Внучка. Роман

Виктор Юнак

В небольшом провинциальном городе удивительным образом пересеклись судьбы нового губернатора, миллиардера, приобретшего не совсем честным образом акции крупнейшего завода, и сотрудницы этого завода, оказавшейся бывшей женой сына миллиардера, которую последний давно вычеркнул из своей жизни, и, соответственно, матерью его внучки.О любви и ненависти, дружбе и предательстве, политических заговорах и криминальных разборках в романе Виктора Юнака «Внучка».

10

Лес в Воровайском районе густой, смешанный — сосны, дубы, осины и, конечно же, самосеющийся русский символ — береза. Деревьям не один десяток лет. Они стоят плотной стеной без широких троп, лишь одна разбитая проселочная дорога пересекает лес с запада на восток, сокращая путь до десятка километров между двумя райцентрами — Грушином и Воровайском. Правда, пользовались этой дорогой довольно редко, разве что в случае крайней необходимости и если кто-то хотел, чтобы о его передвижениях никто не узнал, как это недавно сделал, к примеру, Кротов, когда отправлялся на встречу с Коньковым. А так — всего восемь километров объезда, зато по широкой асфальтированной трассе. Правда, асфальт уже кое-где потрескался, но в целом, по русским понятиям, дорога эта считалась чуть ли не автобаном. Не мудрено, что в таком лесу, раскинувшемся на многие десятки километров, и живность не переводилась всякая. И когда начинался сезон охоты — лес оглашался не только звериным рыком и птичьим щебетом, но и человеческим криком, да еще охотничьими ружейными залпами.

Но, разумеется, для гостей охотничьего хозяйства Красилово сезон охоты был круглогодичным — кто мог указать власть (или деньги) имущим на какие-то сроки. Да, к тому же, не так уж и часто они выбирались в лес поупражняться в стрельбе по живым мишеням. А расслабиться таким людям просто необходимо.

Вот и в этот раз в усадьбе егеря Толмачёва стало тесно от приехавших гостей. С погодой, правда, не повезло: до этого дня бабье лето радовало людей не только осенними красками, но и летней безоблачной погодой. А тут с ночи зарядил такой дождь, что любящий свою собаку хозяин не выгонит ее на улицу. Но охота — пуще неволи. Коль уж собрались, не возвращаться же ни с чем.

Гостей встречал сам Толмачёв в непромокаемом плаще с капюшоном. Он открыл длинные, сколоченные из четырех относительно тонких сосновых стволов ворота, что-то типа шлагбаума. Рядом с ним бегала большая восточно-европейская овчарка, дружелюбно размахивая хвостом. Первым из своего джипа вышел Кротов. Овчарка бросилась к нему и, встав на задние лапы, передние положила на плечо, лизнув Кротова в лицо.

— Ай, Альма, ай молодец! — благодушно улыбался Кротов. — Ну, здравствуй, здравствуй, красавица.

Поприветствовав старого знакомого, Альма стала бегать вокруг остальных гостей, наматывая круги.

— Здорово, Антоныч! Принимай гостей!

Кротов пожал руку Толмачёву и стал знакомить его с приезжими.

— Этого мужика ты, наверное, знаешь, — улыбнулся Кротов. — Глава администрации нашего района Иванов Геннадий Валентинович…

— Очень приятно!

— А вот это — из самой области люди приехали, узнав про твое Красилово. Наши инвесторы, уважаемые люди, — с едва заметным сарказмом произнес Кротов. — Кольчугин Фёдор Максимович и его заместитель Тихонов Евгений Петрович.

— Прошу в избу, господа! Что ж мы под дождем-то. Хозяйка самовар вскипятила, варенье земляничное и из костяники.

Несмотря на то, что все были в непромокаемых плащах с накинутыми капюшонами, находиться под таким ливнем и в самом деле было не очень приятно. Потому они и не заставили себя упрашивать, послушно пошли за хозяином в дом. Двухэтажная изба-пятистенка оказалась довольно просторной и уютной. Раздевшись в предбаннике, они сразу прошли в просторную горницу, где посредине стоял покрытый скатертью, сделанный собственными руками егеря деревянный стол, за которым вполне могут удобно расположиться до восьми человек. На столе стоял двухведерный дымящийся самовар и две большие стеклянные розетки, в одной из которых было земляничное варенье, в другой — из костяники, а также большая деревянная тарелка со сладкими сухарями.

