Я вернусь к тебе, милая!

Алиса Елисеева (2024)

Поиск пропавших людей — этот дар проснулся в теле Мирославы, сломленной после разлуки с любимым. Она писала ему трогательные письма, а он привёз невесту и представил всем. Обещал вернуться, а вернулся не один. И Мирослава довела себя до истощения, пока не встретилась лицом к лицу с тёмным миром смерти. Пока не нашла в себе силы прочитать вернувшиеся письма свои и понять своё предназначение. Любовная драма с мистическим сюжетом.

Глава 4.

Прошло тяжелое время в больнице. До отъезда в областной центр осталось полчаса. Знаю, это странно, но у меня появилось чувство, что глаза моего доктора похожи на глаза святого, к которому меня мама водила, чтобы за здоровье свечу поставить. Я тогда шаталась от слабости и смотрела в эти волшебные синие глаза.

«Никита меня выслушает и простит» — думала я сейчас. — «Но я к нему не пойду, потому, что прощения просить мне не за что. Я лучше буду сидеть рядом с молодым, но опытным доктором Вадимом, и смотреть, как он пишет мне огромное направление и сопроводительное письмо».

— Так, Мирослава, я договорюсь насчет вас в Москве. Мне надо только подтвердить одно предположение, получить анализ на гормоны и увидеть показатели аутоиммунных заболеваний. Сегодня из областного вернетесь, ночью не бегать, не прыгать, не нервничать. А затем вам надо хорошо отдохнуть, выспаться и ждать. Как вызовут в Московский центр — сразу брать билеты, бронировать гостиницу и ехать с сопровождающим. Последний момент — как быстро вы снова набрали вес после эпизода резкой потери? Я смотрю у вас прошло меньше двух месяцев… Стали нормально полноценно принимать пищу и всё?

— Да, примерно так. А с каким сопровождающим? Это вы его дадите?

— Нет. Вам нужен родственник или друг, подруга. Родители есть? С вами могут поехать?

— Мама есть. Она единственная у нас работает сейчас, я не могу с ней. И ей не дадут отпуск.

— Даже несколько дней? Неужели у вас нет кого-то серьезного, ответственного, кто готов помочь?

— А что нужно делать будет?

— Вас довезти до кардиологического центра, проводить. Гостиница там есть, а я договорюсь насчет госпитализации. Если не возьмут, надо сразу вас перевезти в другой центр, в эндокринологию. На машине или на поезде, неважно. Когда всё решится, вас надо встретить и доставить в стационар уже ко мне. Мы еще понаблюдаем, я думаю.… Хотя пока рано думать, надо действовать. У вас тут одна из сложных ситуаций, неясный диагноз, под вопросом он у меня. Светлана Владимировна дала пояснения, и я неудовлетворён.

«У меня были только слова, а у него фотография. «Как, Милка, ты могла?» Эх, Никита, как же я могла…. Доктор неудовлетворён. Понятно».

Улыбнулась доктору, настрой был решительный.

И снова мысленно перенеслась.

«Когда он меня занес в черный список, вокруг все почернело. Пришло осознание того, что я могу только писать на бумаге бумажные письма. Я даже помню тот день, когда это случилось».

Раньше писала ему, ради удовольствия, как сочинения, и мы созванивались по телефону каждое воскресенье. Почему-то мне было важно, чтобы он разговаривал со мной именно по утрам. Бодрым и веселым голосом. Служил далеко-далеко, а я его слышала так близко-близко, как будто он рядом.

«Мила, остался ровно месяц, красота моя, я скоро обниму тебя. Я вернусь к тебе. И согрею тебя, будет так горячо!»

— Мирослава, вы меня слышите?

— Зовите меня Мира, пожалуйста. Вам будет легче.

— Мне и так несложно, у вас красивое имя, и девушка вы молодая, красивая, должна быть здоровая и крепкая.

«Это был последний его звонок».

— Вам нужно найти сопровождающего. В крайнем случае, незнакомого человека, который согласится вас доставить. Одной не советую, вы слишком слабы к нагрузке. Дайте мне контакты вашей матери, нужно несколько вопросов задать, она на мобильный не отвечает.

— Мама, когда на работе, не отвечает на незнакомые номера. Давайте я сама ей наберу, и вы поговорите.

Доктор вышел с моим телефоном в коридор, а я одела кофточку, взяла обувь в пакете, водичку в бутылке и стала собираться в полуторачасовую поездку на скорой. А потом в Москву.

