Дипломная работа

Василий Панфилов, 2021

Жизнь молодого русского государства, складывающаяся там, где не так давно были владения Сесиля Родса! Политика и дуэли, опасные приключения, спасение из британской неволи африканских королев и подготовка к новой войне! Книга содержит нецензурную брань.

Седьмая глава

— Лабиринт Минотавра какой-то, — остановившись на покурить, сплюнул раздражённо Коста, вконец отчаявшись отыскать коллегу в путанных двориках, коридорах и комнатушках Кнессета. Перехваченные депутаты и чиновники охотно делятся информацией о возможном местоположении Хаима, но то ли играют в Сусанина, то ли путают право и лево, и русский со своим.

А ещё эти строители, будь они неладны! Там коридор перегородили, здесь дверь в стене из самана прорубают или наоборот — закладывают! Раз обошёл, два…

… и стоишь, как дурак! Снова потерялся!

Кнессет разрастается подобно раковой клетке, выпуская метастазы во все стороны разом. Клети, клетушки, внутренние дворики, открытые и закрытые переходы в залы заседаний, министерства и ведомства…

… в лучшем стиле трущоб арабского Востока. Так получилось.

Никто толком не знает, как должно функционировать правительство, и получается одна сплошная импровизация на бегу. Анархический хаос, в котором только начинает выкристаллизовываться будущее правительство Иудеи.

Уже есть премьер-министр и гражданская администрация, она же военная, и…

… на этом всё.

Портфели ещё не созданных министерств делятся между группировками с учётом военных заслуг, родственных связей, политического веса в Африке и Европе, и разумеется — религиозных течений. Решения принимаются простым большинством голосов и перевесом политических сил, но если кто-то считает иначе, он может подкрепить своё хотение деньгами в бюджет.

Кажущаяся анархия, тщательно просчитанная Бляйшманом, играющимся в демократию ровно в тех границах, которые ему удобны! Решение спорное, но…

… а куда деваться?

Иудея не рождалась в боях, а основана де-факто хотением Кайзера.

Выбившихся из низов боевых офицеров и проверенных войной интендантов с управленцами очень мало. Иммигрантов из Европы и обоих Америк, претендующих на посты в правительстве и армии Иудее, встречали не то чтобы вовсе в штыки, но откровенно настороженно, а порой и ревниво.

Заслуженные, но не всегда образованные ветераны предвзяты, да и как могут быть непредвзяты люди, только что победившие Британию?! Они смогли, а вы…

… кто такие?!

Офицерам европейских армий нужно доказывать, что они достойны служить в Армии Победителей. А ещё — перемолоть уставы европейских, американских и русской армии в единое целое, годное к применению здесь и сейчас…

… и непременно — с учётом боевого опыта Африканской Кампании!

Аналогично — управленцам и политикам. Грызня!

Бляйшман не участвует в политических баталиях, выступая в роли Судии и Арбитра. Правильно или нет, рассудит Время, а пока — так.

— О… — приглядевшись и увидев знакомую физиономию, мелькнувшую в дальнем конце коридора, грек гаркнул, надсаживая горло:

— Яков! Яков, маму твою Сарру! Лебензон!

— А? Коста? — неуверенно прищурился тот в полумрак, где стоял одессит, — Шолом, шолом… — ты-то што здесь делаешь?

— Дела… — неопределённо ответил грек, пожимая руку, — ты начальника своего видал сегодня?

— Хаима-то? Канешно, — долговязый контрабандист перехватил поудобней изрядно вытертую пухлую папку, — проводить?

— Будь добр, — кивнул Коста, выкидывая окурок в окно, — а то боюсь заблудиться.

— Я ж как умный, — хмыкнул грек, подстраивая шаг под проводника, здоровающегося на ходу со встречными, — когда мине в командировку направили, взял карту страны, города и Кнессета, и шо ж ты думаишь? Не понадобились! Вы их шо, на запутывание врагов выпускаете?

