Башни витаров

Валентина Хайруддинова

Юный зверолов Тимша и охотник Синигир живут в Синем лесу. Они – соперники. Однако таинственный случай заставляет вчерашних недругов вместе отправиться в главный город окрестных земель – Дювон. Уже в начале путешествия планы Синигира и Тимши меняются, а знакомство с углежогом Муром переворачивает их привычные представления о жизни. Вступив в борьбу со злом, герои раскроют тайны прошлого и настоящего, узнают многое о себе и друг о друге, научатся ценить дружбу, любить и прощать.

Глава третья

в которой охотник пугается, пытается

отмолчаться, но потом рассказывает то,

что знает, зверолов вспоминает истории,

а после летает и слушает удивительную песню

От переполнявших его чувств Тимше не хотелось спать, но поскольку завтра предстоял ранний подъем, нужно было восстановить силы.

Юноша медленно поднялся по шатким скрипучим ступенькам на второй этаж, где находилась отведенная им с Синигиром маленькая комнатка, на ходу продолжая переживать впечатления долгого дня и размышлять о необычном знакомстве с углежогом с Черных болот.

Несмотря на некоторое улучшение вечером, к Синигиру этой ночью долго не приходило желанное забытье. Хотя боль в руке и ослабела, однако то ли от отвара, которым напоил его сверх всякой меры зверолов, то ли от яда, проникшего в кровь, — охотник испытывал мучительную жажду. Он время от времени пил из огромной глиняной емкости, иногда вместо воды снова глотал противный отвар, путая кружки. К тому же Синигир с трудом умещался на жестком ложе, сделанным, как и все в Бурой пустоши, из окаменевшей глины.

К полуночи больной почувствовал слабость и озноб — мысли болтались в его голове в совершенном беспорядке. Сначала охотник думал о ядовитой полосатой гике, потом неожиданно ясно вспомнил, как Тимша вез его, все время напевая. «Что это за шутки зверолова, о чем он поет и бормочет все время?» — вяло размышлял Синигир. Тут он вспомнил: Тимша отпустил ради его спасения добычу! Даже в бреду охотник продолжал удивляться поступку зверолова: такого от строптивого дерзкого юноши он никак не ожидал. Но чувство благодарности немного смущало Синигира: с того времени, когда они узнали друг о друге, их отношения определились — соперники! А что теперь?

Так и не решив, как же теперь относиться к зверолову, охотник принялся думать о своей тетушке, живущей на Пятом, самом близком к Дювону, холме. Давно он не виделся с ней! А ведь тетушка уже немолода, и, конечно, навещать ее нужно бы чаще. Вот Багряна обрадуется приезду племянника! Хорошо, что представился случай: и побывать у тетушки, и разобраться с таинственной историей зверолова. Охотнику пришло в голову, что непонятное событие, заставившее отправиться в неблизкий путь в компании Тимши, почему-то совсем не волновало его. Он подумал о другом: «Плохо — пришлось делать такой крюк. Теперь поедем по Бурой пустоши, где созерцать можно разве что серый кустарник и бурый мох — чахлые порождения несчастных почв. А ведь могли бы любоваться живописной дорогой среди холмов, полянками, поросшими сочной травой и цветами, светлыми озерцами, маленькими домиками под соломенными и черепичными крышами».

Так текли мысли охотника, пока он, наконец, не погрузился в дрему — мысли окончательно спутались, потом сон сморил его, и Синигир провалился в темноту, где бегала по лесной тропинке и почему-то шипела на него гика, а он (стыдно признаться) прятался от ядовитой полосатой белки. Однако после гика сидела у него на плече, как ни в чем не бывало. Неожиданно гика исчезла, и появилась женщина — тут Синигиру стало страшно, хоть он всегда гордился своей смелостью. Женщина, окутанная облаком черных волос, словно сотканная из синего тумана, плыла к нему по воздуху. «Синигир! — звала она мелодичным голосом. Охотник силился что-то ответить, судорожно хватал воздух пересохшим ртом, хрипел и, наконец, распахнул глаза. Увидев склонившуюся над собой фигуру, Синигир молниеносным движением руки выхватил нож. Фигура отпрянула и воскликнула:

— Это я — Тимша. Ты так метался, что я решил тебя разбудить. Не маши ножом, благодарный больной.