Едва гости вошли в горницу, из маленькой комнаты, служившей Толмачёвым спальней, вышла невысокая, поджарая с загорелым лицом и руками жена егеря.

— А вот и наша хозяйка, Антонина, — Толмачёв подошел к жене, обнял ее за плечи.

— Здравствуйте, гости дорогие. Рассаживайтесь, берите себе табурет, какой нравится. Они все разные, но все работы одного мастера, нашего Степана Антоновича.

— Ну, ты у нас, прям, мастер на все руки, Антоныч, — похвалил засмущавшегося егеря Кротов. — Вот только с погодой не угадал.

— Ну, это уж, как всевышний захочет, — усмехнулся егерь, подняв ладони кверху. — Человек тут бессилен.

— Как думаешь, к утру распогодится? — устраиваясь на табурете, спросил Кольчугин.

— Надеюсь! По некоторым приметам, дождь уйдет на восток. А там, как бог даст.

Все уже сидели за столом, хозяйка перед каждым поставила чашку с блюдцем и чайную ложку для варенья.

— Не стесняйтесь, наливайте чай, он у нас на травах, угощайтесь вареньем, сухарями. Устали с дороги, промокли, а чай согреет не только тело, но и душу.

— Если есть желание, баньку затопим. Она прямо за гостевым домом, рядом пруд.

— Банька — это хорошо, не отказался бы, — потер ладонью о ладонь Иванов.

Тихонов посмотрел на Кольчугина, а тот развел руки в сторону.

— С удовольствием, но нельзя мне. Сердечко пошаливает, — Кольчугин пару раз ткнул себя пальцем в левую сторону груди.

— Ну, нельзя так нельзя. Переживем и без баньки, Антоныч, — произнес Кротов, нарочно отстегнув желание Иванова. — Мы же к тебе охотиться приехали, а не в бане париться.

— Ружья-то ваши где?

— В машинах, зачехленные, — за всех снова ответил Кротов.

Напившись чаю и отдохнув, все вышли на застекленную веранду и заговорили о завтрашней охоте.

— Кабана я вам пригоню. Встану пораньше, у них логово у болота. А кто хочет птицу стрелять, тому глубже нужно в лес. Глухарь с тетеревом у нас пуганые.

— Слышал я, что и волки у вас тут водятся, — поинтересовался Кольчугин.

— И волки, и медведицу с медвежатами однажды встретил. Но на их отстрел, как вы понимаете, лицензия нужна, — ответил егерь.

— Лицензия-то у меня есть. Я же старый охотник. Трижды в Африку на сафари летал.

— Ух ты, Фёдор Максимович! — удивился Тихонов. — Вы ни разу об этом не рассказывали.

— Так никто же и не спрашивал, — засмеялся Кольчугин.

— Может расскажете сейчас? — попросил Иванов.

— Как-нибудь в другой раз, давайте. Чай, не последний раз видимся… А вот винтарь свой, карабин, с которым на сафари ездил показать могу. Сделай одолжение, Женя, принеси.

— Да, кстати, и другим бы не мешало вооружиться, — Тихонов с готовностью поднялся и направился к машине.

За ним вышли и Иванов с Кротовым. Дождь хоть и продолжался, но уже не с такой силой и появилась надежда, что к ночи он закончится вовсе.

Принесли ружья, расчехлили, и все сразу обратили внимание на карабин Кольчугина. Это и в самом деле было достойное оружие — «Blaser».

— Ну, как вам мой красавец? — не без гордости спросил Кольчугин. — Я из него на сафари однажды даже льва подстрелил, а уж газелей всяких — не счесть. Да и в наших лесах с ним и на медведя не страшно выйти.

— Действительно, красавец! — Кротов, сам заядлый охотник, по достоинству оценил карабин. — Можно? — он протянул руку к карабину, и Кольчугин передал ему оружие.

Кротов вертел его в руках, прикладывал приклад к плечу, повернувшись к окну, долго выцеливал через оптический прицел.

— Еще одно достоинство — легко разбирается и собирается, значит, удобно перевозить, — продолжал нахваливать оружие Кольчугин.