— А, это… — отмахнулся небрежно Лебензон, — шалом, Моше! Хотели как лучше, а получилось как всегда^[11]! Замах был на рупь, а шо вышло, ты и сам можешь поглядеть.

— И всё-таки? — не отставал грек.

— Ну… — независимо дёрнул плечом Яков, — это времянки. Фима уже сказал своё веское да плану градоустройства, и все эти халабуды будет потом сноситься.

— Сразу не проще?

— Получается, шо и нет, — усмехнулся Лебензон, — сам-то как?

— Соня девочку родила, — зажмурился Коста счастливо, — красивая… в мать!

— Ишь ты, поздравляю! — искренне порадовался старый приятель, который во времена Одессы бывал иногда и неприятелем. А потом случилась война и другое государство, и давешнее неприятельство вспоминается сейчас с умилением и словами"А помнишь?!"Жизнь…

— Вот, — остановился Яков у приземистого длинного барака из самана, вписавшегося в здешнее безобразие с органичностью навозной лепёхи, сброшенной вилами с тачки на преющую на задах огорода кучу такого же добра, — военное ведомство Иудеи.

— Погодь… — остановил он жестом Косту, — секретность и всё такое.

— Хаим! Хаим! — заорал истошно Лебензон, вспугивая каких-то птах, устроившихся на соседней крыше, — До тибе пришли! Коста!

— А! Сейчас… минутку! Документы уберу!

–… не то штоб прям секретность, калимэра… — минуту спустя объяснялся Хаим, выпроводив Лебензона с каким-то поручением.

— Шалом, — отозвался Коста, пожимая мозолистую потную руку.

–… просто делаю изначальный орднунг, — закончил иудей, снимая сохнущую на спинке стула стираную рубаху и перекладывая её в сторонку, — Ну, садись! Я таки понимаю, Фольксраад Кантонов внял мольбам бедного мине и направил тибе на сверку и координацию?

— Будим вас координировать и сверять, — по-своему перевернул грек, поудобней устроившись на скрипнувшем стуле и обведя взглядом кабинет, — малой-то твой где?

— Моше? На тренировке батальона, — важно отозвался хозяин кабинета, покосившись на грубо сколоченные полки с личными делами.

— Батальона, — усмехнулся Коста, — сколько там в морской пехоте Иудеи? Сотня хоть есть, а? У меня под началом полторы тысячи, и почти все — ветераны! А у тибе?

— Дело не в том, сколько нас, — жабой надулся Хаим, вильнув взглядом, — а в перспективах!

— Ша! — Коста хлопнул ладонью по столу, — Хаим, мы с тобой сколько годиков уже знакомы, так што давай не будем делать друг другу нервы! Лично тибе я уважаю уже давно, и ещё больше зауважал после войны! Но сколько таких, как ты, в ваших жидких рядах?

— Морская пехота Иудеи… — торжественно начал Хаим, кривясь как от зубной боли и пытаясь раздуться много больше, чем позволяет аскетичная обстановка небольшого кабинета, где нет даже телефона.

— И снова ша! Хаим, друг мой! Я не претендую на формальное главенство в нашем Союзе, ты мине понимаешь? Формально ты и мы равны, и так всё и останется, по крайней мере — до очередной войны. А пока давай не делить песочницу, потому как мы играемся в разных!

— Ой-вей… — встряхнув головой, Хаим с силой потёр лицо и осунулся на стуле.

— Всё так плохо? — поинтересовался грек после короткого молчания.

— Нас меньше тридцати тысяч, Коста, — мрачно отозвался старый друг, — всего! На всю Иудею, понимаешь?

— А писали вроде…

— Да! Писали! — прервал его иудей, — На заборе вон тоже… написано. Решили так вот, духоподъёмно. Преувеличиваем численность и успехи, преуменьшаем неприятности.

— Не всплывёт?

