Путешественник из ниоткуда

Валерия Вербинина, 2008

Какие только роли не приходилось играть баронессе Амалии Корф, сотруднице особой службы Его Императорского Величества! В новом деле – о пропавших чертежах, содержащих тайну государственной важности, – ей пришлось перевоплотиться в… впрочем, это пока должно оставаться для всех секретом. Особенно для провинциального полицейского чиновника со звучным именем Аполлинарий Марсильяк. Именно он обнаружил тело человека, выпавшего из петербургского поезда, но чертежей при нем, увы, не оказалось. Более того, на следующий день пропало и само тело! Марсильяку ни за что бы не решить эту головоломку, если бы за дело не взялась несравненная Амалия…

ГЛАВА VII

Я хотел выскользнуть на улицу незаметно — уж больно неприятно было видеть фальшиво-сочувствующие физиономии нижних чинов, которые были во всех подробностях осведомлены о приключении с пропавшим телом. Однако не удалось. Я как раз проходил мимо кабинета Григория Никаноровича, когда оттуда донеслось весьма выразительное восклицание, после чего раздался топот ног и, распахнув дверь, исправник нос к носу столкнулся со мной.

— А! Марсильяк! Вас-то мне и нужно, голубчик! Читайте же, милостивый государь! — И он сунул мне под нос телеграмму. — Что же вы стоите как вкопанный? Читайте, читайте! Вы же суетились, посылали телеграфные извещения о якобы убитом пассажире… Так что, как говорится, вам и честь!

Я поглядел на его торжествующее лицо, взял телеграмму и прочитал текст. Она была послана из Санкт-Петербургского управления железных дорог и заключала в себе следующее сообщение:

«По вашему запросу имеем честь сообщить пассажир Петровский Иван Сергеевич в списках пассажиров не значится ни один кондуктор не заявил об исчезновении кого-либо следующего поездом Москва — Санкт-Петербург в указанное вами время Секретарь Дерябин».

Земля уходила у меня из-под ног. Так что же, мне все приснилось? И человек со сломанной шеей возле насыпи, и паспорт, и записка от таинственной Китти, и ключ… Верно, ключ! О котором я почти забыл, занимаясь делом Старикова.

— Ничего не понимаю, — признался я, возвращая телеграмму Ряжскому.

Исправник победно прищурился.

— Ага, милостивый государь, не понимаете? А я понимаю так, что будет скандал. Вы ведь понаслали телеграмм черт знает куда. Можно подумать, вас просили! А кому придется отвечать за это безобразие? Конечно, мне. А как же? По губернии шастают неопознанные трупы, куда смотрит полиция? — Он скомкал телеграмму и топнул ногой. — В какой-нибудь непотребной газетке, прости господи, еще пропечатают из-за ваших дурацких фантазий, милостивый государь! Сейчас ведь фельетонисты шустрые, их хлебом не корми, дай только пройтись насчет властей! — Григорий Никанорович начал закипать праведным гневом. — Еще и в отставку придется подать… А все из-за вас! Как там дело с той окаянной собакой, продвигается? Только попробуйте мне сказать, что нет!

— Стариков настаивает на алиби, — сказал я. — Уверяет, что все утро был в церкви, а потом на кладбище у могилы сына.

— В церкви? Гм! И свидетелей, конечно, нет?

— Он называл отца Степана.

— Священника? Ну… ну…

По всему было видно, что Григорий Никанорович хотел сказать какую-нибудь резкость, но его набожность не позволяла ему усомниться в весомости показаний духовного лица.

— Наверняка Стариков врет, — сказал наконец исправник, избрав более безопасный путь.

— Возможно, — согласился я. — Поэтому я и хочу поговорить со священником.

Григорий Никанорович вздохнул. Плечи его опустились.

— Каким вздором мы с вами занимаемся, голубчик, каким вздором… — уже без всякой злобы промолвил он. — Ладно! О ходе расследования прощу докладывать мне непосредственно. — И поморщился, как от зубной боли: — Придется еще объяснения властям давать по поводу вашего исчезнувшего трупа… Н-да, Аполлинарий Евграфович, подвели вы меня, подвели. Под монастырь!

Я подумал, что объяснения он, скорее всего, будет давать за вечерним вистом, но промолчал. Тем более что Ряжский не хуже меня разбирался в подобных тонкостях.

— Хорошо, — сказал на прощание исправник. — Так я жду вас сегодня с докладом по поводу стариковского дела!

Я пообещал ему, что сделаю все от меня зависящее, попрощался и вышел на улицу, где в грязи уныло копошились куры.

Как оказалось, вышел я только для того, чтобы неподалеку от вывески «Моды парижские, лондонские и иные прочие» получить чемоданом по голове.

* * *

Это был добротный чемодан, совершенно новехонький и набитый, судя по его весу, плотно пригнанными друг к другу кирпичами. Слегка опешив от удара, я повалился на дорогу, а хозяйка чемодана заметалась вокруг меня, испуская бессвязные крики на французском языке.

— Ah, monsieur! Quel dommage! Je vous ai blessé! Ah, monsieur, je vous demande pardon de tout mon coeur!^[8]

— Сударыня, — пролепетал я, совершенно оглушенный водопадом слов и еще более — проклятым чемоданом, от которого едва не лишился последних остатков разума. — Сударыня, ну что вы! Я виноват столько же, сколько и вы.