— Ну, у меня попроще, но зато из наших — лучшее, — Кротов вернул «Blaser» хозяину и тут же продемонстрировал свое оружие. — Во! «Вепрь»! Сделан на агрегатах и узлах ручного пулемета Калашникова. Немного тяжеловат, конечно, но не критично. За три года — ни одного сбоя, ни одной осечки. Магазин на десять патронов, отличная кучность. Что еще нужно, а? И тоже — медведь не страшен. На даче у меня шкура медвежья вместо ковра. Вон, Антоныч подтвердит, сколько я этого косолапого выслеживал.

— Так никто и не говорит, что винтовка плохая. У меня в коллекции тоже «Вепрь» имеется. Правда, более старой модели. Иногда тоже с собой беру.

Иванов скромно помалкивал со своим «Беркутом». Впрочем, он и не был заядлым охотником. Так, баловство! Да и стрелок он неважный. И как раз Кротов, тогда еще начальник ОВД, его и приобщил к охоте. Иногда приглашал с собой в Красилово.

— Мне, кстати, мой «Вепрюшко» однажды, можно сказать жизнь спас, — вдруг разоткровенничался Кротов. — Вон, Антоныч, тогда даже не очень поверил мне, но когда на следующий день вышел на то место, где я бой держал с целым кабаньим стадом, сам убедился в этом.

Кротов глянул на егеря, тот усмехнулся.

— Ты у нас, Григорий Викторович, вообще мужик рисковый.

— Что за случай, Григорий Викторович? — заинтересовался Кольчугин. — Коль уж сказал «а», нужно говорить и «б».

— Ну, если есть желание, могу и рассказать.

— Конечно, есть, Григорий Викторыч! — поддакнул Иванов.

Охотники да рыбаки любят рассказывать всякие бывальщины, а еще чаще — небылицы. При этом всегда делают вид, что рассказывать не хочется, но коль уж вы просите, то так и быть.

— Дело было позапрошлой осенью, — начал рассказ Кротов. — Я спланировал охоту на одном из неубранных овсяных полей, которое находилось практически на опушке нашего леса. Мой путь к нему пролегал через покосное поле и весьма узкий пролесок, разделяющий эти поля. Красный закат предвещал ночные заморозки. Весьма сильный, порывистый ветер, дувший мне в лицо, расчистил небо, и на нем уже засияла первая звезда. В это время я подошел к пролеску, заросшему травой и еще не полеглым бурьяном, за которым и был овес. Порывы ветра, шумя редкой листвой, сильно раскачивали деревья. Засмотревшись на первую звезду, я неспешно пересекал этот пролесок, приближаясь к его краю. Вдруг все вокруг меня словно взорвалось, затрещало, забегало! Неожиданно я оказался в самом центре весьма большого стада кабанов, которые на краю этого пролеска, почти у самого овсяного поля, коротали день. Все мои последующие мысли пронеслись у меня в голове за долю секунды, да и действовал я в той нештатной обстановке скорее на подсознательном уровне.

Кротов на пару мгновений замолчал, чтобы выпить воды из стоявшей на подоконнике маленькой пластиковой бутылки. При этом успел заметить, что все с интересом ждали продолжения рассказа. Даже Антонина подошла и села на табурет рядом с мужем.

— Кабаны были всяких размеров: подсвинки, средние и три свиньи, каждая из которых весила за 200 кило. Я моментально срываю карабин с плеча, снимаю с предохранителя и передергиваю затвор. Четко помню молнией промелькнувшую мысль, которая руководила моими действиями: сеголеток не нужен, большого (на 100 и более кило) кабана не бить — с ним одному долго возиться, значит, бить среднего! Между тем, три здоровые свиньи стояли, как вкопанные, мелочь носилась из стороны в сторону, но никуда не убегала, средние же находились в слабом движении, которое, возможно, было бы круговым, если бы на это хватило времени. Все описанное длилось не более трех-четырех секунд, но за это время я осознанно выбрал кабана на 50—60 килограммов, до которого было метров семь, и навскидку выстрелил. Зверь упал. Пуля раскрылась, но прошла навылет.