Синигир опустил оружие, всматриваясь в очертания человека, говорящего голосом зверолова. Зыбкое пламя свечки осветило лицо: большие черные глаза, вздернутый нос, непослушные вихры…

— Тимша… — пробормотал Синигир облегченно, — как ты меня напугал!

— Что?! — поразился Тимша, — напугал? Тебя?

Он взял со стола кружку, понюхал содержимое, скривился, поставил, взял другую и протянул Синигиру:

— На-ка, глотни воды.

Пока охотник жадно пил, проливая воду на белоснежную рубаху, Тимша, качая головой, рассуждал:

— Надо же — испугался. Вот что яд гики делает — охотник стал бояться.

— Да, — вытирая губы, уже придя в себя, поспешил согласиться Синигир, который чувствовал себя крайне неловко, показав слабость перед бывшим соперником, — это действие яда. Мне в бредовом мареве приснилась витара (о том, что снилась и пугала его гика, Синигир предпочел не упоминать), она звала меня по имени.

— Витара?! — Тимша даже присвистнул.

— Слушай — забудь, — укладываясь на каменную лежанку, пробормотал Синигир.

— Но ведь они существовали только в сказках, — словно не заметив слов охотника, проговорил зверолов.

Синигир молчал, уставившись в потолок, ругая себя за откровенность. Что стоило сказать, например, не «витара», а… да вообще ничего не говорить.

Но было поздно: Тимша, усевшись на свою лежанку, уютно устроился, подвернув ноги, принялся размышлять вслух:

— Я мало что помню из детства, но рассказ мамы о витаре из Синего леса запал мне в душу.

— Все витары давно исчезли. И в Синем лесу никакая витара не обитала. Все это выдумки, — сурово объявил Синигир.

— Ты говоришь «исчезли». Значит: когда-то все-таки жили? Ведь, согласись: исчезнуть может лишь то, что было.

Не дождавшись ответа, Тимша спросил:

— А интересно, как они колдовали?

— Кто? — обреченно пробормотал Синигир, переворачиваясь на спину и морщась от уколов соломы, которой были набиты матрац и подушка.

— Яд еще действует, — заметил тихонько, как бы про себя, Тимша.

— Почему это? — Синигир приподнялся на локте, — со мной все в порядке.

— Ты не помнишь, о чем мы говорили только что, а говорили мы о витарах.

— Говорил ты, — вздохнул Синигир, — я вообще не собираюсь обсуждать всякие глупости.

— Ты сам сказал «витара», — невинно пробормотал зверолов.

— Я просто поведал о своем сне.

— Ты заявил, что в Синем лесу витары никогда не жили. А где же тогда?

— Я ничего не говорил! — Синигир даже кулаком стукнул по стене от досады на себя.

— Ты поосторожней с рукой, — посоветовал Тимша невозмутимо, — не утруждай ее, а то рана заболит.

Синигир глухо застонал в ответ, но руку осторожно вытянул вдоль тела.

Зверолов помолчал минуту, а потом заговорил вновь:

— Ты же что-то знаешь! Ну, расскажи!

Синигир не отвечал, решив: Тимша рассердится и отстанет (ведь Синигир еще недостаточно хорошо знал Тимшу), и, конечно, ошибся. Не обращая внимания на молчание охотника, юноша продолжал рассуждать:

— Мама говорила, что витара, ну, та, из Синего леса, хоть ты и говоришь, будто она не жила в Синем лесу, знала все о зверях и умела их лечить. А еще зимой она засыпала лес снегом, чтоб ели не мерзли. Почему витары исчезли? Которые злые — понятно: их прогнали на Вонючие топи храбрые карагаи, ну, в сказках так написано. А та, из нашего леса? Пусть бы лечила зверей. Ведь она, наверное, была добрая.