— По головам считают, в порту, — мрачно отозвался Хаим, доставая из стола бутылку и два стакана, — будешь? Твоё здоровье…

— Твоё здоровье… — эхом отозвался грек, выпивая крепчайший горлодёр, как воду, — это шо же выходит — в Дурбане живёт человек или в Претории, но если он обрезанный, то вы числите его своим?

— Здесь я тибе не помогу, — подытожил Коста после короткой паузы.

— Здесь — нет, — кивнул Хаим, — а вот…

Встав, хозяин кабинета снял со шкафа увесистую папку, сдув с неё пыль.

–… здесь — могёшь!

Видя, что грек не спешит хвататься за каку, Хаим усмехнулся кривовато.

— Просто ситуацию описал, как есть, — пояснил он, — обстановку в нашей дружной стае товарищей. Кто там против кого дружит, поддруживает и альянсирует.

— Хм… — взвесив папку на ладони, Коста открыл её, обозначив начало помогания, и вопросительно уставился на иудейского морпеха.

— Одна большая политическая жопа, — ёмко охарактеризовал ситуацию иудей, — Не скажу, шо вовсе уж лишён политических амбиций, и если бы нашёлся кто-то сильно хороший и компетентный на моё место, я бы подвинулся. Вот те крест!

— Х-хе… — мотанул головой грек, давя усмешку.

— Рувим? — осклабился Хаим, — Тожи вспомнил?

— Он самый. Так шо, так-таки и подвинулся бы? — подначил друга грек, приподняв недоверчиво бровь.

— Без восторга и с нытьём, но таки да, — уверенно кивнул старый контрабандист, — В историю я уже немножечко вошёл, и могу входить дальше как первый командующий морской пехотой Иудеи, а могу — в морские перевозки и накопление капитала всерьёз, а не как сейчас. Так што гонор боролся бы в мине с жадностью, и жадность имела бы все шанцы!

— Хм… совсем не на кого оставить?

— А я о чём?! — Хаим развёл мосластыми руками, показав ненароком пропотелые подмышки старого френча, — В теории таки да, а на практике — одна сплошная политика выходит! Я таки понимаю за неё, но не до такой же степени, штоб сливать уже имеющиеся достижения в угоде политической конъюктуре!

— С доказательствами? — пожестчел лицом грек.

— А как же! — осклабился Хаим, похлопывая по папке, — Да не умствования старого мине, а доказательства за былое! Планы-то у них можит быть…

Он прервался, смачно харкнув в плевательницу.

–… хорошие, да беда в том, шо хорошесть и толковость их будет тока в том случае, когда и если они получат всю полноту власти. Ты мине понимаешь?

— Ага… распихать локтями конкурентов, а потом уже устроить светлое, в своём понимании, будущее? Та-ак… Иудея, как слабое звено?

— Потенциально — да, — закивал Хаим, отмахиваясь от мухи, норовящей усесться на потное лицо, и подвигая папку ближе к гостю, — Только распихивание будет вплоть до убийств, чему я совсем не удивлюсь, а планы их на прекрасное будущее прервутся британским десантом! Держусь пока на старом авторитете и одесских знакомствах. Но они, суки, тоже на авторитете, только што не нашем!

— Одесса-мама… — Коста прикусил губу, решительным жестом забирая папку, — ладно! Возьму на поглядеть, и если всё так…

–… не обижайся! — выставил ладони грек, — Ты можешь банально ошибаться, с этим-то согласен?

— Да, — нехотя выдавил Хаим, сдуваясь на скрипнувшем стуле.

— Если, — выделил Коста голосом, — ты не ошибаешься, будем помогать. Есть идеи и идейки, как поднять твой личный авторитет. А всё-таки, неужели так плохо? С Одессы чуть не половина здесь, и шо, тебе перестали узнавать в лицо и по авторитету?

— Да… — перекосился Хаим, как от лимона пополам с уксусом, — так-то посмотришь, вроде как вокруг свои да наши, а на деле всё сложней! С Европы всё больше не вдовы да сиротки приезжают, а либо представители серьёзных людей и общин, либо такая отморозь, шо хоть в почётные казаки принимай!

