ХХL училка для (не) Послушника

Аглая Алая (2024)

— Отец, батюшка, можно вас так называть? — смотрит она мне в глаза, стоя передо мной на коленях, и я только молча киваю в ответ. Да откуда она взялась?! Прости, Господи. Мягкая, как волшебное облачко — только дотронься, и сам с ней вознесёшься на небеса. Глазища огромные, в них — целый мир. Губы спелые, алые, брусничные. Так и надкусил бы. Щёчки румяные. Как яблочки в нашем саду монастырском. Ох, Господи, прости меня грешного! Да что это за искушение-то святого Антония такое на мою голову?! От всех ведь сует и благ мирских уехал. И соблазнов… Он миллионер под прикрытием, скрывающийся от папарацци и секс-скандала в деревенской глуши и старинном монастыре у своего брата. Она — аппетитная булочка, которую сослали в деревенскую школу от назойливого ухажёра. Что вообще может быть общего у этих двоих? Таких разных и противоречивых?!

5

Люба, за два месяца до этого

— Люба, ты же понимаешь, что ты была неправа, — устало втолковывает мне мой директор школы, сидя в своём кабинете, когда семейка маньяков Задворских наконец-то покидает наш храм науки.

— Что значит неправа?! — начинаю заводиться я. — Мало того, что эти два придурка меня чуть не изнасиловали, и вы, как директор школы, не предприняли никаких мер для моей защиты, так теперь ещё и выставляете меня виноватой?!

— Хватит преувеличивать, — твердеет голос моего шефа. — Тебя послушать, так у нас не элитная школа, а прямо бордель какой-то! — привстаёт он с кресла и сверлит меня грозным взглядом. — От тебя-то требуется совсем ничего: просто извиниться, и…

— И начать давать частные уроки! У них в загородном доме! По вечерам! — заканчиваю я за него требования депутата или министра. — Хотя вы сами прекрасно знаете, Иван Иванович, что нам запрещено давать частные уроки своим ученикам, — негодую я.

— Ничего страшного, ради такого экстраординарного случая можно сделать и исключение, — продолжает давить на меня директор. — К тому же на кону вся твоя карьера и репутация школы, — уже подходит он ко мне и берёт за руку. — Ты подумай, что будет, если этот Задворский пожалуется куда надо и даст делу ход. Тут и уголовной статьёй попахивает, — уже недобро заглядывает он мне в глаза. — Всё-таки маленький мальчик… А ты — его учительница… Нанесла ему травму… Подумай об этом хорошенько, — приближается он ко мне, и я делаю шаг назад.

— Что вы делаете? — не понимаю я. — В чём вы меня хотите убедить? Что применять самооборону против огромного совершеннолетнего бугая запрещено? Какой маленький мальчик?! Вы себя со стороны слышите?! Вы его вообще видели?!

— Не огромный бугай, а подросток, — вдруг прижимает меня к себе мой босс, и я даже не сразу соображаю, что происходит.

Пытаюсь перевести дыхание. Голова кружится. Это не школа какая-то.

Это дурдом! Набитый похотливыми павианами!

— Уберите свои руки, Иван Иванович! — строго приказываю я своему боссу.

Решительно отталкиваю его, и он от неожиданности шлёпается пятой точкой на стол позади себя.

— Это вы устраиваете из образовательного учреждения самый настоящий бордель! Пытаетесь продать меня какому-то там депутату! Вы вообще в своём уме?!

— Какая ты горячая, Люба, — смотрит на меня своими масляными глазками Иван Иванович. — Не зря я тебя тогда на собеседовании сразу заметил. Когда ты к нам только после института пришла по распределению… А конкурс был огромный, как ты помнишь… Я понимаю этого Егора, сложно сохранять хладнокровие, когда каждый день на уроках видишь такое… — и он снова порывается ухватить меня за грудь.

Но я хватаю своё верное оружие — указку, и что есть силы бью его по загребущим пальцам.

— Что ты делаешь?! — зажимает рукой ушибленный пальцы директор.