Синигир молчал, притворившись спящим, все еще надеясь: словоохотливый юноша, не найдя в его лице собеседника, умолкнет.

Так и вышло: Тимша вздохнул и затих. Но не успел Синигир обрадоваться, как вновь раздался негромкий голос зверолова:

— Как-то в мою ловушку забрела матерая огромная лисица. Обычно такие старые звери очень умны — обходят тропы звероловов десятой дорогой. А эта вот попалась. Зверь, приметив меня, заметался. А когда я подошел совсем близко, лисица так резко рванулась, что вырвалась, при этом вывихнув лапу. Ох, как я испугался за нее! Лисица бросилась в лес. Она, бедняжка, меня не слушала, как я ее ни уговаривал, убегала, прихрамывая, а потом стала ползти. Что прикажете делать? Пришлось полдня ее уговаривать, чтобы далась мне в руки, а потом месяц лечить. Долго после она жила у меня, да и сейчас порой приходит в гости.

— Ты уговариваешь лисиц лечиться, а потом они ходят к тебе в гости? О небо, а я еще хочу от этого человека разумного поведения!

— Ну и что? — спокойно возразил зверолов, — животные не глупее человека. А вот еще послушай историю…

— Какое отношение твои истории имеют к витарам? — не выдержал Синигир.

— Ты опять сказал «витара»! Сам сказал!

Синигир молчал, а Тимша взволнованно и обрадованно затараторил:

— Мои истории имеют к витаре из Синего леса очень прямое отношение. Ну как же! Жила бы в лесу витара, я отнес бы лису к ней — пусть лечит. А я бы занимался своим делом. Вот скажи, кому ведьма помешала?

— Говорят, вреда от них было намного больше, нежели пользы. И потом, никто не разбирался: лечит витара или наоборот. Во всяком случае, так повествуют сказки.

— Сказки я и сам знаю, а вот что на самом деле произошло?

Тимша спрашивал с таким мальчишеским горячим любопытством, что охотник все-таки не выдержал. «Все равно упрямец не отстанет!» — решил он и начал рассказ вначале неохотно, но затем вошел во вкус, поощряемый взволнованными охами и восклицаниями Тимши. Охотник даже повернулся к зверолову, который, открыв рот, ловил каждое слово.

Синигир говорил, в глубине души удивляясь себе:

— — Витары когда-то давно обитали на каждом из Пяти холмов. Я слышал зим пять назад, как один рощевик-птицелов в «Колючей елке» вел речь о том, что на Третьем холме, на самой его вершине, среди непроходимого леса и острых камней можно обнаружить развалины волшебного замка, где жила могущественная витара. И будто бы растут там необыкновенные дубы, которые рассказывают волшебные истории. А еще как-то до меня доходил слух: в Бурой пустоши якобы учил ремесленников всякому мастерству витар со Второго холма, что имеет сотни лиц. А на рыночной площади однажды торговки упоминали витару, которая когда-то помогала садоводам выращивать золотые яблоки, дающие силы и здоровье. Правда, я таких яблок не пробовал, потому уверен: все это выдумки.

Вначале чародеи вроде бы даже помогали людям, а потом, уж не знаю почему, стали вредить: насылали град и ветер, бред и морок. Долго благородные карагаи и верховный Бескид терпели проделки витаров, и, в конце концов, оседлали своих могучих котоврасов, и выгнали чародеев на Вонючие топи, а там выжить невозможно. За эти годы витары наверняка умерли. Так что даже если они и жили некогда, то сейчас-то — точно нет.

— Но все-таки хотел бы я посмотреть на витаров, ну хоть одним глазком, — мечтательно произнес юноша, — как думаешь, какие они?

— Их давно нет, если они вообще были — я ведь тебе только что сказал! И ни ты, ни я, хвала небу, никаких витаров никогда не увидим. Разве что во сне.

