Антипоэзия. Стиходелии разных лет

Дмитрий Гольденберг

Что же это за «антипоэзия» такая? — вопрос более чем резонный. Aвтор всегда думал, что писать «как положено», соблюдая всякие там каноны — это рецепт вызвать у себя зубную боль, а у читателя зевоту.А вот «столкнуть лбами» кислое и длинное, пустое и порожнее — вот это всегда представлялось более интересной задачей.Ибо сказано: мы рождены, чтоб сказку сделать (ко) былью. Так что, за твоё, читатель, здоровье! Ура! Книга содержит нецензурную брань.

$20

Всё началось со случайно порванной мною банкноты.

Продолжилось шахматным матом проколотой шины.

Под ногтем саднило, раскалывалась голова.

Телевизор гудел и пытался выбросить содержание экрана на пол.

Фаллический ящер бешено бился в нору, кролик

Судорожно дрожал от страха и от мазохистского удовольствия,

Вызванного близостью смерти.

Наука крутила ус и поводила бровью от таких поведенческих вывертов.

Через проходные дворы — в гастроном.

Через прорехи в сетевых протоколах — на ту сторону добра и зла.

Воскресная виолончель заставит клавиатуру выстукивать коленца.

И — любовница, случайно задушенная боа-констриктором полотенца.

Мальчик невинный, голый, дрожащий, у алтаря.

Жиром сочащийся пастор надвинулся сзади, во имя Отца и Сына…

Чёрно-красным готическим шрифтом блюет пишущая машинка.

И — проститутка, демонстрирующая жезлом проколотую резину.

Сегодня десять табу, из которых сделали жупел,

Пустятся в танец-канкан.

Двенадцатигранный стакан,

Под которым бегает таракан,

Пойманный Николаем Плотником,

На глазах удивленной публики превращается в соборный купол.

И — чистая, словно слеза политического переворота,

Двадцатидолларовая порванная банкнота

Спит мертвым сном, словно птица, подстреленная охотником

В высшей точке полёта.