Вышла к нему, он все еще разговаривал. Худой какой, напряженный.… Угрюмый сегодня.

— Так, найдут вам человека. Готовы? Медсестру позову, проводит.

День за дверью больницы оказался душистый и прохладный. Влажный, после дождя. На меня с деревьев срывались капли. Одна капнула на нос, и я улыбнулась.

Где-то цвела сирень и яблоня, ветер доносил аромат. Чувствовала, что в груди бьется. А в голове легко и свободно, будто там нет никакой трагической информации, а только ветер и аромат.

Села в скорую, бочком устроилась, сумочку рядом положила, карту медицинскую в папочке, и мы поехали.

Раньше мне казалось, что я жертва неверного бессовестного возлюбленного, который Лию, прекрасную жену себе нашел. Ушел к другой. Но теперь понимаю, что это вовсе не так. Не ушел и любит меня… неверную. Со мной рядом целых два года не было любимого человека, потому, что два других человека сделали всё, чтобы его не было.

Я никому не причиняла зла и боли, ждала любимого, а мне теперь от обиды деться некуда, кроме вот этих больничных стен и трясущейся «газельки» с кушеткой посередине.

Эти полтора года контракта Никиты, эти дни и часы после встречи с Лией… уже прошли.

Надеялась целый год, что он вернется ко мне, а еще полтора года уже ни на что не надеялась. Девушка Никиты не забывалась, она мне виделась сначала в свадебном платье, красивая, как царица, потом беременной, поглаживающей живот, а потом с младенцем на руках, кормящей.

Я выдержала и эти испытания… Не хотелось маму огорчать, я и не огорчала. Ела и улыбалась, гуляла потихоньку, долго гуляла, приходила вся взмокшая от пота и сидела тихонько на крылечке, гладила Любимчика по лобику и ушам, а он бил хвостом. Не бегала и не прыгала. Шила красивые шторки, тюль, и спала. Но я потеряла своего любимого. Что-то мне подсказывало, что он не плохой человек. В Лию влюбленный. Заслуживает счастья.

Илью-насильника видела, и пряталась. Не знала, что это он Никиту со мной разлучил. Не знала, что фото есть, и письмо написано какое-то лживое.

А сегодня в областном центре я услышала новые фразы в отношении меня, дистрофия миокарда и паращитовидная железа.

Когда я вернулась, было уже очень поздно. В палате стоял новенький телевизор, женщин много, еще с других палат присоединились. Смотрели вечерний сериал не в холле, а у нас в палате.

Моя тумбочка пестрела фруктами, на кровати лежали цветы и бархатная коробочка.

Открыла — кольцо из белого золота с пломбой, этикеткой, три камня сверкающих на нем посерединке, как обручальное.

Вадим Николаевич зашел в палату, когда я с коробочкой сидела.

— Мирослава, как перенесли поездку?

Поднял мое лицо за подбородок, попросил язык показать

Я и показала.

— Синевы нет, одышку не слышу, сейчас на ЭКГ и получите легкий ужин. Я уже почти уверен.

— В чем?

— Надо действовать быстро, вот в чем.

Его взгляд упал на огромный букет роз за моей спиной на больничной кровати.

— Цветы принес ваш любимый?

— Нет. Чужой человек.

Я усмехнулась, повернулась и стала рассматривать цветы, которые были перевязаны широкой розовой атласной лентой. Взяла в руки и вздохнула. Их было так много, что трудно сосчитать. Четное или нечетное принес, интересно? Дорогие, совсем не такие, как дарил Никита.

Опустила голову и положила коробочку с кольцом на тумбочку.

— Спасибо вам за книгу, я ее читала в детстве…

— Что было рядом, то принес. Вам нужно отвлечься, не сомневаться, вылечиться можно и нужно.

Мама пришла на следующий день с загадочным видом. Принесла бутылку с компотом и пакет с продуктами. Печень трески, икра, фасоль, крупная курага, апельсины, манго, черника в баночке с сахаром, красная рыба под соусом, как из ресторана в пластиковой коробочке…

— Девонька моя, надежду я услышала, теперь главное, чтобы вызвали. Уедешь ты моя дорогая, и приедешь здоровая. Лапонька, не волнуйся. Не вернется тот, кто боль причинил. Знал всё, что с тобой случилось, и носа не казал. Так и пусть прячет своё рыло свинячье. А ты, моя красавица, не гонись за подлецом. Лучше себе найдешь. И внуки у меня будут, я верю.