— Ну да, — разочарованно вздохнул Тимша, — оно-то, конечно… Но все-таки интересно узнать, как они колдуют.

— Ничего интересного, — возразил охотник, — вот наведут они какую-нибудь порчу, а потом мучишься будешь не хуже, чем от твоей гики. Да и наверняка они страшные, словно волки.

— Ладно, давай-ка спать! — неожиданно заявил Тимша, — ты вот болтаешь, болтаешь без умолку, а утром встать не сможешь. Спи сейчас же!

Тимша отвернулся к стене, всем видом показывая — разговор окончен.

Синигир округлил глаза от справедливого возмущения и желания высказать бессовестному мальчишке все свое негодование. Но потом усмехнулся, задул свечку, смежил веки и последовал совету зверолова — уснул: провалился в черную бездну.

Тимша крепко спал, но темнота не поглотила его, как Синигира, а унесла в удивительное путешествие.

Во сне он летел, испытывая восторг, над Синим лесом, над Первым холмом, где деревья, украшенные резными нежными листьями, перемешались с темно-зелеными соснами, над желтой дорогой, ползущей вдоль северного склона Третьего холма, по которой можно добраться до Дювона. Однако почему-то целью ночного полета Тимши оказался не Золотой город, а холмы. С высоты полета юноша засмотрелся на зеленеющие волны садов, раскинувшиеся на юго-западе, в Межхолмье, откуда и до Четвертого холма недалеко, полюбовался на широкое живописное каменистое урочище, что пролегало меж Пятым и Третьим холмами, сам Пятый холм вырастал из легкой дымки цветными крышами.

Неведомая сила управляла Тимшей — он полетел на восток, где на пути зверолова, совершенно не зависимо от его воли, оказался Третий холм — удивительный и таинственный.

Третий холм расположился на равном расстоянии от четырех других. Люди обходят его стороной, удивляясь: для чего Третий холм, поросший причудливыми кустами и черными корявыми деревьями, нужен? Пользы людям от него никакой. Даже во сне Тимша подумал об этом!

Зверолов взмыл в небо, посмотрел на громаду Третьего холма с высоты птичьего полета и опустился на его вершину, прямо у подножия огромного дуба. Там он, переведя дух, присел, прислонившись к гладкому черному стволу, прислушался к шепоту темных коричнево-зеленых листьев. И правильно сделал, потому что в шелесте листвы, оказывается, отчетливо звучали слова, которые складывались в предложения. Тимша напряг слух, и вот что услышал:

«Во всякое время года на прекрасных дювонских холмах кипит жизнь. На Пятом холме фермеры пасут домашнюю птицу, огородники выращивают овощи и ягоды, на Четвертом — трудятся садоводы. Осенью хозяйки варят разнообразное варенье из фруктов и ягод — аромат его разносится по окрестностям, напоминая — скоро начнется зима, и тогда вырастут на рынках настоящие горы из баночек разноцветного лакомства, и торговцы станут зазывать народ громкими голосами. Второй холм — самый большой и высокий. На его западном и южном склонах пастухи и пастушки с самого раннего утра пасут стада коз и овечек да играют на дудочках, а вечером, заперев животных в загоны, выносят молоко в глиняных кувшинах на деревенские площади и продают сыроварам. Ремесленники, обитающие на северном склоне холма, трудятся в своих мастерских: там день и ночь гремят станки, а в кузнях звонко стучат молоты и молоточки, восточный же склон облюбовали лесорубы. Первый холм не так населен. Живут там в маленьких деревнях, что раскинулись средь рощ и заросших пахучими травами и цветами полян, пчеловоды и собиратели, дровосеки и рыбаки, охотники и звероловы, некоторые обитают также и в Синем лесу, чтобы не добираться слишком долго до заветных троп, голубых озер и мест охоты. А еще между Первым и Третьим холмами обитает немногочисленный народ — рощевики. Они занимаются ловлей певчих птиц.

