Никому о нас не говори

Алёна Черничная (2024)

Я никогда не обращала на него внимание, не пыталась войти в его окружение. Не интересовалась сплетнями, даже когда о нем шептался весь университет. Мне было плевать на Тимура Горина. Но однажды я оказалась не в том месте и не в то время. Теперь я знаю, кто такой Тимур, и какая тьма хранится в его сердце. «Никому о нас не говори. Проболтаешься, тебе не жить» — это все, что сказал мне Горин в ту самую ночь, когда нас связала одна общая тайна. Тайна, из-за которой я готова на все ради него…

ГЛАВА 14

Кому всю ночь снились кошмары и Горин? Мне. Его глаза. Дикий взгляд. Дыхание. Руки, которыми он лапал меня. «На заброшке, за мостом!» — выкрикиваю я и всхлипываю. Я оказывалась то во дворе того дома, то на той заброшке… и везде был рядом только он. Тимур Горин.

Я пыталась сбежать, но, куда бы ни двигалась, он все равно оказывался передо мной. Опять касался меня. Грубо хватал руками и сжимал так, что воздуха в легких не оставалось. И каждый раз я просыпалась от жуткого сердцебиения.

Так прошла ночь с пятницы на субботу. Я пыталась заснуть, но в основном просто сидела в кровати, уставившись в незашторенное окно. Все перебирала в голове по песчинкам свой разговор с Тимуром. И то, как он воспринял мои слова о парне на ринге, полностью перекрывает его наглую попытку затащить меня к себе в тачку для развлечения. Еще непонятно, что хуже. Ведь я ляпнула Горину правду, желая просто удовлетворить свое любопытство. Но похоже, что я заставила Тимура… испугаться?

Потому что так неадекватно не реагируют на то, что не имеет значения. Даже если Тимур машет кулаками где-то на заброшенном складе, почему он так боится того, что я видела? Разве парни не любители

хвастаться подобным перед другими? Это же типа круто — драки и все такое.

Но Горин не похож на скромного человека. Там, за углом, он совсем не стеснялся, пытаясь вытрясти из меня объяснения. А значит, я видела то, чего не должна была видеть. И главное — что теперь? Я влипла, да? Мне предстоит ходить по академии и оглядываться не только в присутствии Петровой?

Я провожу выходные, не прекращая задаваться дурацкими вопросами. Вздрагиваю от каждого «дзынь» телефона. А если это пишет Горин? Пускай он не знает моего номера, но свою страницу в социальной сети я запалила. Однако никто не пытается выйти со мной на связь. Даже Соня. Я ведь бросила ее на той вечеринке, объяснив свой отъезд лишь одним сообщением о разыгравшейся мигрени.

В понедельник утром я иду на пары, чувствуя, как от волнения у меня скручивает живот. И, приближаясь к той самой парковке у стен академии, до боли кусаю губы. А если там будет машина Тимура? Мне сразу бежать или как? Но на парковке стоит лишь несколько незнакомых мне иномарок. Я позволяю себе перевести дыхание. У меня появилась надежда, что хотя бы сегодня я и Горин не пересечемся. Правда, по коридорам академии все равно иду, нервно оглядываясь. А вот надежда не попадаться на глаза Петровой меркнет, стоит только переступить порог аудитории. Я искренне жалею, что слет блогеров не проводят где-то на кольцах Сатурна.

Полина и Красно — мы с Тамарой ходим парой — уже сидят за столом в третьем ряду. Мое появление не остается незамеченным.

— Какая классная рубашка, Просветова, — ядовито фыркает Полина. — Клетка такая м-о-одная,

и джинсы прям четкие. Волосы распустила — помыла их, что ли? Кстати, а ты побрилась?

Я заливаюсь краской и на мгновение прикрываю глаза. Делаю тихий вдох, когда прохожу дальше по аудитории, по которой тут же проносятся смешки. В горле сушит, но я отмалчиваюсь. Понимаю, что Петрова просто добивается моей реакции. Не важно какой, главное, ее наличие. Она будет питаться этим, пока я буду давать ей повод. А мне хватило того, что случилось тогда в раздевалке. Поэтому я безмолвно под звонок на пару прохожу к свободному столу, за которым мы обычно сидим с Соней. Только ее там до сих пор нет.

Я так и провожу в одиночестве всю пару, периодически ловя на себе взгляды Полины и Жени. Они то и дело перешептываются, а я делаю вид, что меня это не колышет. Все внимание дарю нудной лекции, ну и еще немного — своему телефону. Я отправляю Соне сообщение и всю пару жду от нее ответа. Но мой месседж остается непрочитанным.

