Между мирами, или Поцелуй для дракона

Алеся Троицкая (2023)

Легенда о Лунной деве гласит: она — порождение тьмы и хаоса. Её чары настолько опасны, что могут уничтожить мир. А самое главное — она пожирает души драконов. Сказки, да и только, — и я так думала, читая предания о темных временах… пока не попала в мир, где драконы действительно существуют и объявляют охоту на единственную появившуюся за последнюю тысячу лет Лунную деву. То есть на меня. Чтобы выжить, мне нужно быть осторожной и хитрой. Скрываться под чужой личиной. А чтобы вернуться домой — придётся принять правила игры, влюбить в себя дракона и заставить его открыть портал. Но как при этом не влюбиться самой…

Глава 5

Оливия

Солнечный луч, назойливый и ласковый, щекотал моё лицо. Я недовольно поморщилась, не желая просыпаться. Так хотелось ещё понежиться под уютным одеялом, в томной дрёме, на границе сна и яви. Там, где мысли путаются, образы смазываются, а мир кажется зыбким и призрачным.

Но реальность настойчиво вторгалась в моё сознание. В нос бил терпкий запах благовоний, в ушах эхом отдавались далёкие голоса, кожу покалывало от прикосновения чужого тела…

Чужого тела?!

Я распахнула глаза. Сердце рухнуло вниз, сжалось в комок. Всё вокруг было незнакомым, чуждым. Высокие своды, увешанные шкурами стены, грубая утварь. И огромный кристалл, мерцающий над головой, словно недремлющее око.

Увы, это не сон. Безумие, в которое я угодила по воле судьбы, никуда не делось. Я всё ещё здесь, в параллельном мире, в покоях дикаря-варвара. Того, чьё смуглое лицо преследовало меня во снах, чей образ отпечатался на подкорке.

И сейчас он лежал рядом. Нависал надо мной горой литых мышц, опаляя знойным дыханием. Золотые глаза смотрели пронзительно, почти безумно. В их бездонных омутах плескалось пламя — древнее, первобытное.

Я затрепетала, как пойманная в силки птица. Попыталась отодвинуться, слиться со стеной. Но куда там! Мужчина одним движением подмял меня под себя, вдавил в постель.

— Кто ты? — его голос, низкий и хриплый, вибрацией отдался внутри.

Губы шевельнулись, силясь произнести хоть слово. Но горло будто сдавило стальным обручем. Только сипение и всхлипы, жалкие и беспомощные.

Он склонил голову набок, будто прислушиваясь к моим мыслям. Вгляделся в искажённое ужасом лицо, на дрожащие губы. Но узнавания в его глазах не было. Он смотрел на меня как на чужачку, незнакомку. Словно видел впервые.

И тут меня озарило. Волосы! Мои белые локоны потемнели, приобрели каштановый оттенок. Видимо, здешняя магия изменила мою внешность, чтобы я не выделялась. Вот почему он не набросился на меня с воплем"Лунная ведьма!". Вот почему смотрит с вожделением, а не с яростью.

От этой мысли захотелось истерически расхохотаться. Нет, Оливия, рано радуешься! Может он и не узнал тебя, но легче от этого не стало…

— Не припомню тебя. Ты из новеньких? — его шёпот скользил по коже, как раскалённый шёлк, бросая в дрожь. Жёсткие пальцы очертили линию подбородка, коснулись трепещущей жилки на шее. Шершавые подушечки царапнули нежную кожу, посылая вдоль позвоночника волну мурашек. — Как такое совершенство могло ускользнуть от моего взора?

Наглая лесть, пустые комплименты — а как кружат голову! Висках стучало, щёки пылали. Нестерпимо захотелось ответить лаской на ласку, слиться губами, телами. Раствориться в его силе, покориться первобытной мощи…

Но здравый смысл предостерегающе кольнул. Этот дикарь опасен, он погубит тебя. Играет, точно кот с мышкой. Заманивает в силки, чтобы разорвать на части, напиться твоей крови.

