Неточные совпадения
— Ах, боже мой! что ж я так сижу перед вами! вот хорошо! Ведь вы
знаете, Анна Григорьевна, с чем я приехала к вам? — Тут дыхание гостьи сперлось, слова, как
ястребы, готовы были пуститься в погоню одно за другим, и только нужно было до такой степени быть бесчеловечной, какова была искренняя приятельница, чтобы решиться остановить ее.
Безумно летают в нем вверх и вниз, черкая крыльями, птицы, не распознавая в очи друг друга, голубка — не видя
ястреба,
ястреб — не видя голубки, и никто не
знает, как далеко летает он от своей погибели…
Надобно заметить, что перепелки пропадают не вдруг, а постепенно. Быв смолоду перепелятником, то есть охотником травить перепелок
ястребом, я имел случай много раз наблюдать за постепенностью их отлета. Если б я был только ружейным охотником, я никогда бы не мог
узнать этого обстоятельства во всей подробности: стал ли бы я ежедневно таскаться за одними перепелками в такое драгоценное для стрельбы время?
Они
знали, что после завтрака
ястреба и им кое-что перепадет.
Он прошел наверх к Ермошке и долго о чем-то беседовал с ним. Ермошка и
Ястребов были заведомые скупщики краденого с Балчуговских промыслов золота. Все это
знали; все об этом говорили, но никто и ничего не мог доказать: очень уж ловкие были люди, умевшие хоронить концы. Впрочем, пьяный
Ястребов — он пил запоем, — хлопнув Ермошку по плечу, каждый раз говорил...
— Ладно, заговаривай зубы, — сурово отвечал
Ястребов, окидывая презрительным взглядом приисковую рвань. — Поищите кого попроще, а я-то вполне превосходно вас
знаю… Добрых людей обманываете, черти.
— Ну-ну, без тебя
знаю, — успокоил его Кишкин. — Только вот тебе мой сказ, Петр Васильич… Видал, как рыбу бреднем ловят: большая щука уйдет, а маленькая рыбешка вся тут и осталась. Так и твое дело… Ястребов-то выкрутится: у него семьдесят семь ходов с ходом, а ты влопаешься со своими весами как кур во щи.
— Все я
знаю, други мои милые, — заговорил
Ястребов, хлопая Петра Васильича по плечу. — Бабьи бредни и запуки, а вы и верите… Я еще пораньше про свинью-то слышал, посмеялся — только и всего. Не положил — не ищи… А у тебя, Петр Васильич, свинья-то золотая дома будет, ежели с умом… Напрасно ты ввязался в эту свою конпанию: ничего не выйдет, окромя того, что время убьете да прохарчитесь…
Темнота увеличивала суматоху. Свои не
узнавали своих, а лесная тишь огласилась неистовыми криками, руганью и ревом. В заключение появился
Ястребов, приехавший верхом.
Сад с яблоками, которых мне и есть не давали, меня не привлекал; ни уженья, ни
ястребов, ни голубей, ни свободы везде ходить, везде гулять и все говорить, что захочется; вдобавок ко всему, я очень
знал, что мать не будет заниматься и разговаривать со мною так, как в Багрове, потому что ей будет некогда, потому что она или будет сидеть в гостиной, на балконе, или будет гулять в саду с бабушкой и гостями, или к ней станут приходить гости; слово «гости» начинало делаться мне противным…
Я не только любил смотреть, как резвый
ястреб догоняет свою добычу, я любил все в охоте: как собака, почуяв след перепелки, начнет горячиться, мотать хвостом, фыркать, прижимая нос к самой земле; как, по мере того как она подбирается к птице, горячность ее час от часу увеличивается; как охотник, высоко подняв на правой руке
ястреба, а левою рукою удерживая на сворке горячую собаку, подсвистывая, горячась сам, почти бежит за ней; как вдруг собака, иногда искривясь набок, загнув нос в сторону, как будто окаменеет на месте; как охотник кричит запальчиво «пиль, пиль» и, наконец, толкает собаку ногой; как, бог
знает откуда, из-под самого носа с шумом и чоканьем вырывается перепелка — и уже догоняет ее с распущенными когтями жадный
ястреб, и уже догнал, схватил, пронесся несколько сажен, и опускается с добычею в траву или жниву, — на это, пожалуй, всякий посмотрит с удовольствием.