Трофимова обиделась. Я это точно понимаю, когда она является к началу второй пары. Мы обмениваемся сухим приветствием и проводим все полтора часа без лишних слов. Столь молчаливая Соня начинает напрягать меня даже больше, чем две дуры блогерши и возможность пересечься с Гориным. Мне ничего не остается, как вступить с насупленной подругой в диалог.

— Ты пойдешь в столовую? — осторожно интересуюсь я после второй пары.

Соня согласно кивает, складывая тетрадь и ручку в сумку. И туда мы идем все так же напряженно молча, пока я нет-нет да и поглядываю по сторонам, опасаясь заметить среди студентов бритоголовую фигуру. Все это скоро окончательно доведет меня до ручки.

— Ну рассказывай, — с важным видом подает наконец голос Соня, когда мы с кофе и булочками усаживаемся за столиком.

— О чем? — спрашиваю сконфуженно, зажимая ладони между коленями.

И Соня распаляется:

— Просветова, да что с тобой происходит? Ты странная. И кстати, странная с того самого момента, как я лоханулась и дала тебе неверный адрес. Если ты все еще обижаешься на меня, то просто скажи об этом!

— Соня, я не обижаюсь, — честными глазами смотрю в суровое лицо подруги.

— Тогда почему ты бросила меня в пятницу?

— Я же написала — очень разболелась голова. Сил не было там оставаться. — А вот здесь мне приходится скрестить пальцы под столом.

Я вру Соне, хоть очень хорошо отношусь к ней. Не знаю почему, но что-то внутри меня отчаянно мешает говорить правду.

А Трофимова тем временем хмурится все сильнее:

— Настолько не было сил, что даже не нашла меня, а просто написала сообщение и уехала?

— Мне правда стало нехорошо. — Мои указательный и средний пальцы вот-вот завяжутся в узел.

— Нехорошо? С Гориным — и нехорошо? — В глазах Сони вдруг вспыхивает осуждающий огонек. Она произносит это на одном дыхании.

А меня как ледяной водой облили. Даже не знаю, краснеть мне сейчас или покрываться холодным потом.

— Ты о чем? — В моем голосе проскакивает дрожь.

— Еще на вечеринке до меня слушок дошел, что тебя с ним видели. — Театральная пауза Сони заставляет меня все же похолодеть. — Тет-а-тет.

Я хлопаю глазами. Как, блин, и кто? И как сильно распространились эти слухи? Шумно проглатываю свою растерянность. Хотя плевать. Сейчас я отчаянно соображаю, как выкрутиться. Или не выкручиваться? Может, сказать Трофимовой все как есть: и про ее ошибку с адресом, и про ринг, и про татуировку со стрелой, и про Горина, и вообще про все? Может, мне и правда нужно с кем-то это обсудить? Только вот мой язык будто тяжелеет от одной лишь этой мысли. Я не могу и звука из себя выдавить. А потом снова вру.

— Ну… — неловко прочищаю горло, — он просто подходил ко мне.

Соня скрещивает руки на груди:

— И ты мне об этом ничего не рассказала?

— Сонь, он был пьяный.

— Но подошел именно к тебе. И ты молчишь!

— Горин просто попросил прикурить. Я его отшила, — вру с каким-то остервенелым отчаянием, до боли сжимая ладони со скрещенными пальцами между колен.

Я не знаю, почему так. Разум просто требует рассказать все Соне. Ведь можно было бы с ней это обсудить, посоветоваться. И вряд ли я нарвалась бы на осуждение. Зная Трофимову, можно предположить лишь бешеный интерес с ее стороны. Но почему-то все во мне сопротивляется идее поделиться с ней тем, что произошло со мной за эти дни. И это ощущение колючим комом падает мне куда-то в желудок, а плечи словно опять сдавливают пальцы Горина.

— И все? — Соня недоверчиво приподнимает брови.

Незаметный вдох. И тихий выдох.

— Все, — подтверждаю я свое слово еще и кивком.

— Могла бы и рассказать, — фыркает Соня, но взгляд ее смягчается, а я тут же как можно флегматичнее жму плечами:

— Я не вижу в этом ничего важного.

На секунду Соня снова нахохливается и явно собирается высказать мне что-то еще, но ее глаза неожиданно округляются, как блюдца.

