Шоумен. Баксы для Магистра

Владимир Васильевич Гриньков (2024)

После разгрома финансовой пирамиды её лидер по прозвищу Магистр бесследно исчез. А все его приближённые были убиты. Но ребята-телевизионщики, снимающие свои смешные розыгрыши скрытой камерой, случайно напали на след неуловимого Магистра. И теперь они в опасности.

*Гарри Каспаров признан иноагентом на территории РФ, также Гарри Каспаров включён в

Перечень организаций и физических лиц, в отношении которых имеются сведения об их причастности к экстремистской деятельности или терроризму

— В письмах!

— В письмах?

— Именно! Он письма Шмудякову шлёт.

— Вы их видели?

— Кого?

— Письма эти.

— А как же!

— И что — настоящие?

— Настоящие! В конверте! С марками! Всё как положено!

Каратаев посмотрел на собеседника с сомнением, но возражать не стал. Посмотрел на часы. Время ещё было.

— Хорошо, едем к этому вашему шахматисту, — определился он.

Комбайнер Волобуев ещё пытался пригласить гостей в дом и отобедать, но Миша рвался в бой и отказался, пообещав, впрочем, заехать как-нибудь в другой раз.

Волобуев провожал их до самой машины, долго жал всем по очереди руки и спрашивал, когда его покажут по телевизору. Ему сказали, что скоро. Расстались друзьями.

* * *

По разбитой дороге добирались почти целый час.

— Его в центр приглашали переехать, — рассказывал Антон Николаевич. — Шмудякова нашего, значитца.

— В Москву, что ли?

— Почему же в Москву? — вроде даже обиделся Иванов. — В Рязань!

— А-а, — протянул осторожный Миша Каратаев. — Понятно. А он что?

— Отказался! — с гордостью произнёс Иванов, давая понять, что иначе его земляк поступить и не мог.

— Почему?

— А вот такой он у нас! — сказал с ещё большей гордостью Антон Николаевич. — Да вы и сами увидите.

Деревня, в которую они в конце концов приехали, производила не столь скорбное впечатление, как та, в которой один-одинёшенек жил окончательно спятивший бывший знатный комбайнёр Волобуев. Здесь дома не были заколочены, на единственной пыльной улице прогуливались куры, а за машиной с телевизионщиками долго гнался пёс — облаивал машину и всё норовил укусить её за колесо.

Подъехали к дому знатного шахматиста.

— Только вы это! — вдруг всполошился Антон Николаевич. — Вы с шахматами-то как? Дружите?

— Не то чтобы очень, — честно признался Миша.

А его спутники и вовсе промолчали, что совсем уж повергло Антона Николаевича в уныние.

— Да вы что! — сказал он в сердцах, да ещё и с таким осуждением, будто его спутники только что признались ему не в шахматной безграмотности, а в пристрастии к какому-то смертному греху. — Он с вами и говорить не станет! Если ему только признаться, что с шахматами дружбы никакой не имеешь…

— Спокойно! — объявил Миша, заметно внутренне подобравшись при этом. — Надо в шахматы уметь — будем уметь! И не в таких переделках бывали!

Его ничто не могло выбить из колеи. Снимая свои репортажи, он нырял в прорубь с ледяной водой, вступал в ряды коммунистической партии и даже ел живых червей, которые были длинные и белые, как макароны, — это он так иллюстрировал собственный рассказ о быте и нравах какого-то очень отсталого племени. А тут всего-навсего какие-то шахматы. Подумаешь!

— Хорошо, — вздохнул Иванов. — И всё-таки вы поосторожнее с ним. Он на почве шахмат совсем больной.

Подумал немного.

— А может, лучше к Полузверскому поедем? — предложил он вдруг.

Телевизионщики переглянулись.

— К кому, простите? — уточнил Миша Каратаев.

— У нас в одной деревне гармонист живет. Полузверский его фамилия. То есть это не фамилия, конечно, а псевдоним. А настоящая у него фамилия Недогоняев. Ну как такую фамилию на афишу?

— А он выступает где-то, что ли?

— А как же! — воодушевился Антон Иванович. — В клубе местном. Большой успех имеет. Вам понравится, вы увидите. Он и в программе «Играй, гармонь!» участие принимал. Его по телевизору показали, а потом ещё повтор был. Давайте к нему поедем? — вдруг просительно заключил Антон Николаевич.

— А Шмудяков? — напомнил Миша.

— Да ну его! Беспокоюсь я чего-то!

— Э-э, нет, — сказал на это Миша. — Уже ведь приехали. И что же теперь — уезжать? Нет, давайте уж сначала с шахматистом пообщаемся.

— Давайте, — вздохнул Антон Николаевич.

Вышли из машины, Иванов первый протопал по дорожке. Но на крыльцо не взошёл, остановился и громко позвал:

— Шмудяков! Ты дома?