Выдохнув, он снова налил себе местного вина и подвинул греку бутылку.

— Так-то… — отпив чуть, продолжил иудей с усмешечкой, — наши-то, одесские, всё больше семейные, и как люди умные, чуть не в большинстве решили осесть в Дурбане. Так што… не в большинстве мы, совсем не. Если в мужчинах брать, то у европейцев перевес, и не самый слабый. Благо, у них единства нет, а так…

–… в Семэна Васильевича два раза уже стреляли, понимаешь? Даром што шериф всея Иудеи!

— Вот так-так… — откинулся Коста на спинку стула, — и ты молчал? И Семэн?

— Как-то стыдно было, — Хаим не поднимал глаза, — вроде как не справляемся.

— Боевые отряды? — деловито уточнил грек.

— Ну… так, — пожал плечами иудей, — если как бойцы, то не очень, а если как террористы, то каждый второй.

— А т ж Бога душу… — заругался Коста зло, выплёвывая слова и чернея лицом, — дебилы, блять! Вы! И не смотри так! Подумать не могли, шо те же Ротшильды могут иметь в Иудее свой козырный интерес?! И Фима, поц на премьерстве, расхорош! Шо мы, не помогли бы по старой памяти?! А то тухес какой-то, ей Богу! Делали войну одни люди, а их потом в сторонку отодвигать? Хуй там!

— В общем, так… — могучая рука грека легла на папку, — будет ли помощь лично тибе, я пока не знаю! Не вскидывайся! А вот этих, гиен европейских, мы точно укоротим!

Переведя взгляд на стоящие в углу простецкие ходики с кукушкой, Коста осёкся.

— Заболтался… — он встал, подхватывая со стола фуражку и отбирая у Хаима обгрызенную галету, — пока искал, пока то-сё… Егорка в Кнессете выступать будет — пошли, а то опоздаем!

–… неделю как прибыл Егор, — на ходу рассказывал Коста поспешая за старым другом по извилистым переходам, — ну сходу — дела, дела, дела… Говорит — разделается с самыми наипервейшими, и смоется далеко и надолго, в сине-море-окиян! И ругается стихами! Из Парижу сбёг, потому как забодали, а здесь он в два раза забоданней.

В Кнессете, рассчитанном на сто двадцать человек, толпилось как минимум двести и ещё немножечко. Депутаты, члены правительства разных рангов, авторитетные политики, представители общин, раввины, наиболее уважаемые дельцы, военные и репортёры, и разумеется — случайный люд.

Вся эта уважаемая публика беседовала, местами галдела, а местами и вовсе — норовила перейти на личности, вплоть до хватания за грудки.

Впрочем, она и обстановка — ни разу не парламентская, а так — сарайчик больших размеров. Сараище.

Только что окна большие, через которые заглядывают любопытные, да ряды кресел и невысокая сцена с президиумом и трибуной. Отделка самая простая — штукатурка с синькой, да развешены невпопад фотографии с примерами героизма времён прошедшей войны, и портреты государственных деятелей Иудеи, чтоб не путался народ. Пахнет штукатуркой, пылью, потом, табаком и алкоголем, едой и больными зубами, одеколоном и ваксой.

— Привоз! — гыкнул Хаим, ввинчиваясь в толпу безо всяко стеснения и чувствуя сибе так хорошо и по родному, как только можит чувствовать одесский жид в родной стихии! На ходу он здоровался, хлопал по спине приятелей, огрызался на враждебные выкрики и уверенно шёл к своей цели — местам в первых рядах.

— Самый цимес, — довольно констатировал Хаим, пристраивая костлявый зад на подлокотнике чужого кресла, — не только хорошо видно, но можно и подискутировать с выступающим, не надсаживая горло.