Ярки и разнообразны краски, которыми наделила природа холмы. Зелень деревьев и трав, синь рек, пестрота цветов и птичьего оперения радуют глаз. С утра до ночи снуют по дорогам и тропинкам на самих холмах и в Межхолмье люди: пешком, на повозках, верхом.

Третий же холм застыл посередине Межхолмья темной тяжелой громадой. Дубы-великаны, украшенные резными большими листьями, такие же, как я, растут здесь в тесном соседстве с черными, словно обугленными, деревьями, на чьих корявых стволах и раскидистых ветках прилепились ядовитые серые грибы и висят огромные гнезда ворон.

Нет на холме дорог, а только узкие каменистые тропки вьются по склонам, не рискуя пробираться ввысь и вглубь. Бродят изредка по этим еле заметным дорожкам лишь знахари, что собирают редкие целебные травы, которые можно найти только на Третьем холме. Иногда еще забредают птицеловы-рощевики в надежде поймать ворону: ходят среди рощевиков слухи, будто вороны с Третьего холма говорят на языке людей и предсказывают будущее. Правда, такая птица ни разу не попалась в силки даже самых опытных птицеловов, потому у обитателей Синего леса, Первого холма и его окрестностей не имелось возможности убедиться в правдивости этих легенд.

Третий холм — единственный из пяти, где зима по-настоящему холодная и снежная: вершина холма утопает в сугробах, ледяной ветер гудит в вершинах дубов, стряхивая с деревьев белые хлопья, заставляет дрожать голые ветки. Метели, прилетающие на холм, вместе с черными тучами, засыпают каменистую почву. Зимой кажется: вся жизнь на холме умерла, и только вороны гуляют по снегу, оставляя причудливые следы»

Тимша внимал повествованию дуба — удивительные картины, мрачные и в то же время величественные, рисовало ему воображение.

А дуб все говорил, причем теперь, кроме его слов, Тимша услышал нежную мелодию — сказка превратилась в песню:

«Некогда на самой вершине холма стоял замок. Многочисленные острые шпили его высоких башен скрывались в облаках, причудливые изгибы стен и колонны обвивала повилика, а в узких окнах вечерами горел синий свет.

Старики с близлежащих склонов холмов порой поминают волшебницу, якобы жившую некогда в замке, но людям понятно: это — сказки.

Однако, если какой-нибудь отважный путешественник захотел бы подняться на самую вершину Третьего холма, преодолев крутые подъемы и тропы, прижимающиеся к отвесным замшелым скалам, он обнаружил бы: замок находился здесь на самом деле. Но печальная картина предстала бы перед смельчаком: развалины, поросшие колючками и затянутые паутиной, словно посыпанные пеплом, обгоревшие покореженные деревья да черные каркающие птицы, кружащие над запустением и тленом.

Но уже много лет никто не бывает на вершине холма, лишь дикие звери пробегают меж серых камней, ползают в расщелинах змеи, да вьют на черных деревьях гнезда вороны.

Никому из обитателей близлежащих селений, что расположились на других холмах и в голову не приходит обживать Третий холм: дорог там нет, плодородных почв — тоже. К тому же, люди боятся холодов, ведь на других холмах, как и в самом Дювоне, всегда тепло: даже глубокой осенью, когда уже созрели фрукты и овощи, радуя садоводов и фермеров, да и всех жителей дювонских земель своим разнообразием; даже зимой, когда прохладно и иногда падает снег, солнце все равно сияет в небесной выси, а снежинки переливаются в его лучах и слепят глаза.

На Третьем же холме даже в летние теплые дни мрачно сыро и зябко, так как лучи солнца с трудом пробиваются сквозь ветви огромных дубов, которые сплелись меж собой, образовав подобие решетки, отделяющей все живое на Третьем холме от неба и солнца»

Рассказчик-дуб умолк — теперь Тимша ясно слышал музыку, что словно сочилась из земли или из стволов деревьев.

