Неточные совпадения
— То есть я в общих
чертах могу представить себе эту перемену. Мы всегда были дружны, и теперь… — отвечая нежным взглядом на взгляд графини, сказал Степан Аркадьич, соображая, с которым из двух министров она ближе, чтобы
знать, о
ком из двух придется просить ее.
Все мы имеем маленькую слабость немножко пощадить себя, а постараемся лучше приискать какого-нибудь ближнего, на
ком бы выместить свою досаду, например, на слуге, на чиновнике, нам подведомственном, который в пору подвернулся, на жене или, наконец, на стуле, который швырнется
черт знает куда, к самым дверям, так что отлетит от него ручка и спинка: пусть, мол, его
знает, что такое гнев.
Откуда возьмется и надутость и чопорность, станет ворочаться по вытверженным наставлениям, станет ломать голову и придумывать, с
кем и как, и сколько нужно говорить, как на
кого смотреть, всякую минуту будет бояться, чтобы не сказать больше, чем нужно, запутается наконец сама, и кончится тем, что станет наконец врать всю жизнь, и выдет просто
черт знает что!» Здесь он несколько времени помолчал и потом прибавил: «А любопытно бы
знать, чьих она? что, как ее отец? богатый ли помещик почтенного нрава или просто благомыслящий человек с капиталом, приобретенным на службе?
«Ужели, — думает Евгений, —
Ужель она? Но точно… Нет…
Как! из глуши степных селений…»
И неотвязчивый лорнет
Он обращает поминутно
На ту, чей вид напомнил смутно
Ему забытые
черты.
«Скажи мне, князь, не
знаешь ты,
Кто там в малиновом берете
С послом испанским говорит?»
Князь на Онегина глядит.
«Ага! давно ж ты не был в свете.
Постой, тебя представлю я». —
«Да
кто ж она?» — «Жена моя».
— Фу! перемешал! — хлопнул себя по лбу Порфирий. —
Черт возьми, у меня с этим делом ум за разум заходит! — обратился он, как бы даже извиняясь, к Раскольникову, — нам ведь так бы важно
узнать, не видал ли
кто их, в восьмом часу, в квартире-то, что мне и вообразись сейчас, что вы тоже могли бы сказать… совсем перемешал!
— Тихонько — можно, — сказал Лютов. — Да и
кто здесь
знает, что такое конституция, с чем ее едят?
Кому она тут нужна? А слышал ты: будто в Петербурге какие-то хлысты, анархо-теологи, вообще —
черти не нашего бога, что-то вроде цезаропапизма проповедуют? Это, брат, замечательно! — шептал он, наклоняясь к Самгину. — Это — очень дальновидно! Попы, люди чисто русской крови, должны сказать свое слово! Пора. Они — скажут, увидишь!
— Бир, — сказал Петров, показывая ей два пальца. — Цвей бир! [Пару пива! (нем.)] Ничего не понимает, корова.
Черт их
знает,
кому они нужны, эти мелкие народы? Их надобно выселить в Сибирь, вот что! Вообще — Сибирь заселить инородцами. А то,
знаете, живут они на границе, все эти латыши, эстонцы, чухонцы, и тяготеют к немцам. И все — революционеры.
Знаете, в пятом году, в Риге, унтер-офицерская школа отлично расчесала латышей, били их, как бешеных собак. Молодцы унтер-офицеры, отличные стрелки…
— Ничего не понимаю!
Кто такие?
Черт их
знает!
— Любопытна слишком. Ей все надо
знать — судоходство, лесоводство. Книжница. Книги портят женщин. Зимою я познакомился с водевильной актрисой, а она вдруг спрашивает: насколько зависим Ибсен от Ницше? Да
черт их
знает,
кто от
кого зависит! Я — от дураков. Мне на днях губернатор сказал, что я компрометирую себя, давая работу политическим поднадзорным. Я говорю ему: Превосходительство! Они относятся к работе честно! А он: разве, говорит, у нас, в России, нет уже честных людей неопороченных?
—
Черт знает что выдумал!
Кто ж тебя пустит? Ты
знаешь ли, что такое артист? — спросил он.