— Аня! Сумка! — подскочив с места, восклицает она… и задевает стаканчик с кофе. Черная жидкость выливается на стол и на Сонины джинсы. И все сидящие рядом сразу переключают внимание на нас.

Я подпрыгиваю на стуле. Несколько мгновений удивленно таращусь на Соню, но потом все же оборачиваюсь… и подрываюсь с места.

Сквозь толпу входящих в столовую студентов я вижу мелькающую спину какого-то парня в серой толстовке. Его голова скрыта капюшоном, а в правой руке болтается… Вот черт! Мой рюкзак!

— Стой! Отдай! — ору этому утырку вслед.

Едва услышав мой крик, он просто грубо распихивает локтями людей у себя на пути и рвет когти из столовки. А я ошалело смотрю на происходящее. Собственно, как и все вокруг. Поворачиваюсь снова к Соне, а та, пытаясь смахнуть разлитый кофе, грозно шикает:

— Просветова, чего стоишь?!

Твою же! Меня как током пробивает. Только что у меня просто из-под носа стащили мой рюкзак.

Я наконец срываюсь с места, рванув в ту сторону, где скрылся тип в серой толстовке. Под недовольные

«эй!» и «ой!» расталкиваю входящих в столовку студентов.

Выбежав в коридор, верчу головой на все триста шестьдесят. Из столовой есть всего три пути бегства: прямо — на лестницу на второй этаж,

направо — к спортзалу и налево — к длинному холлу с еще одной лестницей. И именно туда стремительно направляется серый капюшон.

Я бросаюсь в ту же сторону. Лавирую в толпе, забыв, что в любой момент меня может ожидать встреча с Гориным. Я не спускаю взгляда с невесть откуда взявшегося вора, а моя голова готова разорваться от вопросов! Что вообще происходит? Кому могло прийти в голову украсть мой рюкзак? Ради чего? Конспектов? А если это опять проделки Петровой?

Мне даже некого попросить помочь догнать этого придурка! Пока обращусь к нашей охране, он сбежит уже на раз-два. Но неожиданно вор в сером не поднимается по лестнице, а скрывается под ней. И через какие-то доли секунды я сама добегаю до ступенек, ведущих вниз. По ним уже разбросаны мои тетради, ручки, карандаши, методички.

Облегчение пополам со злостью заставляет меня одновременно и выдохнуть, и сжать кулаки. Да кто-то просто издевается надо мной! Своровал мой рюкзак и выпотрошил содержимое! Но я не вижу ни рюкзак, ни самого вора. Зато замечаю приоткрытую дверь в цокольный этаж и свою пропажу возле нее.

Мое лицо теперь пылает не только от бега, но и от накатывающей злости. Стиснув зубы, я перешагиваю через свои вещи и спускаюсь по ступенькам. Поднимаю пустой рюкзак с пола и, отряхнув, осматриваюсь, качая головой. Этот паскудный воришка раскидал все мое добро не только на лестнице, но и в коридоре на цокольном этаже.

На старой плитке в нескольких метрах от двери в неярком свете лампочек вижу все, что лежало в заднем кармане: студенческий, электронный пропуск и ключи от квартиры. А того идиота в серой толстовке и след простыл. Значит, вот как! Придурок решил скинуть свою добычу здесь и сбежать в соседнее крыло академии через цокольный этаж? Кому такой прикол мог показаться забавным, и гадать не нужно! Петрова! Просто так, что ли, она сегодня косилась на меня, мерзко хихикая?

Тяжело выдохнув, я в бешенстве запихиваю свои вещи обратно в рюкзак. Боже, ну где я так провинилась, чтобы каждый новый день становился хуже предыдущего? Быстро собрав все на ступеньках, нехотя захожу в коридор цокольного этажа. Мой нос сразу же атакует запах сырости. Задерживаю дыхание и делаю несколько шагов вперед, чтобы поднять ключи. Только так их и не поднимаю. Замираю как вкопанная, чувствуя неприятное шевеление волос на затылке. Я четко ощущаю движение позади себя. А когда делаю судорожный вдох, у меня по спине опять ползут мурашки. Снова запах этого парфюма — терпкий и пряный.

Через секунду перед моим лицом мелькает широкая ладонь и край черного рукава кожанки. За моей спиной точно не тот, кто стащил мой рюкзак. Я едва держусь на ногах, когда эта ладонь резко, но аккуратно зажимает мне рот, а над ухом раздается сиплое:

— Не ори. Есть разговор.