Юноша принялся рассматривать дубы, росшие справа и слева, вверху и внизу — сколько видел глаз. Удивительными оказались эти великаны: только на первый взгляд они походили друг на друга, но, присмотревшись, Тимша заметил много интересного. Вот дуб с темной листвой, в его стволе — небольшая дверка. «Куда она ведет? — подумал юноша, а взор его уже привлекло другое дерево, невероятно толстые ветви которого протянулись горизонтально и уплывали, словно мосты, в неведомые глубины Третьего холма. Другой дуб был покрыт корой, что вся испещрена трещинами, составляющими чудесный узор — кажется: скрывает дерево некую тайну, зашифрованную в таинственном орнаменте. Но какую тайну? Как будто и нет ответа. Однако скоро Тимша понял, что это не так: шелест дубовых листьев слился с музыкой, которая стала еще громче, — и вдруг полилась чудная песня:

Мы дубы — за летом лето

На холме растем

И витарам век за веком

Песнки поем.

Мы давно стоим на страже

Третьего холма,

Преграждаем волю вражью,

Как велит она,

Королева черной башни,

Чародейка грез,

Повелительница страха,

Радости и слез.

Все вокруг подвластно силе

Топей и болот,

Третий холм — ее обитель

Магии оплот.

Знания ее безбрежны,

Доброта сильна.

Лишь бы только безмятежно

Жизнь ее текла!

Дар великий королевы

Черный дух болот

Охраняет от измены,

Силы придает,

Дарит бодрость и удачу,

Мудрость, доброту.

А еще дает в придачу

Ум и красоту!

И гармонии рожденье

дух болот несет —

Нет смятенья и сомненья,

И душа поет!

Но пришло однажды горе —

Вдруг погибло все:

Замок и его хозяйку

Пеплом занесло.

Юный зверолов, слушая волшебную песню, всмотрелся вдаль, и в туманной дымке, во мраке среди деревьев явилось ему видение: высокая, необыкновенно красивая женщина в черном плаще, окутавшим ее с головы до ног, стоит у ворот огромного каменного замка, держа на руках плачущего ребенка. Бледное лицо женщины невыразимо печально, прекрасные глаза полны слез. Вот она поворачивается лицом к замку, говорит что-то решительно и громко — вспыхивают над Третьим холмом яркие голубые молнии одна за одной, налетает ледяной ветер, срывая листья с деревьев.

Тогда стены великолепного дворца начинают медленно рассыпаться, падают вниз камни — поднимаются столбы сверкающей пыли, и взлетают с почерневших вдруг деревьев стаи ворон.

Женщина, склонив голову, медленно уходит по тропе в сторону Пятого холма, к урочищу, и словно растворяется в воздухе, а хлопья серого пепла, покружившись в воздухе, покрывают толстым слоем развалины замка, да и всю прежнюю счастливую жизнь хозяйки холма.

Все это увидел Тимша, и ему хотелось окликнуть незнакомку, но чудная картина растаяла, а на ее месте появилась другая: в темной башне, окна которой засыпаны землей, сидит на низкой скамье узник. Бледное лицо его исказило страдание, он шепчет, словно в бреду: «Предательство и обман…» Что значат его слова, Тимша не знает, но волна сочувствия поднимается в его душе.

Узник все смотрит в окно, но теперь уже видит не черную землю, а прекрасную девушку с синими очами; потом — степные просторы и пестрые, сделанные из толстых ковров дома, детей, играющих возле них, женщин и мужчин в простых одеждах. Узник вспоминал их лица и имена… И Тимша видел все это и вспоминал вместе с ним тоже…

Но вот кулаки узника сжимаются в бессильном гневе — он восклицает: «Золотой меч…», и повторяет несколько раз, словно заклинание: «Золотой меч, золотой меч» И Тимша шепчет то же самое…

Золотой меч! Символ Золотого города, гордость его основателей, благородных карагаев! Жители холмов и земель Дювона, конечно, читали сказки и знали: этот меч есть. Ну, или был. Или даже и не был, просто сказочники придумали такое оружие.