По правде говоря, я совершенно не считал себя ни в чем виноватым, просто надо же было хоть как-то успокоить бедную женщину, проявлявшую все признаки совершенного отчаяния. Минуту назад я спокойно шел по площади, когда у модной лавки со мной поравнялась обшарпанная, видавшая виды колымага. Неожиданно она остановилась, а в следующее мгновение дверь растворилась и в меня полетел тот самый чемодан. Следом за чемоданом из кареты показалась и его обладательница — женщина еще довольно молодая, рыжая, веснушчатая, в очках, придававших ей необыкновенно ученый вид, и принялась оглашать воздух жалобами на языке Расина и Мольера.

— Ишь разливается, — непочтительно проворчал сидевший на козлах кучер.

Незнакомка всмотрелась в мое лицо и взвизгнула:

— Ah, monsieur, que vous êtes pâle! Vous avez besoin du docteur!^[9]

— Не нужно мне никакого доктора, — огрызнулся я, кое-как поднимаясь с земли и отряхиваясь.

Чемоданометательница робко и встревоженно смотрела на меня снизу вверх (она оказалась гораздо ниже меня), и машинально я отметил, что у нее очень красивые глаза.

— Ньет доктора? — с трудом, коверкая русские слова, проговорила она.

— Со мной все в порядке, мадам, — заверил ее я.

— Не мадам, мадемуазель! — пропищало комичное создание и, прежде чем я успел опомниться, крепко вцепилось в мою руку. — Я — мадемуазель Изабель Плесси.

— Очень приятно, Аполлинарий Марсильяк, — пробормотал я, ошеломленный ее напором.

— Марсильяк? О! — Она даже взвизгнула от восторга. — Vous êtes mon compatriote, n’est-ce pas? Ah, que c’est bien!^[10]

— Вообще-то я русский, мадемуазель, — заметил я, пытаясь осторожно высвободить руку из ее цепких пальчиков.

— О! Но вы утшитель французского, да? Нет?

— Я не учитель, — уже сердито ответил я. — Я полицейский.

Мадемуазель Плесси даже подпрыгнула на месте.

— Правда? Настоящий policier^[11], как месье Лекок? О!

— Ну до месье Лекока мне еще далеко, — усмехнулся я, вспомнив о трупе, нагло скрывшемся с места преступления. — А вы что же, читаете уголовные романы?

— Я есть большой поклонница этот жанр! — гордо объявила мадемуазель и в доказательство распахнула проклятый чемодан, который несколько мгновений тому назад угодил мне в голову.

С некоторым изумлением я убедился, что он битком набит французскими книгами. Здесь был весь Габорио, мемуары Видока, какие-то книжки о его приключениях в потрепанных обложках… Все я толком рассмотреть не успел, потому что мадемуазель Плесси захлопнула чемодан — и тихо взвыла, прищемив пальцы крышкой.

— Я немножко неловкий, — объяснила она, когда с моей помощью ей удалось высвободить пальцы. Она подула на них, исподлобья глядя на меня, но поняла, что я не сержусь, и улыбнулась.

— Какое там немножко, — проворчал кучер, расслышавший ее слова. — Блажная, чисто блажная.

— Вы не посадить меня в тюрьма? — деловито осведомилась мадемуазель Плесси.

Я удивился:

— Вас? За что?

— За моя valise^[12], — простодушно объяснила она. — Я вас ударить.

— Пустяки, — отмахнулся я. — Я уже забыл.

— Забыли? — поразилась она, дотрагиваясь до моей головы. — Mais vous saignez!^[13]

— Нет-нет, ничего страшного, — успокоил я француженку, доставая платок.

— Как ничего? — поразилась она. — Но ваша голова! Может быть разние conséquences!^[14] Я обязана доставить вас к доктор. Пойдемте! — И она потянула меня за руку.

— Нет-нет, я не хочу к доктору, — воспротивился я. Единственным приличным врачом в городе был Соловейко, а я не желал выслушивать его соболезнования по поводу моего удравшего покойника.

— О, какой вы, — надулась Изабель. Внезапно ее лицо озарилось. — Знаете что? Я могу отвезти вас домой. Мой карет в ваш распоряжений. — И она гордо указала на колымагу.

Я начал отнекиваться, но она настаивала. По ее словам, она хотела загладить свою вину за летающий чемодан. Неожиданно мне в голову пришла одна мысль:

— Знаете что, мадемуазель? Я согласен, только отвезите меня не домой, а к моему знакомому, и будем считать, что мы квиты. Хорошо?

— Хорошо! — радостно прощебетала француженка. — Аркади! — закричала она, делая ударение на последнем слоге. — Аркади, valise! Ми едем!

— Господи, вот навязалась напасть на мою голову, — тоскливо пробормотал кучер и, спустившись с козел, помог мадемуазель Плесси втиснуть непокорный чемодан обратно в карету. Вслед за чемоданом уселись и мы, и колымага тронулась в путь.

Примечания

8

Ах, месье! Какое несчастье, я вас ранила! Месье, я искренне прошу у вас прощения! (франц.)

9

Месье, как вы бледны! Вам необходим доктор! (франц.)

10

Вы мой соотечественник, верно? Ах, как мне повезло! (франц.)

11

Полицейский (франц.).

12

Чемодан (франц.).

13

Но у вас кровь! (франц.)

14

Последствия (франц.).