Нерусский новый русский

Дмитрий Евгеньевич Пинхасик (2017)

Замечательная книга о детстве, о эпохе застоя и советского абсурда, о приходе рыночной экономики к нам и перевороте устоявшихся идей в каменных головах. Дружба, любовь, бизнес и менты с бандитами. В общем всё, что есть в матушке России нашей… Я вынужден признать превосходство автора во всех отношениях над моим скромным писательским мастерством. Передаю ему золотое перо России! Лев Николаевич Толстой.

В

1983

г.

или

в

1982

г.

открылась

первая

в

городе

пиццерия

Мы были в восьмом или девятом классе. Никто не знал, что такое пиццерия и собственно, пицца. Все это были загадочные иностранные слова, очень какие-то чарующие и завораживающие. Это был какой-то прорыв Запада сквозь железный занавес. Все равно, как если бы нам разрешили на двадцать восьмом трамвае ехать мимо депо до Нью-Йорка, там 2 часа разоблачать секреты падшего капитализма и назад в школы, институты и на работы.

Мы жили около пиццерии. Она именно так и называлась, своим собственным красивым словом, и тогда это был верх профессионализма продаж! Мы ходили через день мимо и видели очереди, которые достигали метров тридцати или сорока! Старший брат уже тусил в барах и ресторанах, и это взрослое загадочное будущее было нашей мечтой. В какой-то момент мы набрались смелости и решились. День был определен — в субботу. Мы решили, что пойдём туда после завтрака. Часов в 10 мы с Дыбой молча подошли и пристроились в хвост длинной очереди. В карманах лежали все скопленные за всю жизнь деньги, рублей по десять у каждого. Мы чувствовали себя крайне неудобно — это ведь был наш первый поход во взрослое заведение! Мы прекрасно понимали, что нас могут просто взять и не пустить, но шанс же был, и мы стояли. Мы все время прикидывали, сколько же могут стоить неведомые зарубежные яства, и что же мы будем делать, если нам не хватит!? Погода была сносная, что-то демисезонное, и это повышало наши шансы. Через час мы поняли, что очередь не двигается вообще. Все в очереди были естественно взрослые, и мы ежились под их взглядами, прекрасно понимая, что выделяемся в чужом огороде. Но с мечтой не расстаются, и нас ведь было двое! Прошло ещё пару часов, и мы поняли, что с десяти утра до часу дня очередь продвинулась человека на три. Мы ведь все время пересчитывали людей. Успеем ли мы там как раз пообедать, обсуждение этого вопроса шло следующие пару часов. К трём дня ситуация была такая: мы уже были не сороковые, а тридцатые, и это неуклонно начало наводить нас на мысль о какой-то безысходной ситуации! За пять часов — десять человек. Если так пойдёт и дальше, то к десяти вечера мы будем двадцатые, а это означает, что мы уже полдня простояли бесполезно!? Мы не могли бросить мечту и поэтому по очереди сбегали домой поесть. При этом мы запихивали в себя еду в бешеном темпе, давясь и кашляя, а вдруг именно за эти двадцать минут пройдут все тридцать человек разом, и наша очередь пролетит! Часть народа действительно не выдерживала, видимо, у них не было домов в пяти минутах, и нам это дало преимущество. Но в тоже время какие-то подозрительные личности периодически под скорбное воркование очереди взбрасывались и выбрасывались в загадочные створы заведения, и всех «терзали смутные сомнения», как говорил бессмертный Бунша. И ещё я сходил во двор и обнаружил там второй, так скажем, «черный» вход в систему наслаждений. Теперь уже люди, входящие и выходящие из двора, были также ненавистны, как и блатные с основного входа. К 20.45 вышел какой-то «хрен» и остававшемуся в очереди десятку «оптимистов-идиотов» сообщил о своих рекомендациях, а именно, поднять перед собой руки и проследовать по домам с кукишами в каждой из них вместо ожидаемых

неземных наслаждений.