— Шо ви сибе позволяете! — взвился придавленный задом, интеллигентного сложения человек.

— Ша! — Хаим даже не повернулся, — Я тут вообще-то имею право находиться, а вот за тибе ещё надо посмотреть! Твоей личности в списках што-то не припоминаю!

— Я…

— Головка от патефона, — равнодушно осадил соплеменника Хаим, — а если вдруг шо, то окошко — вон оно, а лететь низенько!

— Ну хоть ви скажите вашему другу, — не унимался придавленный, неуклюже поправляя перекособочившиеся очки, — Ви же из Кантонов, да?

Он говорил как человек, родившийся и выросший в напрочь жидовском местечке, с таким жутким акцентом, что Коста понимал его через раз, хотя казалось бы!

— Из Кантонов? — не унимался очкарик, — Так? У вас, говорят, нет таких безобразий, а…

— Есть, — вздохнул Коста, — вплоть до мордобоя…

Грек машинально потёр кулак, потому как причиной, следствием и главным героем последнего был он сам, и вышло немножечко неудобно, потому как не того…

… и не тех.

Придавленный замолк, а на сцену один за другим начали подниматься выступающие. Повестки самые разные — от международного положения, до вопросов иудаизма и починки изгороди, которую проломили люди шерифа в погоне за нехорошим кем-то.

Председательствующий спикер, перерывая шум, сломал два деревянных молотка и…

… это вызвало ещё одну повестку, о замене штатного плотника Кнессета, ибо ну халтура же! Плотник, сидевший в зале, не постеснялся встать и предложил заменить спикера, ибо болван!

Свои сторонники, к вящему удовольствию Косты, нашлись у каждого, и минут десять было потрачено на интересную и увлекательную ругань — с идиомами, гиперболами и аллюзиями.

Потом был короткий националистический спор, должен ли говорить Панкратов на идише или пусть его на русском? Предмет спора сидел на столе, и болтая ногой в побитом жизнью ботинке, по-дружески общался с президиумом, грызя какой-то сочный фрукт и нимало не беспокоясь обсуждением.

Националисту напомнили, что Егор, он же Шломо, может хоть на иврите не хуже ребе, а вот насчёт личной образованности его, националиста, ещё большой вопрос! Спор закрыл один из авторитетных раввинов, указав на наличие делегатов из Кантонов, и потому говорить присудили на русском.

Панкратов разродился цветистым приветствием на иврите и перешёл-таки на русский. Для начала он объявил о закладке университета в Кантонах…

… после чего перескочил на вопрос признания Иудеей светского брака, и ряда столь же специфических вопросов. Столь недвусмысленное послание игнорировать было нельзя, и…

— Процентная норма какая?! — послышался пронзительный фальцет, и на кресло вскочил с ногами прыщавый юнец, уставившийся на оратора, как на Мошиаха.

— Ноль! — отрезал Егор, — Учащийся берёт кредит непосредственно у университета, а каковы его религиозные убеждения и гендерная принадлежность, роли не играет!

… Иудея сделала решительный шаг на пути становления светским государством.

* * *

— Вопрос кафров… — начал докладчик, и в зале разом поднялся шум. Спикер застучал молотком, призывая Фольксраад Русских Кантонов к тишине. Сломав молоток, он застучал по столешнице ладонью, которая, судя по звуку, твёрже иной деревяхи!

— Надоели уже! — с места заорал одиозный Марков, вскакивая в кресло памятником самому себе, — Национальная партия давно предлагает ввести департамент Туземных дел, и свалить всё текучку с кафрами на него! Сколько можно? Только и слышно, что о жалобах шона на матабеле, да о необходимости компенсировать тсвана отобранные угодья! Это не тот масштаб, штобы тащить на обсуждение Фольксраада, заминая действительно важные вопросы!

— Тратим время чорт знает на што! — поддержал Маркова один из соратников, и Фольксраад зашумел.