— А как он узнал, мама?

— Так… дочка…. Я же… долг относила, родителям его. Все ж в городе знали, как ты похудела, заболела, город маленький. Все знали, что ты погибала у меня. И помогали люди, пока я работать не могла. Очень деньгами брат его помог старшенький. Молчун такой, а сердечный. Мирошка, ты у нас умница, цветы то какие красивые, это кому принесли?

Цветы я подальше от себя уже в угол палаты поставила в ведро железное с надписью затертой.

— Не знаю, мама. Приехала, и цветы кому-то привезли. А сердечный Илья ничего не говорил тебе?

— Когда? Сейчас?

— Когда деньгами тебе помогал.

— Сказал для вас вот деньги, чтоб уход был, лекарства.

Я хотела плюнуть куда-нибудь, например, ему в лицо, и песню спеть, чтобы успокоиться. Но виду не подала.

— Мама, а кто со мной поедет в Москву? Алёнка сможет? Или Тетя Нина?

— Я поеду. Отпрошусь. Если вынудят — уволюсь, потом приеду и устроюсь заново туда же или… да куда-нибудь напрошусь. Доктор сказал это очень важно, чтобы ты была не одна и ничего не боялась. Всё будет хорошо, Мирочка моя!!!

Вот и вызвали в Москву. После двух дежурств и наших коротких получасовых бесед с Вадимом… Николаевичем о жизни и мире во всём мире.

Своего сопровождающего я увидела издалека.

Парень с широкими плечами, крепкого телосложения, высокий, выбритый затылок, короткие русые, чуть осветленные волосы. Глаза карие, ресницы густые. Нос прямой, черты лица четкие, скулы широкие, квадратный подбородок. Подойдя к Илье, я чувствовала себя самым маленьким и несчастным существом. Он огромный. Илья-Насильник огромная груда мышц. Существо мужского пола, который не мужчина.

По его виду было всё ясно, он сам не рад. Сразу сел в машину и захлопнул за собой дверь.

С заднего сиденья вылезла мама и помахала рукой. Так легко и тепло, по-деревенски, с радостной улыбкой.

А я еле выдавила из себя эту улыбку. Мне хотелось развернуться, зайти в больницу и закрыть старую, окрашенную масляной краской дверь.

Но вдохнув больше утреннего воздуха, почувствовав головокружение, я обвела взглядом больничный двор и шагнула со ступенек.

— Эй, дочка, осторожно! Не упади! Ничего не забыли? Ехать-то пять часов. В туалет сходила?

Я усмехнулась, сердце стучало «тук-тутук — тутук тук», утром хуже, днем лучше, вечером хуже.

Илья быстро выскочил из машины, что-то сказал матери и обвел ее вокруг, усадил за пассажирское сиденье. Потом резво без улыбки, как будто он выполняет какую-то важную работу, рванул ко мне.

— Пойдем… — сурово приказал. — Я тебя отвезу, это важно.

Я старалась вести себя спокойно, посмотрела на него. Знала с детства, видела, как рос, всегда в спортивной одежде, всегда выбритый затылок, всегда напряжен, как штангист перед поднятием штанги. Молчун. Здоровался, кивал и шел поднимать свои гантели. Медалями вся его комната завешана, кубками заставлена.

— Мира, пойдем, надо ехать… — снова сказал он уже тише. — Я буду молчать всю дорогу, отвезу и заберу.

«Чтобы ты провалился» сказали ему мои глаза.

Что он делает с моим сердцем? Да оно просто задыхается от обиды. Нет, этого нельзя допускать! Его нельзя ненавидеть. Прошло уже два года, уже скоро три пройдет!

Я хочу жить ради мамы. Нельзя так безрассудно насиловать свое сердце. Да, я узнала три дня назад, но прошло с того дня, как он лапал меня… почти три года! И я уже не та, и он не тот. Ему уже давно наплевать, только разговор с братом его ко мне привел, виноватого, играющего в гадкую любовь.

Отстранившись, я пошла к машине и залезла на заднее сиденье.

Там лежала подушка и большой плед.

Мама развернулась, начала радоваться:

— Мирошка, солнышко, ты ложись, ложись. Илюша тебе устроил тут постель, отдохнешь, поспишь, не заметишь, как приедем. Не волнуйся, ласточка моя. Надежду нам дали, дочка, надежду.

— Мам, почему ты его попросила?

Так вопрос задала, как будто Ильи в машине и не было вовсе.

