Цитаты со словом «похабство»
Похожие цитаты:
Те, которые оскорбляются безделицей, так же мало годятся для общества, как и те, которых ничто не оскорбляет.
Учёная литература спасает людей от невежества, а изящная — от грубости и пошлости.
Считай безобразием что-либо менять в сочинениях хороших композиторов, пропускать или, чего доброго, присочинять к ним новомодные украшения. Это величайшее оскорбление, какое ты можешь нанести искусству.
В дурно воспитанном человеке смелость принимает вид грубости; учёность становится в нем педантизмом; остроумие — шутовством, простота — неотёсанностью, добродушие — льстивостью.
Содомиты хотя бы положили начало новому термину, а жители Гоморры грешили только ради собственного удовольствия.
Есть в каждой женщине отличия:Язык, характер, внешний вид,Свои понятья о приличиях,И дьявол в каждой свой сидит.
Характер, который в житейском обиходе обыкновенно называется приятным, составляется из вежливости и фальши.
Нагота начинается с лица, бесстыдство — со слов.
Ласковость проистекает чаще из тщеславного ума, который ищет хвалителей, нежели из чистого сердца.
Сочетание жестокости с чистой совестью — предел мечтаний моралистов. Вот почему они придумали ад.
Гнуснейшая привычка карликовых умов — приписывать свое духовное убожество другим.
Целомудрие - самое неестественное из половых извращений (часто приписывается Олдосу Хаксли, процитировавшему это высказывание к книге "Слепец в Газе")
Законную степень народной гордости, составляющую принадлежность любви к отечеству, должно глубоко отличать от кичливого самообожания.
А накануне Марина Влади проповедовала у нас на кухне превосходство женского онанизма над всеми остальными видами наслаждения. В разгар её разглагольствования пришёл Высоцкий, дал по роже и увёл.
Восприятие чужих слов, а особливо без необходимости, есть не обогащение, но порча языка.
Мораль — это важничанье человека перед природой.
Надо иметь некоторый опыт обращения с людьми, чтобы отличить знаки истинной благосклонности от льстивых любезностей, сказанных из корысти или из тщеславия.
Сочинители афоризмов, в большинстве своем, красоту мысли ставят выше точности и справедливости.
Смотрите на солдатство, как на низшую степень великого воинского товарищества; не забывайте святых слов, что "солдат есть имя общее, знаменитое, что солдатом называется первейший генерал и последний рядовой".
Философия нисколько не ополчается против страстей естественных, лишь бы они знали меру, и она проповедует умеренность в них, а не бегство от них.
Люди часто похваляются самыми преступными страстями, но в зависти, страсти робкой и стыдливой, никто не смеет признаться.
Человек так же мало сотворён для того, чтобы принуждать, как и для того, чтобы повиноваться. Люди взаимно портятся от этих двух привычек. Тут — одурение, там — наглость. И нигде истинного человеческого достоинства.
Вы можете найти спасение: изгоните от себя разврат, умерщвляя страсти постом и воздержанием, не пейте вина, этого нечистого изделия дьявола, не подражайте неверным, которые курят трубки, кайтесь, что никогда грешить не будете.
Нравы народа в периоды смуты часто бывают дурны, но мораль толпы строга, даже когда толпа эта обладает всеми пороками.
Наука в развращённом человеке есть лютое оружие делать зло. Просвещение возвышает одну добродетельную душу.
Лучшая сатира, бесспорно, та, в которой столь мало злобы и столь много убедительности, что она вызывает улыбку даже у тех, кого она бьёт.
По сути дела, за развязностью, которую она изображала, скрывалась стыдливая, я бы даже сказал целомудренная, натура, хотя, возможно, она сама об этом даже не догадывалась.
Если бессмыслицы, какие нам приходится выслушивать в разговоре, начинают сердить нас, надо вообразить, что это разыгрывается комическая сцена между двумя дураками; это испытаннейшее средство.
Главное горе портретной фотографии — это что люди стремятся изобразить собой, что они «снимаются». А в литературе этому точно соответствует, когда писатели «сочиняют». Пошлее этого сочинительства нет ничего на свете.
Лучший способ хвалить живых и умерших — это извинять их слабости; но только не приписывать им добродетелей, которыми они не обладали, это все портит и даже истинное делает подозрительным.
Хочешь, гневаясь, снискать похвалу? Гневайся на порок, а не на человека.
Не потрафляй, даже если ты можешь рассчитывать на восемнадцать изданий.
Вот злонравия достойные плоды!
Когда я мучаюсь над концовкой стиха, то прибегаю к последнему средству — откровенной алогичности.
Есть пошлые насекомые: Клопы; есть пошлые растения: Герань и Фикусы; есть пошлые животные: Свиньи; есть пошлые люди: Октябристы.
Публика больше всего любит тех писателей, в произведениях которых она может дивиться своей собственной мудрости.
Общий порок всякого невежества — говорить будто то, чего не знаешь, не существует вовсе.
Корыстолюбие делает из человека такие же чудеса, как и любовь.
Не самые дурные те вещи, которых мы больше всего стыдимся: не одно только коварство скрывается под маской — в хитрости бывает так много доброты.
Люди не умеют быть ни достойно преступными, ни совершенно хорошими: злодейство обладает известным величием или является в какой-то мере проявлением широты души, до которой они не в состоянии подняться.
Не ваш грех — ваше самодовольство вопиет к небу; ничтожество ваших грехов вопиет к небу!
Искусство заслуживает почета и любви лишь в том случае, если оно подлинно человечно и обращается ко всем решительно людям, а не к одной лишь кучке педантов.
Кто хочет быть истинным мусульманином, тот да последует моему учению, гнушаясь роскоши, проводя дни и ночи в молитвах, избегая шумных забав грешников, их диких танцев и похотливых плясок, возвышаясь душой и мыслями к Всевышнему.
Ум служит нам порою лишь для того, чтобы смело делать глупости.
Не знаю ничего более гнусного, чем литературная сволочь.
«Предательство», например, не есть правда, так же как фривольность, цинизм и т. п. («Письма другу», ноябрь 1943)