Однако пленник с изможденным лицом вряд ли бы стал вспоминать в минуту страдания несуществующий меч — Тимша, хотя и спал, в это верил. Узник точно знал: Золотой меч, выкованный давным-давно, хранится в башне Дювона, ожидая своего героя, настоящего рыцаря-всадника, честного, справедливого, благородного, милосердного мужа! Ибо так было задумано: воспользоваться волшебным оружием, принять его силу может именно герой в определенный день и час, и никто другой! Потому и отыскать в башне замка Золотой меч непросто: он надежно спрятан среди множества других вещей. Однако тот, кто знает, найдет его непременно. «Непременно…» — шептал во сне Тимша.

«Ты заплатишь», — тихо проговорил узник, обращаясь к кому-то невидимому. Глаза его засверкали, но тут же набежали на них слезы — несчастный уже видел не врага, а милые счастливые женские лица.

И юный зверолов рассмотрел их тоже… Теперь пред его взором возникла огромная зала, куда входят две девушки. Одна из них, совсем юная, голубоглазая, тоненькакя, словно тростинка, с короткими льняными волосами, одетая в легкое нарядное летнее платье, несет плетеную корзинку, полную золотых яблок, и радуется, говоря о том, что эти плоды помогут людям оьрести силы и преодолеть болезни.

Девушка угощает сидящего за столом мужчину золотым яблоком — Тимша с трудом узнает в черноволосом красавце узника из башни с окнами, засыпанными землей.

Другая девушка, стройная, с черной длинной косой, перекинутой через плечо, с румянцем на смуглых щеках, отчего-то неуловимо знакомая Тимше, сияя улыбкой в глубине темных огромных глаз, дарит мужчине небольшого полосатого зверька — зверолов узнает гику. Девушка быстро, со смехом, говорит что-то, но Тимша не может разобрать, что именно, но мужчина, глядя на девушку, отвечает ей с почтением и тоже улыбается.

Тимша видит, что в полупустой зале есть еще кто-то. Зверолов хочет вглядеться в лица и фигуры, и даже во сне пытается раскрыть глаза пошире, но у него не получается — картина уплывает, и пред юношей вновь — узник и сидящая рядом с ним гика, что, как и хозяин, смотрит с тоской на землю за окном. И тогда невыносимая печаль вдруг одолевает Тимшу, такая, от которой сжимается сердце, а на глазах выступают слезы.

— Ты можешь уйти, — говорит узник полосатой белке.

Зверек качает круглой головой, украшенной ушками с кисточками, сворачивается клубком и засыпает, а несчастный отворачивается от окна.

Тимша, проникшийся состраданием, силился спросить у заключенного в башне, что за беда с ним случилась, однако неведомая сила подхватила его и понесла — юноша вновь полетел, будто птица.

И вот он оказался над Вторым холмом, высоком до такой степени, что дома, построенные на самой его вершине, кажется, служат опорой небесному своду. Тимша летит вначале над южным склоном, потом — над восточным. Склоны эти поросли высокими соснами, огромными грабами, зелеными елями — там видит Тимша лесорубов, что выбирают деревья для рубки. Далее Тимша несется к северной части холма, где обитают мастера, владеющие различными ремеслами. Деревни их с широкими улицами сползают с самой вершины и останавливаются у дороги, которая отделяет Второй холм от Бурой пустоши. Там, в ее каменоломнях и штольнях кипит работа: добыватели из недр вынимают руду, что потом перевозят на Второй холм, где искусные мастера превращают ее в ножи для охотников, украшения, посуду.

После путь Тимши продолжается вдоль западного склона, где, как и говорил волшебный дуб, паслись стада коз и овец. Тимша взмывает на невидимых крыльях над холмом — мелькают под ним черепичные крыши. Одна из них, не коричневая, как все остальные, а синяя, привлекает внимание юноши: покрывает она самый высокий дом, не дом даже, а маленький замок, причем в центре этой крыши — необыкновенный стеклянный купол.

