Кровь и тени Эльдранора

Дмитрий Кувуруз (2024)

В мире, где магия — дар и проклятие, а великие цивилизации ушли в забвение, древние силы начинают пробуждаться. Эйден, немой изгой с тёмным прошлым, оказывается втянутым в борьбу за будущее, которое решат башни, пожирающие жизни. Древние герои, забытые боги и разрушенные судьбы переплетаются в истории о жертве, надежде и выборе между долгом и человечностью.

Предисловие

Конец войны.

Дункан стоял на берегу реки, словно корабль, выброшенный на сушу после жестокого шторма. Его сознание, разбитое на сотни осколков, пыталось собрать себя заново, но воспоминания возвращались медленно, как капли воды, просачивающиеся сквозь трещины камня. Несколько мгновений назад он был никем — пустой оболочкой без имени, без прошлого, без цели. А теперь, с каждым болезненным вдохом, он ощущал, как память неохотно возвращается, наполняя его образами и ощущениями, давно забытыми, но удивительно живыми.

Он огляделся. Тихие берега, словно убаюканные вечностью, и волнующиеся под ветром поля, где высокая трава напоминала волосы спящей богини, казались до боли знакомыми. Да, он знал эти земли. Когда-то они были его убежищем, их с братом укромным миром вдали от бед и тревог. Но даже тогда он чувствовал, что этот уголок — хрупкий, почти эфемерный, как сон, который вот-вот рассеется на рассвете. Может, поэтому они не позволили войне проникнуть сюда, оберегая это место, как последний осколок утраченного счастья?

Дункан склонил голову, глядя на своё израненное тело. Свежие порезы жгли, как соль на ране, а старые шрамы тянули кожу, будто хотели напомнить, что боль всегда рядом. Здесь царила тишина — холодная, безмолвная, как выдох после смертельного удара. Как он выжил? Почему оказался именно здесь, в этой безмятежности, которая, казалось, принадлежала другому миру?

Он поднял руку, и в тот же миг на его ладони вспыхнуло багровое пламя. Это было похоже на шёпот древнего духа, пробудившегося после долгого сна. Дункан замер, заворожённый этим странным зрелищем. Он был воином, сталь, плоть и сила. Магия всегда казалась ему чуждой, опасной, почти предательской. А теперь она отзывалась на его мысли, словно была частью его самого, спрятанной глубоко внутри. Огонь не обжигал. Он грел, вибрировал, пульсировал в такт его сердцу, как если бы всегда был там, в его крови, просто ждал своего часа.

Поля и песчаный берег, нетронутые войной, выглядели так, словно время здесь остановилось. Но Дункан чувствовал, что за этой обманчивой безмятежностью скрывалась другая правда, более тёмная и тревожная. Каждый дюйм этого пейзажа отзывался в его сердце тихой болью. Память возвращалась, напоминая о брате, о потерянных друзьях, о мире, который когда-то был целым, но теперь лежал в руинах.

С приглушённым хлопком за спиной Дункана мир будто дрогнул. Воздух на миг натянулся, как струна, и звеняще лопнул, наполнив пространство слабой магической вибрацией. Дункан почувствовал это не разумом, а телом — глубокой, древней интуицией, которой научился доверять. Темная, знакомая аура разлилась позади, сопровождаемая нервным дыханием, словно чьи-то мысли переплелись с его собственными. Он знал, кто это. Даже не оборачиваясь, позволил себе мгновение для выдоха, чтобы вернуть на лицо спокойствие, словно маску, привычную и надёжную. И только после этого негромко произнёс:

— Рэйгхард.

Медленно развернувшись, он встретился взглядом с тем, кого звал. Перед ним стоял худощавый маг, словно сотканный из теней и беспокойства. Длинные чёрные волосы обрамляли его осунувшееся лицо, а глубокие тёмно-синие глаза смотрели так, будто несли в себе груз тысяч недосказанных истин. Густые брови хмурились, а тонкие губы плотно сжались, как если бы он боялся, что любое произнесённое слово станет началом катастрофы.

Его одежда — тёмная мантия, скрытая под длинным кожаным плащом, — словно впитывала окружающий свет, создавая зловещий контраст с тихим и почти безмятежным пейзажем позади. Но его аура, нервная и тревожная, выдавала больше, чем могла скрыть любая одежда.