После выстрела молодняк как ветром сдуло, они выбежали на овсяное поле, отбежали метров на шестьдесят и замерли, средние и более крупные выбежали за ними и там же остановились. А три самые большие свиньи даже не сдвинулись с места. Битый зверь в агонии, лежа на боку и пытаясь толкаться задними ногами, истошно завизжал. Дабы прекратить мучения вепря, я уже прицельно выстрелил ему в голову. Кабан навсегда затих, но и после второго выстрела эти три свиньи не бросились в бегство. Стояли они почти вместе, и до ближайшей из них было не более десяти метров. Я находился как раз почти между ними и полем. После моего второго выстрела ближайшая свинья захрюкала, дергая головой, и сделала три шага в мою сторону. Я моментально вскинул карабин и прицелился ей в голову. Четко помню те мысли, которые за долю секунды пронеслись в моей голове: возле меня две или три осинки чуть толще руки, и они не спасут, если свинья пойдет на меня. Надо бить, иначе конец. Но ведь столько мяса мне не нужно, да и никакой гарантии, что пуля положит эту тушу на месте, а стало быть, она в агонии может дотянуть до меня. К тому же, я не знаю, как поведут себя две другие свиньи. Свиней нужно во что бы то ни стало отогнать, отпугнуть!

Прижав левой рукой карабин к плечу и держа свинью на прицеле, правой начинаю колотить по затворной раме и магазину, крича во все горло, чтобы они убирались. И что самое важное — страха не было никакого! Несмотря на легкие сумерки, я хорошо видел глаза этой свиньи. Она еще раз посмотрела на меня, хрюкнула и, дернув головой, медленно обходя меня, направилась к стоявшим на поле кабанам. Две другие свиньи последовали за ней. Подойдя к стаду на поле, они остановились. Все стадо смотрело в мою сторону. Я через прицел насчитал семнадцать кабанов. Стадо кабанов весьма неспешно скрылось за пригорком, а я потащил свою добычу на край поля и, пока не стемнело, приступил к разделке.

— Страшно было, Викторыч? — спросил Иванов.

— Да, в общем-то нет! Страха я не испытывал ни в момент близкого контакта с кабанами, ни тогда, когда они скрылись из вида, а я приступил к разделке туши. Даже утром, когда проснулся и все вспомнил в мельчайших деталях, его не было и в помине! Но вывод для себя после этого случая я сделал: звери не только в состоянии хладнокровно оценить обстановку, просчитать степень опасности для себя, но и с достоинством выйти из критической ситуации, чего многим из нас, людей, весьма часто не удается.

— Пойду место для засидки выберу, — собрался егерь, закинув за спину двустволку, и повесив на шею бинокль. — За полночь — самое время для кабаньих троп.

— Слушай, Антоныч! Бинокль у тебя классный, — восхитился Кольчугин, подойдя к егерю и, не снимая бинокль, стал его рассматривать.

— Морской, 7х50 с осветленной оптикой. Брательник мой, кавторанг, прислал в подарок ко дню рождения.

— Ценный подарок! — похвалил Кротов.

— Еще бы! Я без него ночью был бы, как без рук, — сказал Толмачев и вышел наружу.

Когда Толмачёв ушел, беседа продолжилась — Кольчугин к месту вспомнил и свой случай.

— У меня тоже с кабаном есть одна история в анналах моей памяти. Правда, скорее, забавная. Когда-то давно, еще в прошлом тысячелетии, — улыбнулся Кольчугин, — в советские времена отдыхал я в Абхазии, в Пицунде, в одном прекрасном санатории. И познакомился там с чудесной девушкой Ниной. И вот как-то вечерком, когда уже стемнело, а в горах почему-то всегда раньше темнеет, чем в долине, пошли мы прогуляться. Разговоры, стихи, ля-ля, тополя, все, как обычно. А потом вышли на поляну, и Нина стала собирать цветочки и ушла немного вперед. А потом смотрю — чуть ли не бегом назад. Я — в чем дело? — спрашиваю. А она говорит: «Мне кажется, там впереди кабан на поляне. Мне страшно, Федь!» Ну, я, как истинный джентльмен, сами понимаете, пошел вперед посмотреть. А ведь самому тоже страшно: вдруг и правда — кабан, а у меня в руках даже палки нет. Но виду показывать перед дамой нельзя. И вот иду, приближаюсь к тому месту. А тогда не только сумерки уже были, но еще и мгла какая-то. То есть, почти ничего не видно даже шагах в десяти. И вдруг слышу — впереди кто-то фыркнул. Я присмотрелся и улыбнулся: там лошадь паслась с перемотанными передними ногами. Ну, чтобы не убежала. Вернулся я к моей даме и говорю сквозь смех: мол, иди полюбуйся на своего кабана. Я потом периодически напоминал Нине (ну, вы поняли, наверное, что это моя жена) про тот эпизод, когда она начинала говорить, что ей что-то кажется.

