Церковь служащих

Григорий Андреевич Кроних (2023)

«Церковь служащих» — веселая история из жизни чиновников, когда еще казалось, что с ними можно иметь дело (сам поработал в пресс-службе мэрии, оттуда и многие темы романа). Сейчас бы у меня так забавно не получилось. Провинциальная мэрия накануне выборов мэра — это клубок интриг, амбиций и бюрократической возни, в которой тонет какой-либо здравый смысл. Именно в поисках этого смысла чиновники один за другим попадают в таинственную секту. При написании романа ни один чиновник не пострадал…

10

Мэр Балашков звезд с неба не хватал, а очень хотелось. Он завидовал тем, у кого карьера складывалась легко, как, например, у его предшественника Путяты. Тот быстрее других овладел перестроечной риторикой, и этого оказалось достаточно, чтобы обогнать служак–ровесников и вскоре оказаться в кресле мэра. Правда, задержался он там всего на один срок. Балашков двигался к своему трону медленнее, зато сидел увереннее. В эпоху оголтелой демократизации и гласности за примером далеко не ходил и лепил образ надежного хозяйственника по кальке столичного мэра. Он на память знал сколько денег потрачено на благоустройство дворов и ремонт лифтов, лично забирался в аварийные котельные и спускался в заброшенные школьные подвалы. И лишь постепенно, по градусу в год, добавлял он новые ингриди… ингреде…, в общем — добавлял. Копил, копил и надеялся, что это поможет в будущем подняться выше. Куда-нибудь в Москву. Да не просто в столицу — в Кремль, но в этом Антон Александрович не признавался даже себе.

То, что он постепенно накапливал, мало кто понимал. Лизавета Жнач покорила Балашкова тем, что сходу сформулировала его тайную путанную мысль: «политик федерального масштаба». Ему нужен был человек, который умеет так формулировать малопонятные ощущения. Антон Александрович тут же взял ее на службу, часто уединялся с ней в кабине и мечтал о будущем, слушая ее доклады по пиар–продвижению его кандидатуры на федеральный уровень. Многоуровневая схема–многоходовка иногда путалась в голове, но Антон Александрович вновь выстраивал весь план, каждый раз убеждаясь, что идет в правильном направлении. И даже сейчас, накануне выборов, он продолжал упорно двигаться вперед — эта тема была важнее. Выборы — никуда они не денутся, на городском поле Балашков соперников для себя не видел. Его планка была выше, цель сияла золотыми башенками, мечта звучала в ушах курантами.

Раз в квартал мэр собирал совещание по инновациям. Оно проходило как парад, как смотр перед генеральным сражением. У Антона Александровича было техническое образование и когда-то на уроке сопромата его научили, что все можно рассчитать по законам науки. Он был уверен, что если все учесть и распланировать, то и удача никуда от него не денется.

Елизавета Жнач тоже была уверена в том, что все получится, если удача будет на их стороне. Но удача настоящая — которую нельзя просчитать и нельзя запланировать. Планы — это только стартовая площадка для ракеты, считала она. А полет совершится — если не сработает «закон бутерброда». К сожалению, в политике, по ее наблюдениям, это основной закон.

Во всем этом процессе Лизе не нравились два момента. Первое — это то, из какого материала ей приходилось лепить образ политика федерального масштаба: Балашков бесконечно долго путал инвестиции с инновациями и не видел в этом ничего страшного. Второе было иллюстрацией первого — то, что шеф единственный называл ее Лизаветой. В этом было что-то обидное, неуважительно-фамильярное и одновременно старушечье, затхлое, местечковое. Местечковость — вот самое точное, что не нравилось Лизе и в обращении, и в самом шефе. Из лощеного чиновника, завсегдатая политических тусовок федерального уровня вдруг выскакивало какое-то «надысь» или «окромя», и сразу становилось ясно, что аттестат о среднем образовании будущий мэр получал вместе с полезной профессией в единственном техникуме родного городка.

С другой стороны — были же федеральные чиновники, у которых слова в предложения складывались случайно, как стекляшки в калейдоскопе, и ничего — взлетали на самый верх, до кресла премьер-министра. Чем наш не гож?

Лиза еще была обижена на Балашкова за разнос на летучке. Понятно — под горячую руку попала, но одной наказал — другой поощри, премию выпиши. Нет — так нет, Лиза к тяготам службы относилась ровно, но подчеркнуть обиду никогда не лишнее. Потому на очередном совещании по инновациям она тихонько сидела в уголке и рисовала в ежедневнике чертиков. Да и без нее тут было кому поговорить: шеф созвал своих замов и руководителей департаментов — тех, что больше всего двигали инноваций.

— Школу мы освоили, — докладывал Семен Семенович, начальник главного управления образования (Лизу всегда интриговало — почему управление главное, если другого — не главного — вовсе нет). — У нас в гимназиях в каждой параллели — своя система обучения, — хвастался Семен Семенович. — В нынешнем году в 38–ю гимназию набрали пять первых классов, и каждый обучается по своей передовой инновационной системе.

— Это инновация? — полувопросительно сказал Балашков.

— Замечательно, — сказал вице-мэр Васильев, который когда-то курировал образование.

— Что еще? — спросил мэр.

— Половину школ оснастили энергосберегающими лампочками, — доложил Семен Семенович. — За год вторую половину сделаем. Вот если бы на них еще плафоны пуленепробиваемые — сносу бы им не было.

— За разбитые лампочки пусть родители платят. Что еще?