— Защищаю свою честь и достоинство, мерзавец! — наотмашь, как мушкетёр своей шпагой, бью я его по второй руке указкой. — С подлецами работают только такие методы, — и моя указка уже обрушивается на его лысеющую голову.

Я Жанна д’Арк! Я мщу за всех женщин, включая Сонечку Мармеладову и Катеньку Кабанову! Я — Немезида!

— Прекрати сейчас же, ты что, взбесилась совсем?! — уже защищается от меня директор, но я не унимаюсь, и тычу указкой в его самое сокровенное место. Прямо остриём своей шпаги справедливости и возмездия.

— Убери! Я уже всё понял! — директор воет от боли и унижения, а я отшвыриваю указку в угол.

Да что это на меня такое нашло?! Я ведь совсем не такая! Я добрая. Спокойная. Профессиональная. Но мне, видимо, просто нужно было выплеснуть эту накопившуюся за всё время работы здесь усталость.

— Ты уволена! — орёт на меня красный от боли и злобы Иван Иванович, и я с насмешкой отвечаю ему:

— Нет, я не уволена, Иван Иванович. Я сама увольняюсь. И если вы только посмеете меня преследовать, то всё, что здесь произошло, станет достоянием общественности! Я пойду до конца, защищая себя! — уже спокойно и по слогам произношу я, как недоразвитому ребёнку, чтобы он понял смысл каждого сказанного мною слова.

— Да куда ты пойдёшь?! — с насмешкой бросает он мне в спину, и я бросаю ему через плечо:

— В деревню, к тётке! В глушь! В Саратов! — и я не сомневаюсь, что этот придурок даже не помнит, слова какого бессмертного классика я ему только что процитировала…

— Ну что же, Любовь Ивановна, — мы очень рады, что у нас в посёлке будет теперь такая замечательная учительница, — приветствует меня глава поселения, Архип Николаевич Сумский. — Село у нас древнее, ещё в летописях упоминается старинных, монастырь даже свой собственный неподалёку имеется, да вот только сами понимаете, молодёжь вся в город поразъехалась, молодые специалисты к нам ехать не хотят, — разводит он руками. — Так что добро пожаловать, милости просим, — улыбается он мне своим щербатым ртом.

— Спасибо, — от всей души благодари я его.

— А вот и Лялечка моя пришла, — приветствует он улыбчивую молодую девушку, которая заходит в его кабинет, о очень походит на него. — Знакомьтесь, моя дочка и секретарь нашей сельской управы в одном лице. Она вам покажет ваш дом, где вы будете жить, и вашу школу. Заодно и обустроиться поможет.

— Я очень рада, Люба, — улыбается она мне, и я замечаю, как играют ямочки на её щеках. — Пойдёмте, я вас провожу.

— Я так рада, что к нам хоть кто-то приехал! — откровенничает она со мной, когда, погрузившись в её огромный заляпанный грязью внедорожник, мы с ней выезжаем на деревенскую дорогу.

— Можно на ты, — смеюсь я в ответ.

Искоса рассматриваю её — она ведь примерно моего возраста. Лет двадцать пять, двадцать семь, не больше.

— Здорово! У меня хоть подруга появится! — не скрывает своей искренней радости Ляля. — А то у нас тут только медведи да кабаны по лесам бегают, а в город не наездишься за пятьсот километров. Да и с мужиками нормальными проблема, как понимаешь, два с половиной землекопа, и те уже на пенсии, — подъезжает она к прелестному деревянному домику с белоснежными резными наличниками. — Вот и приехали. У нас тут всё рядом, — уже выключает она мотор у калитки.

И я с восхищением рассматриваю свой новый дом: ну что же, снаружи он мне нравится. Очень.

Окидываю взглядом деревню: тихо, спокойно, кое-где только кудахтают куры да переливаются издалека колокольчики на шеях у коз.

Уверена, что здесь-то я наконец-то буду счастлива. Вдали от грязи городов, развратных депутатов и назойливых ненормальных мужчин…