— Я понимаю желание националистов замять тему туземцев, — вскинулся докладчик, непримиримо сверкая очками и собирая губы в жопку, своеобразно выглядящую над узкой козлиной бородкой, — но мы, партия"Социалистической Африки", считаем…

— Да похуй, што вы там считаете! — эпилептиком задёргался на кресле Марков, — два процента…

— Тишина! — вовсе уж в голос заорал спикер, багровея лицом и вставая с места о весь свой немалый рост, — Гражданин Марков, ещё один выкрик такого рода, а тем паче с места, и я вынужден буду вспомнить о регламенте и вывести вас из зала! Если мы будем ограничивать права своих политических оппонентов, в том числе и на свободу слова, то чем мы лучше, блять, Николашки?!

— Гражданин Калинин, — уже спокойней сказал спикер, усаживаясь в кресло, — честно выиграл выборы в Фольксраад, и имеет те же права, што и вы, гражданин Марков, это вам ясно?

— Ясно, — пробурчал глава"Национальной партии Русских Кантонов", садясь в кресло с видом Наполеона, ещё только начавшего свой путь в Консулы.

— К сведению гражданина Маркова, — ехидно сказал Михаил Иванович, — наша партия представляет отнюдь не два процента, а несколько более количество избирателей.

— Цветных! — выкрикнул Марков, багровея лицом.

— Избирателей, — поправил его Калинин, улыбаясь ехидно, — полноценных граждан Русских Кантонов, имеющих право голоса. А если гражданин Марков не уймётся со своими выкриками, то я напоминаю ему, что стреляю я лучше него, а право на дуэль в нашей стране внесено в Конституцию!

— Тишина! Тишина! — заорал спикер, — Гражданин Марков, гражданин Калинин! Хватит! Михаил Иванович, хватит отстреливать оппонентов, выступайте уже наконец!

— Благодарю, — церемонно поклонился Калинин, — Вопрос касается кафров, но на сей раз это не текучка, как выразился гражданин Марков, а проблема, и очень серьёзная!

— Кооперативное движение, зачинателями которого были Егор Кузьмич и Феликс Эдмундович… — он церемонно поклонился в сторону главнокомандующего армией Кантонов, сидящего в президиуме, — в целом дало положительный эффект, и прежде всего в экономике. Множество мелких собственников, объединённых в мощные, но вместе с тем гибкие структуры, разом двинули важнейшие экономические показатели страны вверх. Эффект социальный оценивать пока рано, но и здесь прогнозы благоприятны.

— Вместе с тем… — Калинин остановился, отпив воды из стакана, — появился ряд непредвиденных сложностей, связанных с кафрами. Так, уставы кооперативов, отличаясь порой довольно-таки значительно, фундаментально сходятся, в частности — в требовании платить работникам определённый процент с дохода хозяйства.

— Ха! — выкрикнул с места один из"националов", и наклонившись к лидеру партии, зашептал ему что-то на ухо. Марков, слушая его, расплывался в широкой улыбке, полной самого искреннего, незамутнённого злорадства.

— Сейчас, пока плантации расчищаются и требуют много чернового, неквалифицированного труда, — Калинин неприязненно оглядел блок"Националов", — эта проблема не видна, поскольку доходов, собственно, и нет. Кафры нанимаются на работы целыми племенами, получая взамен социально гарантированный минимум.

— Та-ак… — заинтересованно протянул спикер, переглядываясь с президиумом и наваливаясь на стол, — продолжайте.

— Благодарю, — чуть поклонился Михаил Иванович, вкладывая в поклон изрядную долю язвительности, — Механизация плантаций идёт опережающими темпами, не в последнюю очередь благодаря ценным ископаемым на участках кооператоров, а также взаимопомощи, прописанной в уставе кооперативов. Ещё год-два, и значительная часть хозяйств перестанет нуждаться в массовой неквалифицированной рабочей силе.

— Таким образом, — повысил голос Михаил Иванович, перекрикивая поднявшийся шум, — механизация вытесняет неквалифицированную рабочую силу, а вместе с ней и кафров!