— А я и не просила. Доктор твой, сказал, что на машине минуете вокзал и суету. Он машину в кредит как раз купил и сам решил отвезти. У него отпуск как раз!

— Водить-то умеет?

— Умеет, умеет. Мы ехали прекрасно к тебе. Ложись, так удобней будет, а я тут, впереди поеду. Илюш, пирожок хочешь? Я и на тебя взяла, много.

Всю дорогу я спала, видела короткие сны и просыпалась, и снова спала. Дважды останавливались, мама выходила, помогала мне тоже выйти, мы дышали, отдыхали, пили компот из сухофруктов, Илья разминал плечи.

Я нервничала всё сильнее.

Огромный какой стал, совсем огромный.

В огромный центр медицинский приехали, я совсем ослабела. А так далеко парковка. Иду и останавливаюсь, снова иду. Устала как, невозможно…

Илья догнал, матери что-то шепнул. Она кивнула. Чувствую, подхватил на руки меня и быстрым ровным шагом до входа, на время отпустил. Мама спешит следом.

Бахилы на меня надевают. Снова на руки подхватывает и заносит.

Коридор длинный, очереди большие. Снова на руках.

Я так и привыкнуть могу.

И всё молчком, ни слова, ни полслова.

Как машина, а не человек.

Определили меня в шикарную палату. Мама в шикарном халате одноразовом белом с рисуночком центра. И меня повели на МТР, КТ, УЗИ сердца… всё по разным кабинетам. Укол какой-то в вену делали… Заснула, едва добралась до высокой кровати. Дали даже кислорода перед сном подышать и шиповника выпить. Ужин пропустила, но сил есть совершенно не было, и пирожки мамины я выбросила, испортятся.

Через три дня огорошили — опухоль в паращитовидной железе, сердце пострадало, нужна операция в другом центре.

А мама с Ильей уже уехали. Я звоню, говорю — кажется у меня правда другой диагноз, мама. Кажется, меня ждет совсем другой исход…

А сама испугалась слова «опухоль» так, что захотелось позвонить Вадиму Николаевичу и заплакать: «Это еще хуже!»

Я стала петь потихоньку:

«Ночью ехал я, был туман стеной,

А я давил на газ, словно сам не свой.

И я летел к тебе, что бы сказать:"Прощай".

Закипела кровь — ты уж не серчай.

И увидев свет за двенадцать верст,

Свет в твоей избе и мотор понес.

Как красивый конь, обгоняя грусть,

Но ты же знала, что я всё равно вернусь»…

(Стихи из песни группы «9 район» Алексея Никитина)

Позвонила я Вадиму Дашко Николаевичу.

А он обрадовался:

— Так я и думал, Мирослава! Так и думал! Чуял с чем связано! Нашли, значит? Ну и славно! Сейчас кусь — и не будет опухоли, только ты пока не бегай, не прыгай. Потом еще годик, другой и всё в норму придет. Позвоню, отблагодарю Виктора Аристарховича, профессора моего. Вот не рассказал бы мне про случай подобный, я бы тебя залечил! Всё, направят дальше они уж сами! Я жду обратно под наблюдение. Эх, интересный случай какой достался, Мирослава. Если бы не дистрофия твоя, и быстрый набор веса, я бы не смекнул. Сопровождающий будет! Договорюсь с врачом одним, по Москве тебя довезет.

Матери я позвонила и новую больницу с адресом прислала. Там всё еще лучше. То была одна, а тут две женщины, да такие милые… Сразу познакомились и заулыбались. Стали расспрашивать, откуда, кто такая, с чем положили…

Операция моя прошла успешно. Только я не заметила, как она прошла. Спала и спала, не могла глаза открыть. Потом почувствовала, что душит меня кто-то. Такая тяжесть на шее и пить хочется.

Приоткрыла глаза — Илья рядом сидит душитель-мучитель. Смотрит своими темными глазами. Молчит.

Мне стало так обидно. Я чуть не заплакала. Но попыталась прошептать слово «уходи».

— Мира, молчи. Молчи. Ничего нельзя говорить. Дать тебе воды? Не кивай. Я дам. Он поднялся, огромный такой, весь свет заслонил великан.

Меня тут всё жутко стало бесить. Хотелось плюнуть на него и прекратить всю эту его показуху.

Он мне что-то железное к губам прислонил, и вода полилась на пересохший язык и губы. Салфеточкой вытер.

— Еще ложку можно!

И снова холодная ложка, снова вода.

