Санаторий (слова и предметы)

Дмитрий Владимирович Никитин

«Густое желтое освещение обшарпанных кухонь, невзрачные люди, чьи жизни – интереснейшие в своей заурядности и серости истории, тонкая корочка быта, скрывающая за собой бурлящий клубящийся деготь хтонического бессознательного. Потрясающая точность самых тонких нюансов человеческих чувств и эмоций, недюжинная внимательность к аспектам бытия и великолепный язык – вот главное оружие Дмитрия Никитина». Виталий Рыжов, главный редактор Bitter Magazine

Черненко и обрезанная комната

«Ну и дрянные же здесь номера! — воскликнул Таль. — Ни тебе телевизора, ни отдельного санузла. Вообще ничего нет, только какие-то койки тюремные. Спасибо хоть на том, что их две». «На чем же мы будем спать? — спросил у него Влошич. — Постельное белье тут осталось от старухи». «На нем и будем, если ты не раздобудешь другого, — сердито сказал ему Таль. — Я и так достаточно сделал для того, чтобы мы могли здесь устроиться». Влошич было фыркнул, но тут Таль принялся расхаживать по комнате, так угрожающе пыхтя и сжимая кулаки, что он предпочел промолчать.

Помещение, и правда, было не ахти. Во-первых, очень тесное — настолько, что высота его превышала и длину, и ширину, а потолки тут были низкие. Во-вторых, в нем действительно не имелось вообще никакой мебели кроме двух коек. В-третьих, не было даже обоев: стены вместо этого замазали странным красноватым раствором, и казалось, что они состоят из сырого мяса. В помещении стоял почему-то неприятный холод, хотя на улице была теплынь; Таль попробовал было открыть окно, но оно, все в трещинах, перекошенное, заклинило. Оно было разделено на четыре части, но только в одной из них было вставлено стекло: вторую закрывал какой-то кусок пластмассы, а третью и четвертую — номер газеты «Известия» от 12 марта 1985 года. «Много внимания уделял Константин Устинович Черненко последовательному проведению курса на совершенствование развитого социализма, — прочитал на листе газеты Таль. — На решение крупных задач экономического и социального развития, повышение благосостояния и культуры советского народа, на дальнейший подъем творческой активности масс, улучшение идеологической работы, укрепление дисциплины, законности и порядка». «Вот дела, ты только посмотри! — сказал Таль Влошичу. — Это же Черненко умер!» «Что? — опешил Влошич. — Что за чушь ты несешь?» «Да я говорю, что Черненко умер, тут старая газета, посмотри», — тянул его за рукав Таль. «Ты лучше скажи, кто будет спать на койке под углом», — отмахнулся от него Влошич.

Дело в том, что комната эта была угловая, под скатом крыши, и одна из ее стен шла углом, косо нависая над одной из кроватей. Это очень взволновало Влошича. «Ты и будешь», — сказал ему Таль. «Нет, не хочу! — испуганно сказал Влошич. — У меня боязнь: что, если на меня опрокинется потолок?» «На тебя он, значит, может опрокинуться, а на меня нет? — спросил его Таль. — Нет уж, дружище, ты меня затащил в эту отвратительную дыру, а мне приходится за тебя все делать, так я по крайней мере буду спать на хорошей кровати». «Но она ничем не лучше, — жалобно сказал Влошич. — Просто у меня есть боязнь, а у тебя нет, вот и уступи мне, пожалуйста». «Ни за что! — отрезал Таль. — Сам эту кашу заварил, сам ее и расхлебывай!» Влошичу оставалось только, понурившись, покориться.