На милость дня. Былинки

Александр Раков (2006)

Автор книги хорошо известен православному читателю. Профессиональный журналист, закончивший филологический факультет Ленинградского государственного университета, Александр Раков с 1993 года является главным редактором газеты «Православный Санкт-Петербург». На основе рубрики «Записки редактора» созданы книги «Былинок», последнюю из которых — «На милость дня» — Вы держите в руках.

Отрядом книг уставил полку

Я — робкий. Не смейтесь, знающие меня. Я — робкий писатель, если позволите себя так величать. Правда, от книжки к книжке прибивает робость, и уже не так опасаешься слиться своими мыслями с великими, известными и просто чужими.

Часто цитируют Чехова

Известное изречение,

Рекомендуя для всех его

Правилом без исключения.

Глупо играть педанта,

Стиль — это дело личное.

Краткость — сестра таланта,

Но при его наличии.

Анатолий Краснову СПб.

Мысль, выраженная на бумаге, выглядит не столь убедительной, какой казалась в голове; припечатать мысль к бумаге близко к тому, какой ты вынес ее в себе, — предприятие сложное. Отсюда — робость выражения на бумаге, боязнь развить эту мысль дальше. Отсюда — поправки, зачеркивания и, как результат, — отточенный бросок в корзину. А иногда лезешь в бумажный мусор и разглаживаешь написанное.

Когда, изведав трудности ученья,

Мы начинаем складывать слова

И понимать, что есть у них значенье —

«Вода», «огонь», «старик», «олень», «трава», —

По-детски мы удивлены и рады

Тому, что буквы созданы не зря,

И первые рассказы нам награда

За первые страницы букваря.

Но часто жизнь бывает к нам сурова:

Иному век случается прожить,

А он не может значащее слово

Из пережитых горестей сложить.

Самуил Маршак † 1964

Времена для писателя райские: бумаги для марания — пруд пруди, гусиные перья точить приноравливаться не надо и песком посыпать для просушки, и безвинну животинку не резать. А ну-ка на пергамене запечатлеть, — почитай, набело? Тут и голова с плеч…

На пергаменах тех цвела

Синева, позолота.

Тяжела, тяжела, тяжела

Работа.

Переписчик от красок хирел и слеп.

Не хватало гроша на вино и хлеб.

А барашков вели на убой, под нож,

На шашлык, на пергамен из нежных кож…

Надежда Полякова, СПб.

Я, вымучивающий каждое слово, решился спросить у короля поэтов Глеба Горбовского: «Глеб Яковлевич, а вы долго рождаете стихотворение?» Ответ ошеломил: «Да минут десять». Я не поверил, но старик, больше шутки ради, чем доказательства для, сел за раздолбанную пишущую машинку времен первых паровых двигателей и скоро настучал на плохой бумаге только что сочиненный для меня стих:

Январское солнце

Хоть солнце и холодновато,

но как лучисто в январе!

Над лесом — вспышка! Словно атом

Распался — взрывом — на заре.

Снега, пропитанные светом,

стволы деревьев, как в огне…

И в доме выпуклы предметы,

сплошь пребывавшие во сне.

Ну, а глаза — как бы прозрели,

освободясь от пелены…

И зазвучали птичьи трели

из горней спаленки Весны!

«Еще написать?» — спросил поэт, потянувшись за русским лекарством.

Машинописный листок с неразборчивой дарственной надписью я храню в домашнем архиве. Стихотворения пока нет ни в одной книжке Горбовского — сам проверял. Вывод неутешительный: можно писать-вставлять-перечеркивать; можно припрятать написанное в стол для вылеживания (будто, как в вине, прибавится крепости); а можно сесть, написать, вставить в очередную книгу, чтобы порадовать читателя. А еще — самое лучшее — можно и вовсе не писать. И вся недолга.

Отрядом книг уставил полку,

Читал, читал, а все без толку…

Александр Пушкин

Так и быть, раскрою вам тайну, как слагать «былинки». Сначала ты мучительно пишешь свое, без жали терзая душу. Потом к вескости прозы прицепляешь стропы поэзии — и воздушный парашют-одуванчик, званный духом попутного ветра, поднимается над землей и неспешно парит вдаль. Потом он плавно опустится на полянку страницы, и две склоненные над книжкой головки, прочитав «былинку», в один голос скажут; «Как же вовремя она прилетела!» И прижмутся крепче, чтобы жить дальше…

Искусство поэзии

Во имя доброты — и больше ни во чье,

во имя добрых тайн и царственного лада, —

а больше ничего Поэзии не надо,

а впрочем, пусть о том печется дурачье.

У прозы есть предел. Не глух я и не слеп

и чту ее раскат и заревую залежь,

но лишь одной Душе — Поэзия одна

лишь, и лишь ее дары — всего насущный хлеб.

…Прислушайся ж, мой брат, к сокрытой глубине,

пойми ее напев и облеки в глаголы.

Есть в мире мастера, течения и школы,

и все ж в них меньше чар, чем в хлебе и вине.

…Прозаик волен жить меж страхов и сует,

кумекать о добре и в рот смотреть кумиру,

а нам любовь и гнев настраивают лиру.

Всяк день казним Иисус. И брат Ему — Поэт.

Лишь избранных кресту Поэзия поит.

Так скорби не унизь до стона попрошаек

и, если мнишь, что ты беднее, чем прозаик,

отважься перечесть Тарасов ЗАПОВIТ.

Борис Чичибабин † 1992