и
стояли на паперти и в ограде.
Либерализм составляет последнюю религию, но его
церковь не другого мира, а этого, его теодицея — политическое учение; он
стоит на земле и не имеет мистических примирений, ему надобно мириться в самом деле.
Небольшое село из каких-нибудь двадцати или двадцати пяти дворов
стояло в некотором расстоянии от довольно большого господского дома. С одной стороны был расчищенный и обнесенный решеткой полукруглый луг, с другой — вид на запруженную речку для предполагаемой лет за пятнадцать тому назад мельницы и на покосившуюся, ветхую деревянную
церковь, которую ежегодно собирались поправить, тоже лет пятнадцать, Сенатор и мой отец, владевшие этим имением сообща.
Государь спросил,
стоя у окна: «Что это там на
церкви…. на кресте, черное?» — «Я не могу разглядеть, — заметил Ростопчин, — это надобно спросить у Бориса Ивановича, у него чудесные глаза, он видит отсюда, что делается в Сибири».
В аудитории, в
церкви, в клубе одинаковость стремлений, интересов идет вперед, во имя их люди встречаются там,
стоит продолжать развитие.
Она
стоит, в ожидании экипажа, в комнате, смежной с спальней, и смотрит в окно на раскинутые перед
церковью белые шатры с разным крестьянским лакомством и на вереницу разряженных богомольцев, которая тянется мимо дома по дороге в
церковь.
Бьет четыре часа. Дети собрались на балконе, выходящем на красный двор, и вглядываются в даль по направлению к
церкви и к длинному-длинному мостовнику, ведущему от
церкви вплоть до пригорка, на котором
стоит деревенька Ильинка.
Господа
стоят впереди, одетые по-праздничному; глубина
церкви кишит простонародьем.
Но деревни были у села в загоне; в площадных доходах, например, не принимали участия; деревенские крестьяне почти никогда не выбирались в вотчинные должности и даже в
церкви по праздникам
стояли позади, оттесняемые щеголеватым сельским людом.
Выезды к обедне представлялись тоже своего рода экзаменом, потому что происходили при дневном свете. Сестра могла только слегка подсурмить брови и, едучи в
церковь, усерднее обыкновенного нащипывала себе щеки.
Стояли в
церкви чинно, в известные моменты плавно опускались на колени и усердно молились. Казалось, что вся Москва смотрит.
По воскресеньям он аккуратно ходил к обедне. С первым ударом благовеста выйдет из дома и взбирается в одиночку по пригорку, но идет не по дороге, а сбоку по траве, чтобы не запылить сапог. Придет в
церковь, станет сначала перед царскими дверьми, поклонится на все четыре стороны и затем приютится на левом клиросе. Там положит руку на перила, чтобы все видели рукав его сюртука, и в этом положении неподвижно
стоит до конца службы.
В селе было до десяти улиц, носивших особые наименования; посредине раскинулась торговая площадь, обставленная торговыми помещениями, но в особенности село гордилось своими двумя обширными
церквами, из которых одна, с пятисотпудовым колоколом,
стояла на площади, а другая, осенявшая сельское кладбище, была выстроена несколько поодаль от села.
— Думай себе что хочешь, — сказал Данило, — думаю и я себе. Слава богу, ни в одном еще бесчестном деле не был; всегда
стоял за веру православную и отчизну, — не так, как иные бродяги таскаются бог знает где, когда православные бьются насмерть, а после нагрянут убирать не ими засеянное жито. На униатов [Униаты — принявшие унию, то есть объединение православной
церкви с католической под властью римского папы.] даже не похожи: не заглянут в Божию
церковь. Таких бы нужно допросить порядком, где они таскаются.
Впереди всех
стояла в дни свадебных балов белая, золоченая, вся в стеклах свадебная карета, в которой привозили жениха и невесту из
церкви на свадебный пир: на паре крупных лошадей в белоснежной сбруе, под голубой, если невеста блондинка, и под розовой, если невеста брюнетка, шелковой сеткой. Жених во фраке и белом галстуке и невеста, вся в белом, с венком флердоранжа и с вуалью на голове, были на виду прохожих.
Я сказал матери, что после
церкви пойду к товарищу на весь день; мать отпустила. Служба только началась еще в старом соборе, когда Крыштанович дернул меня за рукав, и мы незаметно вышли. Во мне шевелилось легкое угрызение совести, но, сказать правду, было также что-то необыкновенно заманчивое в этой полупреступной прогулке в часы, когда товарищи еще
стоят на хорах собора, считая ектений и с нетерпением ожидая Херувимской. Казалось, даже самые улицы имели в эти часы особенный вид.
Вероятно, еще и теперь, недалеко от Киевской улицы в Житомире
стоит церковь св. Пантелеймона (кажется, так).
Однажды мать взяла меня с собой в костел. Мы бывали в
церкви с отцом и иногда в костеле с матерью. На этот раз я
стоял с нею в боковом приделе, около «сакристии». Было очень тихо, все будто чего-то ждали… Священник, молодой, бледный, с горящими глазами, громко и возбужденно произносил латинские возгласы… Потом жуткая глубокая тишина охватила готические своды костела бернардинов, и среди молчания раздались звуки патриотического гимна: «Boźe, coś Polskę przez tak długie wieki…»
В
церковь я ходил охотно, только попросил позволения посещать не собор, где ученики
стоят рядами под надзором начальства, а ближнюю
церковь св. Пантелеймона. Тут,
стоя невдалеке от отца, я старался уловить настоящее молитвенное настроение, и это удавалось чаще, чем где бы то ни было впоследствии. Я следил за литургией по маленькому требнику. Молитвенный шелест толпы подхватывал и меня, какое-то широкое общее настроение уносило, баюкая, как плавная река. И я не замечал времени…
Стояла я в
церкви у ранней обедни, а в алтаре и ходят двое, как туманы, видно сквозь них всё, светлые, светлые, и крылья до полу, кружевные, кисейные.
Так и сделалось: вывернулась оглобля дорогой-то, чуть не убило деда с Михайлом да Климом, и задержались они, а как, поправившись, доскакали до
церкви — Варя-то с Максимом на паперти
стоят, обвенчаны, слава те, господи!