Я отпрянула, натянула покрывало до подбородка. Руки дрожали, сердце частило. Как затравленный зверёк, я чуяла опасность всем своим существом. И тело реагировало само — сжималось в страхе и предвкушении.

Мужчина хищно улыбнулся. Нависая надо мной, он одним движением вклинился меж моих бёдер. Грубо развёл их коленом, прижался недвусмысленной твёрдостью. В янтарных омутах глаз вспыхнуло вожделение пополам с нежностью.

— Не бойся, прелестница. — длинные пальцы огладили мою щёку, зарылись в волосы. — Я одарю тебя своей милостью. Всё, что ты знала раньше — ласки и утехи — покажется тусклой тенью. Твоё тело запоёт, душа воспарит. Я подарю тебе наслаждение, которого ты не изведала.

Его слова лились патокой, дурманили разум. Я цеплялась за остатки самообладания, точно за край обрыва. Ещё миг — и разожму пальцы, рухну в манящую бездну.

А он уже накрыл мои губы своими. Терзал, подчинял, не терпя возражений. Я глухо застонала, выгнулась дугой. Внутри всё сводило сладкой судорогой, кровь вскипала.

Какие уж тут связные мысли! Сама потянулась к нему, прильнула, обвила руками шею. Пальцы зарылись в спутанные пряди, царапнули твёрдые плечи. Ещё, ну же, ещё!

Реальность плыла и дрожала, точно марево. Существовал лишь этот поцелуй — голодный, опьяняющий. Мужской запах — соль, специи, раскалённый камень — кружил голову похлеще вина. Жар его кожи прожигал насквозь даже сквозь покрывало.

Время остановилось, законы бытия смешались. Не было больше правил и запретов. Лишь древний зов плоти, дикий и неодолимый. Лишь обоюдное желание, сжигающее изнутри.

В бёдра упиралось твёрдое и горячее, распаляя, дразня, требуя. Я застонала громче, задвигалась бесстыдно, откровенно. Покрывало сползло, и в вырезе пижамной майке показалась упругая округлость груди. Тонкая ткань не скрывала, а лишь подчёркивала её соблазнительные очертания. Тут же жадный рот накрыл затвердевший сосок прямо через шелковистую материю. Прихватил зубами, пососал с нажимом. Вспышка острого, почти болезненного удовольствия — и реальность закружилась чёрно-алым вихрем.

Из груди рвался крик, тело вздрагивало, как от ударов. Ещё немного — и порву одежду, раздвину ноги, впущу в себя. Да пусть хоть на части разорвёт — лишь бы продлить это сладкое безумие!

Теперь я понимала Лору. Это не поддавалось логике, и этому невозможно противостоять. Я хотела этого мужчину так же сильно, как и он меня.

Но вместе с вожделением пришло отрезвление. Холодом и горечью плеснуло в грудь — не любовь, а похоть. Не нежность, а власть. Он ведь даже имени моего не знает! Что ему за дело до моих чувств, моего сердца?

Урывками, сквозь шум крови в ушах, я слышала его рваный шёпот:

— Я отмечу тебя таром… Станешь кьярой, будешь рожать для круга Вторых…

Словно ледяной водой окатило. В груди всё оборвалось, сжалось. Так вот она, истина — тебя всего лишь хотят пометить, точно кобылу! Сделать племенной самкой для отборных жеребцов. Сильной, породистой — но всё равно рабыней.

Я закричала и рванулась прочь. Безуспешно — стальной хваткой он держал меня, не давая вырваться. В золотых глазах уже плескалось раздражение вперемешку с вожделением. Ещё миг — и разозлится всерьез. И тогда пощады не жди!..

Но в этот миг хлопнула дверь. В покои ввалилась пёстрая толпа — советники, слуги, стража. Я сжалась под их любопытными взглядами, пытаясь прикрыть наготу. Щёки заливала краска стыда.