— Проблемы кафров русских не ебут! — выкрикнул с места Марков и захохотал гиеной. На некоторое время выступление прервалось в силу естественных причин, но потихонечку спикер навёл порядок, и глава"Социалистической Африки"продолжил выступление.

–… таким образом, чернокожие вытесняются из экономики Кантонов естественным путём.

— Заметьте, вы сами это сказали! — перебил Калинина один из соратников Маркова, — Не мы! Естественным путём!

— Да, естественным! — согласился Калинин и сердито сверкнул очками, — Но радоваться вам, граждане националисты, рано! Кафры вытесняются естественным путём, но сама ситуация выходит противоестественной! Я знаю вашу позицию"Африка для белых"и в корне с ней не согласен!

— Да, не согласен! — повторил выступающий, — И не только в силу социалистических убеждений, но и здравого смысла! Здесь и сейчас складывается парадоксальная ситуация, когда чернокожие и отчасти цветные вытесняются из экономической жизни Кантонов, и вместе с тем они не могут быть вытеснены из страны! Да, не могут! В том числе и соображений экономического характера!

— Я так понимаю, — с места сказал Дзержинский, — Михаил Иванович имеет в виду, что неквалифицированный, черновой труд ещё долгие годы, и то и десятилетия, не исчезнет в небытие?

— Совершенно верно, Феликс Эдмундович, — кивнул Калинин, — таким образом, чернокожие выпадают из поля действия нашего законодательства! А это, граждане, опасная тенденция!

— Поясните подробней, Михаил Иванович, — попросил спикер, — суть, я полагаю, все уловили, но уточнить не помешает.

— Суть в том, что чернокожие нужны нашей экономике, и ещё долго будут нужны. Однако платить им процент с доходов кооператива, установленный законодательно… — Калинин сверкнул очками в сторону Дзержинского, — кооператорам часто не выгодно, да и попросту невозможно! В том числе и потому, что"Закон о кооперативах"регулирует не только процентное отчисление в фонд заработной платы, но и количество этих самых работников.

— Вы предлагаете снизить процент заработной платы в пользу владельцев хозяйства?! — выкрикнули из зала, — Или повысить лимит на найм работников?!

— Нет! — моментально отреагировал Калинин, — Это бессмысленный поступок, потому что при прочих равных фермеры всё равно выберут белого, как более грамотного и соответственно — квалифицированного!

— Ну не скажите, — живо возразил спикер, — грамотного, хм… грамотных и у нас не хватает! Ликбез работает, но с большим скрипом!

— И всё же! — не дрогнув, возразил Михаил Иванович, — Даже если брать самого тёмного и неграмотного русского крестьянина, то перед кафром у него есть неоспоримое преимущество — знание русского языка!

— Раса! — выкрикнул Марков, и в зале одобрительно зашумели его сторонники, — Землячество, если хотите!

— Аргумент, — не стал спорить Калинин, протирая очки, — При прочих равных преимущество получает родственник или земляк. Повторюсь — в этой ситуации кафры выпадают из юридического поля если не де-юре, то как минимум де-факто!

— Так давайте оформим это законодательно! — предложил один из…

… центристов?! Предложение бурно поддержали националисты, да и среди социалистов правого толка нашлось немало сочувствующих.

— Нет! — резко отреагировал Калинин, — Сразу скажу, что"Нет"в данном случае не только с точки зрения социалиста-интернационалиста, но с точки зрения экономиста! Мы с товарищами по партии взялись просчитать последствия, и ваше предложение означает неминуемые, и очень серьёзные экономические проблемы в будущем…

— Не верю!

–… не говоря о последствиях социальных, — не дрогнув, закончил Михаил Иванович.

— Повышение лимита работников также палка о двух концах, — прогудел спикер, — Повышая лимит на рабочие руки, мы даём в руки недобросовестным кооператорам оружие против работников в части урезания заработной платы и социальных условий.