Эта история развеселила всех, и они дружно вышли на улицу. Антонина согласилась им показать усадьбу.

Егерь, естественно, великолепно знал все кабаньи тропы в лесу, сейчас нужно было только выбрать именно ту, по которой сегодня прошли кабаны после дневки близ болота к кормовому полю. Нужно было пройти два пролеска, пересекавших кабаньи тропы. Трава здесь была выбита почти полностью, кругом валялись обломанные ветви кустарников. Из-за близости болота, здесь было много комаров и прочей мошкары, но, когда видишь перед собой целое кабанье стадо, об этой мелочи забываешь.

Определив места для засидки, егерь поторопился вернуться в усадьбу.

Охотники собрались быстро. Разбились на пары — Кольчугин пошел с Кротовым, Тихонов — с Ивановым. Они заранее так распланировали. Тихонов уже общался с Ивановым, ему осталось только дожать мэра. Ну, а Кольчугину лучше всего было пообщаться с Кротовым с глазу на глаз именно в такой располагающей к интимным беседам обстановке, как сидя в кустах в засидке в ожидании появления кабанов.

Обе пары расположились в кустах на видимом расстоянии друг от друга. Моросящий дождь еще больше увеличивал темноту, комары свои зудящим звуком действовали на нервы. Но охотники замерли в ожидании.

И тут Тихонову стрельнула шальная мысль: а что, если подставить Иванова, и таким образом сделать Кротова более сговорчивым? Он поднес к глазам бинокль и высмотрел кустарники, за которыми укрылись Кротов с Кольчугиным. Кольчугин лежал справа, Кротов — слева. Судя по их время от времени открывавшимся ртам, он понял, что они о чем-то разговаривают. И, что было бы логично, скорее всего не об охоте. Тихонов попытался найти и место, где укрылся егерь, но так и не нашел его.

А сам Толмачёв в это время высматривал кабанье стадо. В свободной от бинокля руке он держал манок — звуки поросячьего визга должны были отвлечь хряка от стада и вывести его на нужный пролесок, где устроили засидку охотники. Главное, чтобы ветер не выдал охотников раньше времени: у кабанов неважные зрение и слух, зато обоняние прекрасное; и, если они учуют людей заранее, ни за что не пойдут по этой тропе. С заходом солнца ветер стих, только иногда напоминал о себе маленькими дуновениями. Вот эти самые маленькие, еле заметные и почти всегда непредсказуемые дуновения и доставляют больше всего хлопот и неприятностей для охотников.

Вот и кабаны объявились. Они звери шумные и об их приближении слышно издалека. По тропам кабаны идут весьма быстро и без особых предосторожностей. При подходе кабаньего стада послышался визг подсвинков. Двигаясь по тропе, кабаны особо не осторожничают, но перед межой, разделяющей поле и кустарник, всегда останавливаются и весьма громко тянут ноздрями воздух, и это протяжное сопение слышно издалека.

Стрелять нужно быстро и накоротке, поэтому времени на оценку ситуации остается очень мало. Толмачёв вставил в рот манок и засвистел, точнее завизжал, как подсвинок. Кабан тут же поднял голову и приостановился — мало ли, вдруг какой-то подсвинок отстал или пошел не в ту сторону; остальное стадо со свиньями и подсвинками продолжило путь. Секач был крупный — пудов десять не меньше, высотой в плечах около метра, а длиной — все два, огромные, чуть сточенные клыки торчали в разные стороны. Как раз то, что нужно!

Бесшумно передвигаясь, егерь двигался в сторону пролеска, где ожидали добычу охотники. К счастью, ветер дул параллельно тропе, и вепрь его не учуял. Услышали звук манка и охотники, сразу же вскинули карабины и направили их на тропу.