Пришельцы не скрывали своего изумления. Только Акихар хитро усмехнулся в кулак. Высокий худой старик забормотал нараспев, воздевая руки:

— О великий Ияр! Радуйся, ибо боги даровали тебе чудесное исцеление! Жизнь твоя будет долгой, а власть нерушимой…

Дальше я не слушала. Лихорадочно шарила глазами, ища лазейку. Голова шла кругом от пережитого, от болезненного возбуждения и страха. Лишь бы сбежать, лишь бы не видеть его — несбывшийся морок, полночный кошмар!

И тут взгляд зацепился за знакомое пятно. Кекс — мой храбрый пушистый защитник! Он прятался за портьерой, сверкая янтарными глазами. Поймал мой взгляд, дёрнул ухом — мол, беги, глупая, чего медлишь? Я твой тыл прикрою!

Губы невольно дрогнули в улыбке. Даже здесь, за тридевять земель, не бросает меня мой верный друг. Насмешливый взгляд, упрямо задранный подбородок — всё говорило о готовности сражаться. Бесстрашный котяра!

Пока Ияр распекал стражников, я спустила ноги с кровати. Подхватила покрывало, обмоталась наспех. Сердце ухало, дыхание срывалось — но теперь от волнения и надежды. Пора выбираться из этой западни, пока голова кругом не пошла!

Только я дёрнулась вперёд — как тяжёлая рука сомкнулась на локте. Я ахнула, вскинула глаза — и провалилась в бездну. В два чёрных омута, где плясало голодное пламя.

— Куда же ты, красавица? — хриплый голос вибрацией отдался в костях. — Мы не закончили.

Веление и обещание. Приказ и угроза. Всё смешалось, спуталось. Я закусила губу, кровь бешено стучала в висках. Дикое, исступлённое желание вновь накрыло с головой — отдаться, покориться, слиться в экстазе. Забыть обо всем, познать запретную негу в его руках…

Из горла вырвался сдавленный всхлип. Я дёрнулась раз, другой — напрасно. Хватка была стальной, нечеловечески сильной. Поняла — не вырвусь. И разрыдалась — горько, безутешно. От страха, стыда и отчаяния.

Моя истерика привела его в чувство. Он встряхнул меня, процедил сквозь зубы:

— Довольно! Найра, забери девчонку. Проследи, чтобы её привели в порядок. И после праздника… Пусть ждёт меня здесь же.

— А тряпье это сжечь, — снова взглянул на меня. — В Заграбье, знаю, у вас по-иному, женщины штаны носят, мужам равны. Но здесь, в Амманека, свои обычаи. Нас, верных закону Ярыша, такое оскорбляет.

Спасибо, хоть одежду мою приказал сжечь, а не меня саму. Повезло ещё, что пижама простая, без прикрас. Страшно подумать, что бы он сказал при виде губки Боба на моей груди!

Дверь за мной захлопнулась, отсекая безумие владычьих покоев. Я перевела дух, прислонившись к шершавому камню. Сердце колотилось, мысли путались. И вдруг — озарение, острое, как ожог: Кекс! Мой храбрый защитник, пушистый друг — он же остался там, в логове зверя!

Рванулась было обратно — безрассудно, отчаянно. Но пальцы Найры, сухие и цепкие, впились в локоть. Боль отрезвила, вернула на землю.

— Ух ты, шустрая какая! — проскрипела старуха, сверля колючим взглядом. — Дождись вечера, позовет тебя господин.

Ага, только и жду! Страшно подумать, что с Кексом будет, коль обнаружат его. Да и водятся ли в этом мире коты? Надеюсь, хватит ему ума не высовываться. Хотя о чём это я — умнее кота свет не видывал!

Пока мы шли бесконечными коридорами, спускаясь всё ниже и ниже, страх мой сменился любопытством. С интересом разглядывала я стены из грубо отёсанных камней, подогнанных так плотно, что меж ними зазора не было. Дивилась на слюдяные окошки, на росписи дивные — выходит, и местные жители к красоте неравнодушны.

Блуждая взглядом по затейливым фрескам и барельефам, я не могла отделаться от мысли: какой простор для исследований! Будь моя воля — застряла бы тут на месяцы, изучая каждый завиток, каждый узор. Столько тайн хранят эти древние стены, столько загадок… Эх, жаль, не до научных изысканий сейчас. Не до археологии, когда твоя собственная судьба на волоске висит.