Перед нами было три человека. Наши сердца колотило, как на… да я не знаю, черт подери, почему бы их ещё так могло колотить! Люди спереди выяснили у «хрена», когда же он их запустит. На что тот ответил им, что через двадцать минут запуск прекращается, а освободится ли за эти двадцать минут стол, никому не известно. Задний хвост очереди сбрасывал пары ненормативной лексикой, уходя в темноту советской страны. Парень перед нами, обильно пометив асфальт выделениями своих слюнных желез, тоже не выдержал и отчалил домой или в психиатричку. Постоять девять часов и уйти за двадцать минут до закрытия, будучи третьими, мы не могли. И вот в девять, «хрен» распахнул ларец, и пара счастливчиков всосалась в заветный храм. Я робко прихватил дверь и сиплым от волнения голосом спросил, сможем ли мы ещё сегодня пройти?

«Не-е, пацаны. Все — девять вечера. Больше не пускаем. Нам ведь сидящих внутри надо добить и самим ещё домой потом».

— «А если это… ну чего как… отблагодарим, а-а? Мы весь день отстояли с десяти утра тут» — давился я, разговаривая с «крутым».

«Хрен» дернул дверь, одновременно меряя нас глазницами и заставив потрястись в ознобе ещё пять минут на совсем холодной уже улице, вынырнул вновь: «Мест за столами нет, но у стойки — могу». Вторая часть предложения потребовала разъяснения, и мы, вибрируя нашими позвоночниками от волнения, вковыльнули внутрь. Приглушенный свет, модный музон, безупречный интерьер кабака. Все было впервые! Нас посадили на круглые табуретки — жердочки.

«С чем вам? С курой, грибами, колбасой или говядиной?» — это сейчас это кажется простым вопросом, а тогда, когда ты совершенно не знаешь, что именно ОНО такое самое, с курой или грибами? Мы, однако, виду не показали и еле слышно прошамкали какие-то из предложенных вариантов. Какого же было наше удивление, когда мы получили с курой и грибами обычную круглую булку! Мы ели ее в этом полумраке, как абсолютно дикие люди, пришедшие из джунглей в ресторан на Манхеттен, пытаясь почувствовать каждый миллиметр, каждый миг булки, но ничего не могли почувствовать особенного, как ни напрягали каждый рецептор.

Денег нам хватило, и мы с видом идущих по своим делам серьёзных людей молча вышли на улицу. С одной стороны, мы сделали это, и мы теперь крутые, умудренные опытом пацаны. С другой стороны, никто в этом крутом заведении не втянул нас ни в разврат, ни в перестрелки. Да и пицца не повалила нас на спину чудесами неведомых доселе комсомолом произведений поварского искусства, и это как-то немного разочаровывало… Расставшись, мы побрели обратно в темнеющую «бытовуху», хотя хотелось ну хотя б, как поступают в таких ситуациях пьяные финны, бутылку разбить об асфальт что ли!

В понедельник в школе мы сидели, окруженные потрясенными одноклассниками, и, изображая скуку на лицах, развалившись ногу на ногу, рассказывали про наши подвиги. Но как ты скажешь, что пицца — это булки с курой?! Как?! Так ведь можно уничтожить все мечты и стремления! Поэтому в нашем описании это было что-то, что невозможно ни в сказке сказать, ни пером описать! Что-то такое офигенное и умопомрачительное, что-то с макаронами такое, оно же итальянское, что-то с кетчупом вроде каким-то, но только очень каким-то совсем необычным и вкусным, и курой, и грибами, и маслинами какими-то сумасшедшими, и вообще вам это не описать! Ну и «хрен», понятно дело, в нашем рассказе был нами куплен со всеми потрохами, да и мужики какие-то к нам завестись после нашего уверенного взгляда не решились, а девы — красавицы все на нас пялились, подмигивали и улыбались, как бы приглашая познакомиться. Была в нашем рассказе наша сказочная мечта, и нам и всем она понравилась…