— С русскими проблем нет! — встал Марков, — И если убрать из этого уравнения кафрскую переменную, то проблема предстаёт вполне решаемой! Я вижу несколько вариантов решения проблемы, к примеру — контрактную систему при работе с чернокожими! Контракт на несколько месяцев или недель, после чего кафры будут выдворены в пределы своих бантустанов, нагруженные купленными у нас товарами.

— Нет, нет и ещё раз нет! — резко возразил Калинин, — Повторю — помимо того, что такое предложение неприемлемо для меня, как для социалиста, оно несёт ряд проблем экономического характера! Мы готовы поделиться своими выкладками с коллегами по Фольксрааду, и может быть, вместе найдём выход из создавшегося положения!

— Хорошо, — встал Иванов Второй, один из лидеров правых центристов, — мы готовы к работе, но пока вы можете сказать вкратце, как ваша партия видит решение проблемы?

— Для начала… — Михаил Иванович снял очки и протёр их платочком, пережидая гул, поднявшийся после вопроса Иванова, — для начала мы предлагаем усилить социальные программы среди чернокожих, и прежде всего образовательные и медицинские. Детская смертность у них просто ужасающая…

— За чей счёт? — перебили его из зала.

— Мы полагаем, что некоторым образом можно оказать её в кредит, — живо ответил Калинин. Поднялся шум, и выступающего начали форменным образом освистывать.

–… два-три десятилетия… — пытался перекрикивать зал Михаил Иванович, — и мы не узнаем Африку! Экономика и культура…

— Культура?! — перебил его Иванов Первый, признанный лидер социал-дарвинистов, — Да некоторые племена в каменном ещё веке живут, а вы хотите их за тридцать лет вытащить в век железа и пара?! Для эволюции культурной нужны если не тысячелетия, то как минимум — века!

— Бастеры и гриква успешно… — вскочил один из соратников Калинина.

— Успешно! — перебил его Иванов Первый, — Успешно переняли культуру белых! Это никак не эволюция, а скорее мимикрия! Капля в море, если сравнивать с аморфной массой кафров, коллективное бессознательное которых пребывает даже не в каменном веке, а пожалуй, на уровне инфузорий!

— Надорвёмся! — поддержал его Марков.

— В настоящее время чернокожие не могут конкурировать с европейцами в естественных условиях, — проговорил Калинин, упрямо наклонив голову.

— Заметьте, это сказали вы! — выкрикнул Марков.

— А я поддерживаю Михаила Ивановича, — пошептавшись с лидером партии, встал Давид Абидор, заместитель"Фабианской^[12] партии". Калинин приподнял было удивлённо брови при виде столь неожиданной поддержки, но почти тут же его удивление было развеяно.

— Мы поддерживаем, — встал Илья Решетников, возглавляющий фабианцев, и заложив большие пальцы за отворот пиджака, оглядел зал, — Постепенное, поступательное вовлечение кафров в орбиту европейской цивилизации снизит социальное напряжение и позволит консолидировать лучших из них в Русский Мир!

— Кафрский вопрос нужно решать немедля, а не откладывать его на десятилетия, как по сути предлагаете вы! — непримиримо рубанул Михаил Иванович.

— Для начала, — негромко сказал Дзержинский, и все замолкли, — предлагаю создать комиссию, которая рассмотрит вопрос в кратчайшие сроки, не затягивая. Нужно хотя бы вчерне понимать, о чём идёт речь, и куда нам двигаться дальше.

— Кто за? — спросил спикер, — Принято!

Примечания

11

Черномырдин.

12

Фабианский социализм — реакционное буржуазное течение в Англии, созданное для борьбы с научным социализмом. Фабианский социализм оформился в 1884 г. под названием «Фабианское общество», представители которого проповедовали возможность постепенного мирного врастания капитализма в социализм на основе «сотрудничества» буржуазии с пролетариатом.