Когда кабан был уже метрах в восьмидесяти от засидки, его заметил Тихонов — их кустарник был чуть ближе к кабаньей тропе. Но кабан двигался ближе к месту, где его ждала вторая пара. И тут Тихонов решился. Не двигаясь, он еле слышно шепнул:

— Гена, кабана видишь?

— Где? — чуть не вскрикнул Иванов.

— Тише ты, господи! Уйдет ведь! Вон смотри — слева.

Иванов слегка прищурился, чтобы лучше разглядеть. Хотя он и не носил очки, но зрение у него уже было не стопроцентное. И в самом деле, увидел двигавшееся на них мощное животное. Иванов стал ловить его на мушку, предварительно сняв винтовку с предохранители и передернув затвор. «Теперь или никогда!» — решил Тихонов и, подкатившись к Иванову, тоже глянул в его прицел:

— Чуть правее возьми и стреляй, блин, уйдет ведь!

В этот момент раздалось сразу два выстрела — кто-то выстрелил из другой засидки. И одновременно раздался визг рухнувшего на землю кабана и нечеловеческий крик Кротова. Никто сразу не смог сообразить, что случилось. Кабанье стадо тут же бросилось врассыпную с визгом и хрюканьем. Егерь бегом направился к месту, где дергался в агонии вепрь, пытаясь встать на ноги. На секунду глаза егеря встретились с налившимися кровью глазами кабана. Даже мурашки пробежали по телу видавшего виды егеря. Он тут же сдернул из-за спины двустволку, снял с предохранителя и выстрелил кабану в голову, окончив его мучения.

Но тут раздался взволнованный крик Кольчугина (Тихонов даже не сразу узнал его):

— Сюда, мужики! Кротова убили!

— Как убили? Кто стрелял?

Тихонов первым выскочил из-за кустов и подбежал к второй засидке. А Иванов, поняв, что это его пуля вместо кабана попала в человека, в шоковом состоянии вжался в землю и зарыдал.

Подбежал Толмачёв. Помог Кольчугину перевернуть Кротова на спину, приложил руку к его груди и сразу же почувствовал на ладони что-то липкое — кровь. Приложив палец к шее Кротова, затем ухо к сердцу, констатировал:

— Живой! Но пульс почти не прощупывается и сердце еле бьется.

Он достал из кармана плаща персональную аптечку, которую всегда носил с собой, разорвал ее, разорвал на груди Кротова рубашку, капнул на кровоточащую рану йодом, отчего Кротов, находящийся в беспамятстве, даже вздрогнул и стал быстро перевязывать его. Ему помогали Кольчугин с Тихоновым.

Закончив перевязку, Толмачёв, глядя на Тихонова, произнес:

— Я так понимаю, стрелял кто-то из вас. И вместо кабана попал в Викторыча.

Тихонов открыл было рот, но его опередил уже пришедший в себя и поднявшийся на ноги Иванов.

— Это я выстрелил! Рука в последний момент дернулась… — дрожащим голосом выговорил он.

— Но так не бывает, чтобы одним выстрелом и человека, и кабана завалить.

— Видимо, кабана завалил Григорий. Я выстрелить-то и не успел, — сказал Кольчугин.

— Ладно! Это пусть разбирается Адамян. Нам нужно срочно доставить его в больницу.

Толмачёв снял плащ, расстелил его на траве.

— Ну-ка, помогите мне!

Кротова подняли осторожно и аккуратно положили на плащ.

— Теперь — двое спереди, двое сзади — и понесли! — командовал Толмачев.

Сам он встал впереди, тут же к нему с другой стороны присоединился Иванов. Кольчугин с Тихоновым взялись за плащ сзади. Несли осторожно, но и старались идти побыстрее, понимая, что каждая минута дорога. Но мешал накрапывающий дождь, ноги иногда скользили по траве и разъезжались в разные стороны. Кротов периодически постанывал, когда совсем тихо, когда громче. До усадьбы было не так далеко — меньше километра, но идти нужно было через бурелом, кустарники, а в одном месте перед ними оказалось поваленное дерево, обойти которое ни с одной из сторон было невозможно. На этом потеряли минут пять. Но вот показалась ограда усадьбы.

— Антонина! — крикнул Толмачёв.

Когда та выскочила из дома, он также громко, нервно произнес:

— Тоня, звони в больницу. Срочно! Пусть готовят операционную.

Конец ознакомительного фрагмента.