— Эта Хиония Алексеевна ни больше ни меньше, как трехэтажный паразит, — говорил частный поверенный Nicolas Веревкин. — Это, видите ли, вот какая штука: есть такой водяной жук! —
черт его
знает, как он называется по-латыни, позабыл!.. В этом жуке живет паразит-червяк, а в паразите какая-то глиста… Понимаете? Червяк жрет жука, а глиста жрет червяка… Так и наша Хиония Алексеевна жрет нас, а мы жрем всякого,
кто попадет под руку!
— А вы и не
знали! — подмигнул ему Митя, насмешливо и злобно улыбнувшись. — А что, коль не скажу? От
кого тогда
узнать?
Знали ведь о знаках-то покойник, я да Смердяков, вот и все, да еще небо
знало, да оно ведь вам не скажет. А фактик-то любопытный,
черт знает что на нем можно соорудить, ха-ха! Утешьтесь, господа, открою, глупости у вас на уме. Не
знаете вы, с
кем имеете дело! Вы имеете дело с таким подсудимым, который сам на себя показывает, во вред себе показывает! Да-с, ибо я рыцарь чести, а вы — нет!
Летами, голосом,
чертами лица, насколько запомнил их рассказчик, проезжий тоже подходил к Рахметову; но рассказчик тогда не обратил особого внимания на своего спутника, который к тому же недолго и был его спутником, всего часа два: сел в вагон в каком-то городишке, вышел в какой-то деревне; потому рассказчик мог описывать его наружность лишь слишком общими выражениями, и полной достоверности тут нет: по всей вероятности, это был Рахметов, а впрочем,
кто ж его
знает?
Да, в жизни есть пристрастие к возвращающемуся ритму, к повторению мотива;
кто не
знает, как старчество близко к детству? Вглядитесь, и вы увидите, что по обе стороны полного разгара жизни, с ее венками из цветов и терний, с ее колыбелями и гробами, часто повторяются эпохи, сходные в главных
чертах. Чего юность еще не имела, то уже утрачено; о чем юность мечтала, без личных видов, выходит светлее, спокойнее и также без личных видов из-за туч и зарева.
Так что ежели, например, староста докладывал, что хорошо бы с понедельника рожь жать начать, да день-то тяжелый, то матушка ему неизменно отвечала: «Начинай-ко, начинай! там что будет, а коли, чего доброго, с понедельника рожь сыпаться начнет, так
кто нам за убытки заплатит?» Только
черта боялись; об нем говорили: «
Кто его
знает, ни то он есть, ни то его нет — а ну, как есть?!» Да о домовом достоверно
знали, что он живет на чердаке.
Тетка покойного деда рассказывала, — а женщине, сами
знаете, легче поцеловаться с
чертом, не во гнев будь сказано, нежели назвать
кого красавицею, — что полненькие щеки козачки были свежи и ярки, как мак самого тонкого розового цвета, когда, умывшись божьею росою, горит он, распрямляет листики и охорашивается перед только что поднявшимся солнышком; что брови словно черные шнурочки, какие покупают теперь для крестов и дукатов девушки наши у проходящих по селам с коробками москалей, ровно нагнувшись, как будто гляделись в ясные очи; что ротик, на который глядя облизывалась тогдашняя молодежь, кажись, на то и создан был, чтобы выводить соловьиные песни; что волосы ее, черные, как крылья ворона, и мягкие, как молодой лен (тогда еще девушки наши не заплетали их в дрибушки, перевивая красивыми, ярких цветов синдячками), падали курчавыми кудрями на шитый золотом кунтуш.
— Эге! Да с вами надо осторожнее.
Черт знает, вы и тут яду влили. А
кто знает, может быть, вы мне и враг? Кстати, ха-ха-ха! И забыл спросить: правда ли мне показалось, что вам Настасья Филипповна что-то слишком нравится, а?
— Ну вот, так я испугался вашего проклятия! И
кто в том виноват, что вы восьмой день как помешанный? Восьмой день, видите, я по числам
знаю… Смотрите, не доведите меня до
черты; всё скажу… Вы зачем к Епанчиным вчера потащились? Еще стариком называется, седые волосы, отец семейства! Хорош!