Очень скоро распахнулась дверь, и из дома на крыльцо ступил вертлявый мужичок с по-ленински хитрым прищуром карих глаз, неаккуратно причёсанными вихрами на голове и несвежим квадратиком пластыря на правой щеке. Он быстро скатился с крыльца, сунул Иванову свою сухую ладошку для приветствия и отрывисто произнёс:

— Здравствуйте, товарищи!

Обомлевший от неожиданности Миша Каратаев потрясённо наблюдал за происходящим. Он готов был голову дать на отсечение — с этим мужичком он расстался всего какой-нибудь час назад, и тогда фамилия этого человека была Волобуев.

— Ах, товарищи! — выпалил совершенно счастливый Волобуев-Шмудяков. — Вы и представить себе не можете, что я только что сотворил! Я же нашёл решение! Позиция Нимцова-Шонефельда! Ведь считалось, что решения нет! А оно есть! Я нашёл! Нашёл!

На радостях он привстал на цыпочки и поцеловал Мишу Каратаева в губы. У Миши отвисла челюсть. Шмудяков этого даже не заметил.

— А ведь ещё одно решение есть! — вдруг воскликнул он. — Есть! Ах ты, господи!

Схватился за голову и умчался в дом — записывать.

— Видите? — значительно сказал Антон Николаевич. — Я ведь вас предупреждал!

— А-а… Э-э, — произнёс совершенно деморализованный Миша.

— Что вы сказали?

— Э-э, — протяжно озвучил собственноручную растерянность Миша. — Э-э-это кто?

— Шахматист наш, Шмудяков. Я вам про него рассказывал.

— А там? — спросил Миша, безвольно тыча пальцем куда-то в горизонт.

— Где?

— Ну, комбайнёр, в смысле.

— Волобуев?

— Ну да!

— А что такое с Волобуевым? — озаботился Антон Николаевич.

— Они что — братья?

— Кто?

— Ну, эти. Волобуев и Шмудяков этот.

— Да вы что? — сказал Иванов. — Какие же они братья!

— Ну, похожи!

— Разве? — очень искренне удивился Антон Николаевич.

Должен вам сказать, что эту свою искренность он целую неделю репетировал под моим чутким руководством, и теперь у него всё так естественно получалось — не подкопаешься.

— Похожи, — растерянно подтвердил Миша и даже обернулся к своим спутникам, ища у них поддержки, но и на них искреннее удивление Антона Николаевича Иванова произвело столь сильное впечатление, что они уже не были уверены ни в чём.

Миша Каратаев злобно потёр виски, будто у него очень некстати разболелась голова.

— Ну, хорошо, — пробормотал он. — Ну, пусть они не братья. Ведь не братья?

Глянул на Иванова испытующе.

— Не братья, — подтвердил тот. — И даже не родственники.

— А это вот откуда? — ткнул себя в щёку Миша.

— А что там у вас? — всмотрелся в его щёку Антон Николаевич. — Что-то я ничего там не вижу.

— Да не у меня! — сказал с досадой Миша. — У шахматиста этого, чёрт бы его побрал!

— А что там у него?

— Пластырь! — сказал Миша. — Один к одному как у комбайнёра! Пластырь-то откуда?

— Не знаю, — пожал плечами Иванов. — Хотя можно спросить, конечно. У самого Шмудякова, значитца.

А сам Шмудяков, до невозможности похожий на спятившего комбайнёра Волобуева, уже появился на крыльце, радостно потирая руки. Он спустился по ступенькам, блаженно улыбаясь каким-то своим шахматным мыслям и явно не замечая гостей. Он, наверное, забыл об их присутствии и запросто прошёл бы мимо, кабы Иванов не ухватил его за рукав. Шмудяков встрепенулся, и взгляд его обрёл некоторую осмысленность.

— Тут вот товарищи интересуются, — сказал ему Иванов. — Пластырь-то у тебя на щеке откуда?

Услышав про пластырь, шахматист Шмудяков почему-то зарделся и даже опустил очи.

— Это я шахматами, — ответил он, сильно при этом смущаясь. — Конкретно — ферзём. Упал я на него, в общем.

— Это как? — не понял Иванов, а вместе с ним и все остальные присутствующие.

— Партию товарища Каспарова* разбирал. Ну, ту, которую он в Линаресе выиграл. Засиделся я допоздна, время уж совсем ночное было, меня на сон потянуло, заснул я за доской, в общем, да об доску-то лицом и шмякнулся, а на доске стоял ферзь, его к тому времени товарищ Каспаров* ещё проиграть не успел…

— А вот про товарища Каспарова*, — прервал его речь бесцеремонный репортёр Каратаев. — Вы с ним в переписке, как я слышал, состоите?

_____________________________________________________________________