— Загвоздка у нас одна — с инновационным обучением в детских садах. Мы им и методики, и пособия — но контингент слабоват. Особенно ясельного возраста. Им бы все играть и развлекаться, потом поесть — и на горшок…

— Ясно. Что собираетесь делать?

— Нужно больше интерактивных игрушек закупить, да вот Юрий Михайлович против.

— Он у меня 15 миллионов просит на игрушки, — вставил вице-мэр Соколов, курирующий финансы.

— Дороговато, — задумался мэр. — Ладно, что еще у кого?

— Мы используем инновационные материалы для ремонта, — выступил «дорожник» Лимонов. — Это самая передовая в мире сларри…

— Ладно, — махнул на него рукой Балашков. — Я каждый день по твоей срали езжу. Колея, как на полевой дороге. Когда поправишь, тогда и докладывать будем.

— Так ведь погода, Антон Александрович! — заныл Лимонов.

— Вот и помолчи. Так, сколько мы осваиваем федеральных пилотных проектов?

— Семнадцать, — подсказал советник Макеев.

— А сколько не охваченных осталось?

— Пятнадцать. Из городов нас только Москва опережает — там по двадцати трем проектам средства осваивают.

— Надо подтянуться, Ты, Слава, подумай, где бы нам еще поучаствовать, — приказал он Макееву. — Нам бы как-нибудь в сельском хозяйстве приспособиться, это сейчас важное направление…

— Так мы ж — город, Антон Александрович!

— Да, я знаю. Там сейчас животноводство в моде, может им что-нибудь надо? У нас химзавод простаивает — может, заделать средство от мошкары для телок? Инновационное? С нано-технологиями? С учеными посоветуйтесь. Надо в майстрим попадать. Лизавета, а ты что молчишь? Животноводство тебе как?

— Это, конечно, тренд, но для нас — не мейстрим, — сказал Лиза.

— В смысле?

— Животноводство, образно говоря, не входит в наш карас.

— Не понял! — сказал Балашков.

— Это мультик такой — про ворону, — подсказал шефу Макеев.

— Елизавета Яновна, причем тут вороны? — строго спросил Васильев.

— Ни причем. Нам необходимо формировать мессиджи, понятные как для федерального центра, так и для городского сообщества, — сказала Жнач.

— Это как? — переспросил Балашков. — Лизавета, не мудри.

— Мне кажется, сейчас, во время выборов, необходимо создавать проекты, которые будут положительно восприниматься и в городе, и в федеральном центре.

— Легко сказать, — заметил Макеев.

— И сколько это будет стоить? — спросил Соколов. — У нас и так бюджет по швам трещит.

— Можно обойтись и малыми формами.

— Скульптурными? — догадался Балашков.

— Можно и скульптурными, — Елизавета отложила ежедневник с пирамидой из чертиков. Ее вдруг настигло вдохновение. — Вот сейчас у нас «Каменная поэма» проходит — в чем ее смысл? Раньше централизовано делали скульптуру — «Девушку с веслом» какую-нибудь — и рассылали по всем паркам страны. А теперь мы их ежегодно мелкими партиями делаем — и что?

— Предлагаешь наладить у нас серийное производство? — спросил Балашков.

— Это дорого, — отреагировал Соколов.

— Да нет, зачем нам серии, нам прецедент нужен. Один памятник, но какой!

— Я слышал, в одном городе поставили памятник первому городовому, — сказал Макеев.

— Это как городской домовой? — не поняла Лиза.

— Нет, это первому полицейскому.

— Это все приколы. В другом памятник домашним тапочкам сделали — горожанам смешно, а федералам все равно. Я предлагаю возродить монументальную пропаганду. Вон, у Пушкина юбилей на носу — кто против будет?

— Интересное начинание, — пробормотал Балашков.

— А давайте поставим памятник царю Николаю!

— Первому или второму?

— Первый — всегда первый, — пробормотал мэр.

— Если Первому, то только за то, что декабристов к нам в Сибирь сослал.

— Тогда Второму.

— Может тогда лучше декабристам?

— Они же революционеры — как коммунисты!

— Да какие там коммунисты — это ж сплошь аристократы были.

— Тогда Достоевскому — он в Сибири сидел.

— Да мало ли кто в Сибири сидел!

Лиза поразилась, какую краеведческую дискуссию вызвало ее предложение.

— Главное — кто тут жил!

— А кто тут жил?

— Мамонты тут жили. Давайте памятник мамонту поставим!

— Памятник мамонту уже где-то закладывали. Можем опоздать.

— Кто самый знаменитый сибиряк?

— Мамин-Сибиряк?

— Стоп, — прекратил галдеж Балашков. — Давайте в конструктивном русле. Ты, Лизавета, кашу заварила — ты что думаешь?

— Надо что-то общее и символичное.

— Тогда, может быть, памятник всей Сибири? — сказал Васильев. — И мы себя обозначим как центр территории.

— Отлично, — сказал Балашков, потирая руки.

— Сепаратизмом пахнет, — заметил Соколов.

Все замерли. Нет страшнее обвинения для того, кто хочет дружить с Москвой и, в перспективе, там обосноваться. Это же экстремизм на территории, где все закрома родины лежат.

— Ну, Лизавета, ты и даешь! — вздохнул Балашков. — От тебя деструктивизм один.

Лиза поняла, что перестаралась.

— Надо памятник приурочить к юбилею покорения Сибири. Тогда федералам понравится.

— Точно! Молодец, Лизавета. Слава — запиши! И еще там, что говорили, тоже. Пропиаримся по полной и Путяте нос утрем! У нас — покорение Сибири, а у него — мальчик с рыбой. Космополитизм, да и только.