Я не
знал еще, что такое голод, но при последних словах девочки у меня что-то повернулось в груди, и я посмотрел на своих друзей, точно увидал их впервые. Валек по-прежнему лежал на траве и задумчиво следил за парившим в небе
ястребом. Теперь он не казался уже мне таким авторитетным, а при взгляде на Марусю, державшую обеими руками кусок булки, у меня заныло сердце.
— Дура ты! — накинулась она на нее, как
ястреб, — дура неблагодарная! Что у тебя на уме? Неужто ты думаешь, что я скомпрометирую тебя хоть чем-нибудь, хоть на столько вот! Да он сам на коленках будет ползать просить, он должен от счастья умереть, вот как это будет устроено! Ты ведь
знаешь же, что я тебя в обиду не дам! Или ты думаешь, что он тебя за эти восемь тысяч возьмет, а я бегу теперь тебя продавать? Дура, дура, все вы дуры неблагодарные! Подай зонтик!
Ох, не помню я эту песню,
помню только немного.
Пел козак про пана про Ивана:
Ой, пане, ой, Иване!..
Умный пан много
знает…
Знает, что
ястреб в небе летает,
ворон побивает…
Ой, пане, ой, Иване!..
А того ж пан не
знает,
Как на свете бывает, —
Что у гнезда и ворона
ястреба побивает…
— И я тоже…
Знаешь, мне кажется, что
ястреб когда-нибудь был щукой, а щука была
ястребом. Одним словом, разбойники…
Они так свыкаются между собою, что это удивительно:
ястреб так умеет различать поиск собаки, что по ее движениям и по маханью хвостом
знает, когда она близко добирается до перепелки, особенно понимает стойку собаки: он уже не спускает с нее глаз, блестящих какой-то пронзительною ясностию, весь подберется, присядет, наклонится вперед и готов броситься каждое мгновение.
Охотники заранее осматривают леса, особенно те места, где выводились прежде
ястреба, и по разным признакам
знают наверное, где именно находится гнездо; но близко к нему до вывода молодых не подходят, потому что самка бросит яйца.
Прежде охотники привязывали бубенчик к ноге; но этот способ несравненно хуже: бубенчик будет беспрестанно за что-нибудь задевать и как раз сломается; когда же
ястреб с перепелкой сядет в траву или в хлеб, то звука никакого не будет; а бубенчик в хвосте, как скоро
ястреб начнет щипать птицу, при всяком наклонении головы и тела станет звенеть и дает о себе
знать охотнику, в чем и заключается вся цель.
Одного первого поршка непременно затравишь, потому что не
знаешь, над какой перепелкой стоит собака; но потом надобно ее отозвать от перепелиной выводки и отвесть в сторону: затравленный поршок пойдет на корм
ястреба.
Пока
ястреб находился в пеленках, на ноги ему надевались самые легкие и в то же время прочные опутенки (путы) из конского волоса, и к хвосту или к ноге привязывался крошечный бубенчик, дающий
знать охотнику о месте, на котором
ястреб щиплет пойманного им перепела.
Раздался детский крик, обмерла Аграфена Петровна… Меньшая девочка ее лежала на мостовой у колес подъехавшей коляски. Сшибло ль ее, сама ли упала с испугу — Бог ее
знает…
Ястребом ринулась мать, но ребенок был уж на руках черной женщины. В глазах помутилось у Аграфены Петровны, зелень пошла… Едва устояла она на ногах.
— Видал? — спросил Грябов, хохоча. — Нате, мол, вам! Ах ты, кикимора! Для детей только и держу этого тритона. Не будь детей, я бы ее и за десять верст к своему имению не подпустил… Нос точно у
ястреба… А талия? Эта кукла напоминает мне длинный гвоздь. Так,
знаешь, взял бы и в землю вбил. Постой… У меня, кажется, клюет…
Одним из первых
узнал это известие Алексей Александрович
Ястребов.