— Больше нельзя. Улыбнись, это же самый счастливый день в твоей жизни. Так и есть! — говорит Илья наклонившись.

Его силуэт расплывался.

— Мира не плачь. Скоро это закончится, и ты станешь здоровой девушкой.

Что это он делает? Целует меня в лоб?

— Потерпи, Мира, осталось совсем немного потерпеть…

Я взгляд отвела и глаза закрыла. Чувствую, как он слёзы мне, еле касаясь, сухой салфеткой вытирает.

— Очень хорошо, что ты в себя пришла. Я волновался, — шепчет.

Почувствовала, как стало холодно. Начала дрожать и снова заснула.

А когда глаза открыла, была уже ночь, темно. Пошевелилась, почувствовала, что мою руку кто-то держит.

Илья.

Спит, привалившись к кровати.

Улегся.

Как стул под ним не развалился! А если бы грохнулся ночью?

Горло стянуто.

Я подняла руку и потрогала повязку.

А потом попыталась присесть.

У меня не получилось. Шея так затекла, что я застонала. В палате одна, никого больше.

Ох, как же мне хотелось, чтобы вместо Ильи была мамочка. А где мамочка? Он не привез её? А почему? Мы же перед операцией все решили. Они должны были вместе ехать…

Надо постараться встать. Как я его позову: «Илюша, дорогой, мне в туалет хочется? Дай попить?»

Как же я неловко себя чувствую! Очнуться в палате с совершенно чужим мне парнем. Мало того, с ненавистным. И я не надеюсь, что мы сможем с ним хотя бы немного подружиться.

Спит, сопит. Бессовестный. Ну что же делать?…

Руку у него из руки вынимаю, а он проснулся, задышал тяжело так. Наверное, не понял, где находится.

— Мира, как ты? Я понял, в туалет. Я сейчас приду, потерпи. Не вставай пока…

Ушел в коридорчик, свет там включил. У меня изголовье приподнято, всё вижу, что делает. Оказалось, палата на одного с туалетом вместе.

Опять подходит. Я еле слышно шепчу:

— Сама.

— Ты осторожно, сказали можно тебе вставать, я помогу. Обхвати меня руками, я тебя поставлю и пойдем.

Хотела головой помотать, опять ему шепчу, голос сиплый:

— Где мама?

— Мама вирус подхватила, еще, когда тебя отвезли, на обратном пути она приболела. Я ее не повез. Сказали, ты три дня тут будешь, если все хорошо. Уже один день прошел. Вернемся, она уже вылечится. Давай, помогу.

— Позови кого-нибудь.

— Я тебя только донесу. Дальше сама. Тебе можно вставать уже. И пить можно.

Он берет меня под плечи, и шею с обратной стороны придерживает. Больновато, но я держусь.

Донес до яркого света и осторожно на ноги ставит. Чувствую, прямо на тапочки попала.

— Держись.

Я потихоньку встала и схватилась не за него, а за дверной косяк. Хочется сглотнуть, а боюсь. Проводил и вышел, дверь прикрыл, потом плотнее закрыл и говорит:

— Зови, если что, не стесняйся.

Сердце колотится, просто ужас. Воду включила, глянула на себя, глаза блестят, губы алые… весь подбородок желтый какой-то…даже уши.

Вышла и ведет меня, как маленькую.

Думаю, ну и к черту всё, пусть ухаживает, раз некому. Раз так — пусть тоже мучается от чувства вины.

***

Утром проснулась от яркого света и пения птиц за окном, проветривается палата.

Голос Ильи доносился издалека, с коридора. Похоже, он с кем-то говорит. Я потянулась и взяла стакан воды, глоток прошел, ничего такого сильно болезненного нет, только сухо еще там, в горлышке.

— Не плачь. Слышишь?

Подруге, видно, звонит. Ревнивая подруга, а он тут со мной мучается. Я облизнула губы и представила, что сейчас чувствует его девушка или невеста. Уехал куда-то в Москву, неизвестно что делает. Да он вынужден, обещал брату. Виноват, и кается.

— Я тебя люблю, мам. Не слушай никого, не было такого. Это все неправда! Ты же меня знаешь! Я разберусь, мам, не плачь. Она хорошо себя чувствует. Только не говори всем подряд. Уехал на курсы… массажа какого-нибудь, и всё.

Подслушивать нехорошо, но что он там такое плетёт, в чем разбираться собрался? Это мой Никита матери всё рассказал?