— Вы слышали давеча, как Иван Федорович говорил, что сегодня вечером все решится у Настасьи Филипповны, вы это и передали! Лжете вы! Откуда они могли
узнать?
Кто же,
черт возьми, мог им передать, кроме вас? Разве старуха не намекала мне?
— Ну, довольно, полно, молись за
кого хочешь,
черт с тобой, раскричался! — досадливо перебил племянник. — Ведь он у нас преначитанный, вы, князь, не
знали? — прибавил он с какою-то неловкою усмешкой. — Всё теперь разные вот этакие книжки да мемуары читает.
— Ладно, заговаривай зубы, — сурово отвечал Ястребов, окидывая презрительным взглядом приисковую рвань. — Поищите
кого попроще, а я-то вполне превосходно вас
знаю… Добрых людей обманываете,
черти.
— Да уж так… Куда его
черт несет ночью? Да и в словах мешается… Ночным делом разве можно подъезжать этак-то:
кто его
знает, что у него на уме.
— Что-о? — заорала она на Любку, едва выслушав ее смущенный лепет. — Ты хочешь, чтобы тебя опять приняли?.. Ты там
черт знает с
кем валялась по улицам, под заборами, и ты опять, сволочь, лезешь в приличное, порядочное заведение!.. Пфуй, русская свинья! Вон!..
— Удивляюсь я тебе, Лихонин, — сказал он брезгливо. — Мы собрались своей тесной компанией, а тебе непременно нужно было затащить какого-то бродягу.
Черт его
знает,
кто он такой!
— На кой
черт, господа, мы затащили в свою компанию этого фрукта с улицы? Очень нужно связываться со всякой рванью.
Черт его
знает,
кто он такой, — может быть, даже шпик?
Кто может ручаться? И всегда ты так, Лихонин.
—
Черт знает,
кто такая там Прыхина, а я говорю, что я сам думаю и чувствую, — произнес инженер.
— Нет, уж это, дяденька, шалишь! — возразил подрядчик, выворотив глаза. — Ему тоже откровенно дело сказать, так, пожалуй, туда попадешь, куда
черт и костей не занашивал, — вот как я понимаю его ехидность. А мы тоже маленько бережем себя;
знаем, с
кем и что говорить надо. Клещами ему из меня слова не вытащить: пускай делает, как
знает.
Она взяла его за руку и — опять полилась нежная, пламенная речь, мольбы, слезы. Он ни взглядом, ни словом, ни движением не обнаружил сочувствия, — стоял точно деревянный, переминаясь с ноги на ногу. Его хладнокровие вывело ее из себя. Посыпались угрозы и упреки.
Кто бы
узнал в ней кроткую, слабонервную женщину? Локоны у ней распустились, глаза горели лихорадочным блеском, щеки пылали,
черты лица странно разложились. «Как она нехороша!» — думал Александр, глядя на нее с гримасой.
— Я сказал: ну вас к
черту и с секретом! Скажите мне лучше,
кто у вас там? Я
знаю, что мы на именины идем, но
кто там именно?
О последнем обстоятельстве Крапчик
черт знает от
кого и
узнал, но только
узнал, а не выдумал.
— Нет, не он. Аггей Никитич того
знает; но это был
черт его
знает кто такой!
Но это было опасно, —
кто знает, как отнесется к этому
черт? Он, наверное, где-нибудь близко.
—
Черти знают,
кто чего стоит.
— Да, как шар! Она так на воздухе и держится сама собой и кругом солнца ходит. А солнце-то на месте стоит; тебе только кажется, что оно ходит. Вот она штука какая! А открыл это все капитан Кук, мореход… А
черт его
знает,
кто и открыл, — прибавил он полушепотом, обращаясь ко мне. — Сам-то я, брат, ничего не
знаю… А ты
знаешь, сколько до солнца-то?
Вот так мастерская! Поняла. Вечером.
Знаете, Зойка,
кто вы? Вы
черт! И никому и никогда?
— Уж я не
знаю —
кто! — молвил Илья, чувствуя прилив неукротимого желания обидеть эту женщину и всех людей. —
Знаю, что не вам о нём говорить, да! Не вам! Вы им только друг от друга прикрываетесь… Не маленький… вижу я. Все ноют, жалуются… а зачем пакостничают? Зачем друг друга обманывают, грабят?.. Согрешит, да и за угол! Господи, помилуй! Понимаю я… обманщики,
черти! И сами себя и бога обманываете!..