И все же, как ни погано было на душе, не могла я совсем уж впасть в уныние. Шутка ли — очутиться в ином мире, в эпицентре местной истории! Тут сам воздух дышит стариной и волшебством. Любой камень, любая безделушка — немой свидетель минувших эпох. Я словно в портал времени угодила, в живую летопись древности.

Но чем дольше я разглядывала сумрачные своды и причудливые барельефы, тем явственнее закрадывались тревожные мысли.

Поневоле вспомнились байки про гаремы султанские. Как пленниц из дальних стран в наложницы забирали, обряжали в шелка, алмазами осыпали. Только не мечта это — кошмар сущий! Золотая клетка, где за красивым фасадом — рабство и бесправие. Прихоть господская вместо закона, похоть звериная вместо любви. Неужто и меня такая участь ждет?

От мыслей этих мороз по коже продирал. Утешало одно: Найра вроде не в угол с невольницами меня тащит, а в какие-то потаенные покои. Неспроста ведь нишу приметила, в узкий лаз нырнула. Может, не все потеряно? Может, выход сыщется, лазейка тайная?

Размышляя так, вновь принялась я красоты дворцовые разглядывать. Что ни говори, а ловок был зодчий, дело свое знал. Каждое крыло, каждая анфилада — игра форм и линий, буйство фантазии. Даже полустертые росписи на стенах — и те дух захватывают.

— Нравится тебе? — спросила Найра, заметив, как я разглядываю картину, где девушка, укутанная в тончайшие ткани, кружилась в вихре, поднятом взмахами могучих крыльев дракона.

— Очень, — не стала лукавить я. — Очень талантливый художник писал!

— Нет уже давно в живых того мастера красок.

— Однако же творения его до сих пор дворец украшают.

— Прежний владыка, отец Ияра, любил позировать ему, — усмехнулась Найра. — Все полотна его во дворце повесить велел, боле полусотни их. И на всех, как видишь, он сам, повелитель прежний. Гордец был, что уж там.

Приглядевшись к картинам, я не увидела на них никакого правителя. Только грозные драконы и иногда безликая дева. Переспрашивать не стала — вдруг старушка не в себе, вот и мерещится ей всякое. Но про деву я всё же решила уточнить:

— Кто она? Его жена?

Найра скривилась, как от кислятины:

— Не жена — первая и единственная любовь!

Я прикусила язык, мысленно обругав себя за бестактность. И впрямь, где уж любви взяться в дворцовых сетях? Одни интриги, борьба за благосклонность владыки. Вон, даже лицо девушки художник спрятал — видать, от ревнивых взглядов берёг.

Найра меж тем уже устремилась дальше, ворча себе под нос:

— Чего встала? Пошли уже! Нет у меня других забот, кроме как с тобой возиться.

Я кивнула и тут меня озарило: я же здесь вообще никто — ни имени, ни статуса! Сейчас сдадут какой-то Гизель, а та растрезвонит на весь дворец, что я чужачка.

Заозиралась в панике — куда бежать, что делать? Вдруг Найра взяла меня за руку. Думала, к девицам поведет, где смех и плеск воды. Но нет — юркнула в неприметную нишу. Спустились вниз по крутым ступеням — и вот мы в храме!

Горделивые драконы, юркие ящерицы, алтарь посередине. Все для жертв и даров — небось крови жаждет!

— Куда вы меня? — в ужасе пролепетала я.

— Тихо! Не гневи святыню! — зашипела Найра, таща за собой.

А вот и келья — тесная, унылая. Убогая койка, древний шкаф, оплывшая свеча. В спёртом воздухе висел странный дух — не то ладана, не то прелой соломы, не то ещё чего похуже.

— Тут чужое ухо не подслушает, — присев на лежанку, сказала Найра. Глянула так, что мороз по коже продрал. — Говори теперь, девица: ты кто? Из каких земель дальних? Из какого мира прибыла?