«Чудеса!» — восхищенно перевел дух Тимша, а сон уже уносит его на юг, к Первому холму.

Первый холм хорошо знаком юноше: частенько он забредает туда, так как знает пару заветных троп, по которым гуляют хитрые лисы и толстые барсуки. Теперь видит Тимша с высоты полета веселых бобошек, что снуют в поисках еды меж сосен и елей, растущих вперемешку, енотов, полоскающих рыбу в маленьком лесном озерце, и даже ядовитую гику, что прыгает с ветки на ветку, вертя круглой головой. На пестрой полянке желтеют пчелиные домики, и бродят около них, надев сетки на головы, пчеловоды.

Не успев налюбоваться милой с детства картиной, Тимша чувствует: незримые крылья несут его дальше, к Межхолмью, что раскинулось между Первым и Четвертым холмами и представляет из себя изумрудно-зеленое море садов. Сам холм довольно пологий — расположились на нем деревни садоводов, утопающие в роскошной зелени. В Межхолмье, так же, как и на самом Четвертом холме, работают садоводы: обрезают ветки, высаживают молодые деревца, а летом и осенью собирают урожаи в огромные плетеные корзины. Удивительно, но даже во сне Тимша чувствует аромат яблок и спелых слив. С высоты юноша видит стройные ряды деревьев и кустов, виноградники, ползущие, как зеленые змейки, по равнине и поднимающиеся на холм.

А вот и Пятый холм, самый населенный. На Пятом холме расположен городок с яркими домиками, возле которых — грядки с овощами, цветники, и, конечно, клумбы с розовыми кустами. Тимша замечает: в каждом уголке холма происходит движение, ведь на Пятом холме живут огородники и фермеры — целый день для них проходит в заботах. В каждом небольшом огороде трудится семья: снуют мужчины и женщины в ярких одеждах между аккуратными грядками, поливая нежные ростки из огромных леек. Вот Тимша видит, как огородники устанавливают чучела на полях, скорее смешные, чем страшные, а некоторые, сидя на крылечках домов, плетут из камыша заборы, чтобы огородить посевы от кроликов и домашней птицы, что пасутся на изумрудно-зеленых склонах. Фермеры в высоких сапогах, с гибкими прутиками в руках важно осматривают свои маленькие стада. Кролики, белые и пушистые, цесарки, куры, индюки гуляют по лужайкам и щиплют травку, а утки и гуси плавают, как маленькие лодочки, в прозрачных прудах.

Пролетая над Пятым холмом, Тимша понимает, что справа, совсем рядом раскинулся город Дювон с его Разноцветным дворцом. Юноша поворачивает голову — и просыпается.

В крохотном окошке розовел рассвет — можно угадать очертания убогого убранства комнатушки, на которое смотрел пробудившийся зверолов, не понимая: где он и что произошло. Его ночное путешествие оказалось до того реальным, что Тимша, лежа на жесткой глиняной кровати, не спешил вскакивать, а размышлял о значении необыкновенного сна, продолжал восхищаться невероятной красотой холмов и грандиозным величием и Третьего холма, что поразил Тимшу своей таинственностью.

«Интересно, — думал зверолов, — выглядят ли холмы на самом деле так же, как во сне?»

Никогда такие удивительные сновидения не приходили к нему раньше, и оттого волнение и вопросы, на которые юноша не знал ответов, терзали его. Куда ушла красавица с Третьего холма, почему рухнул ее замок? Какой смысл в песне старого дуба? Что произошло с узником, и отчего окна его тюрьмы засыпаны землей? Кто эти девушки, беседовавшие с несчастным раньше, когда он был молод и красив? И зачем все это приснилось зверолову Тимше из Синего леса?!

Однако деятельная натура юноши взяла свое: сон — сном, а впереди его ждало удивительное приключение, потому, встряхнув вихрастой головой и прогнав остатки грез, а заодно и тревогу, Тимша улыбнулся новому дню.