— Строители жизни! Гущин — подаешь ли милостыню племяшам-то? Подавай хоть по копейке в день… немало украл ты у них… Бобров! Зачем на любовницу наврал, что обокрала она тебя, и в тюрьму ее засадил? Коли надоела — сыну бы отдал… все равно, он теперь с другой твоей шашни завел… А ты не
знал? Эх, свинья толстая.! А ты, Луп, — открой опять веселый дом да и лупи там гостей, как липки… Потом тебя
черти облупят, ха-ха!.. С такой благочестивой рожей хорошо мошенником быть!..
Кого ты убил тогда, Луп?
— Как ты смеешь мне говорить,
черт?! Ты
знаешь,
кто я? А? Или я еще не учил тебя? Хочешь?..
Косых (машет рукой).
Черт знает… Неужели даже поговорить не с
кем? Живешь как в Австралии: ни общих интересов, ни солидарности… Каждый живет врозь… Однако, надо ехать… пора. (Хватает фуражку.) Время дорого… (Подает Лебедеву руку.) Пас!..
Кочкарев. Фу-ты, пропасть! Я думал, о
ком вы говорите. Да ведь это просто
черт знает что, набитый дурак.
— А так!.. Мало ли поляки сожгли у нас городов! Смотритель говорит, что Жуквич часов до трех ночи у ней просиживает, —
кто за ними усмотрит тогда?.. Горничная ее и солдат, что у ворот стоит, тоже сказывали, что она по вечерам с ним уезжает и возвращается
черт знает когда…
— А
черт его
знает, у
кого он был! — сказал с сердцем князь, и вообще, как видно было, весь этот разговор начинал ему становиться скучным и неприятным.
— О, какой вы смешной! — зашутил уже Николя. — Ну, поедемте,
черт дери, в самом деле, всех и все! — воскликнул он, бог
знает что желая сказать последними словами. —
Кого это вы вызываете? — присовокупил он как бы и тоном храбреца.
— Трудно — я это
знаю. Но я привык. Я привык к борьбе, и даже жажду борьбы! Но скажу прямо: не хотел бы я быть на месте того,
кто меня вызовет на борьбу! Sapristi, messieurs! Nous verrons! nous verrons qui de vous ou de moi aura le panache! [
Черт побери, господа! Еще посмотрим, посмотрим, на чьей стороне будет победа!]
— Вот тоже: какой-то „английский писатель Стуарт“…
черт его
знает,
кто он таков! Ну, да и Токевиль… воля твоя, а вряд ли он так говорил!
— А
черт его
знает — полковник ли он, или нет! Они все меж собой запанибрата; платьем пообносились, так не
узнаешь,
кто капрал,
кто генерал. Да это бы еще ничего; отвели б ему фатеру где-нибудь на селе — в людской или в передбаннике, а то — помилуйте!.. забрался в барские хоромы да захватил под себя всю половину покойного мужа Прасковьи Степановны. Ну, пусть он полковник, сударь; а все-таки француз, все пил кровь нашу; так какой, склад русской барыне водить с ним компанию?
— Видно, брат, земля голодная — есть нечего. Кабы не голод, так
черт ли
кого потащит на чужую сторону! а посмотри-ка, сколько их к нам наехало: чутьем
знают, проклятые, где хлебец есть.
— А
черт его
знает, умный ли он и ученый! — произнес уж с некоторою досадливостью Янсутский. — Но
кто ж тебе говорил все это про него?
— Я,
знаете… вот и она вам скажет… — продолжал Янсутский, указывая на Мерову, —
черт знает, сколько бы там ни было дела, но люблю повеселиться; между всеми нами, то есть людьми одного дела,
кто этакой хорошенький обедец затеет и даст?.. — Я!
Кто любим и владеет хорошенькой женщиной?.. — Я! По-моему, скупость есть величайшая глупость! Жизнь дана человеку, чтобы он пользовался ею, а не деньги наживал.
— Ну вот, и «Старшим»! Да это, может быть,
черт знает,
кто, этот «Старший»?