Дункан, давно привыкший прятать свои мысли за маской сдержанности, молча наблюдал за братом. Рэйгхард не пытался скрывать свои эмоции. Его напряжённая поза, чуть дрожащие руки и взгляд, скользивший вдаль, словно искал ответ там, где его не было, выдавали весь спектр чувств — страх, сомнения, усталость.

— Рэйгхард, ты с остальными? — спросил Дункан, стараясь, чтобы его голос звучал ровно, будто они встретились у очага в спокойный вечер, а не на опалённом войной берегу.

Рэйгхард тоскливо качнул головой, пряча взгляд куда-то в сторону песчаного берега:

— Нет, они ищут тебя, Дункан. После того, как он пал… — маг запнулся, но продолжил, почти выдавливая из себя слова. — Они знают, что ты не отвернёшься от него. Даже несмотря на…

— Они правы, — спокойно ответил Дункан, не дав брату договорить.

Услышав это, Рэйгхард лишь ещё сильнее нахмурился.

— Каков их план? — спросил Дункан, его голос оставался спокойным, почти ледяным, но внутри он чувствовал, как каждая мысль натягивает его нервы, будто струны перед разрывом.

Рэйгхард поднял голову, его глаза встретились с холодным взглядом брата. В этих глазах не было ответа, не было намёка на то, что творится внутри. Дункан — человек стены, человек крепости. Но даже стены могут треснуть, и Рэйгхард искал хотя бы малейшую щель, хотя бы отблеск сомнения, сострадания или страха. Вместо этого перед ним был тот же суровый воин, неизменный и прямолинейный, как лезвие меча.

Рэйгхард медленно вдохнул, будто пытаясь набраться храбрости, прежде чем произнести то, что, он знал, брат уже подозревает:

— Великих не воскресить, — начал он ровно, с неестественной уверенностью, которой сам себе не верил. — Наша эра окончена. Теперь… пришло время людей. Мы станем для них богами.

Эти слова, как тяжелая завеса, упали между ними, разделяя их ещё больше. Тишина растянулась, и в этой тишине каждый услышал свои мысли.

Дункан медленно нахмурился, взгляд его стал темней. Он слышал, как эти слова звучали у него в голове ещё раньше, шептали на границе сна и яви. И всё же услышать их вслух… было как ощутить лезвие ножа, вскрывающее старую, давно зажившую рану.

— Мы-то боги, да, — проговорил он наконец, голос его звучал хрипло, с какой-то глухой усталостью, будто каждое слово тянуло за собой годы боли. — Мы с тобой, Рэйгхард… В этом мире не хватит рек, морей и океанов, чтобы смыть ту кровь, что мы пролили.

Дункан остановился, его глаза прищурились, как будто он смотрел сквозь Рэйгхарда в нечто далёкое, невидимое.

— Мы по локоть в крови, брат. Мы уже давно потеряли себя в этих битвах.

Эти слова повисли в воздухе, как неумолимая тяжесть, опустившаяся на их плечи. Рэйгхард на мгновение почувствовал, как его дыхание стало неровным. Он хотел возразить, хотел крикнуть, что у них ещё есть цель, есть возможность исправить всё, но он не мог. Истина Дункана сжала его грудь холодными пальцами.

Он молчал, глядя куда-то за плечо брата, туда, где стояла река, спокойная, зеркальная, как отражение их собственной вины. Рэйгхард знал, что его магия сильна, но она бессильна перед тем, что они натворили. Их путь был вымощен костями, и кровь, казалось, просачивалась в сам воздух, которым они дышали.

— Он сейчас заперт с богами, которых мы низвергли в Чистилище, — негромко произнёс Дункан, не сводя внимательного взгляда с брата. — Вечные муки… Не самая лучшая участь для того, кому мы когда-то поклялись в верности. Тебе так не кажется?

Лицо Рэйгхарда на миг исказилось, как если бы кто-то вскрыл старую, давно затянувшуюся рану. В его глазах промелькнуло то ли сожаление, то ли вина, но он быстро взял себя в руки, выпрямился и заставил голос звучать ровно:

— Он сошёл с ума, Дункан. Если он вернётся… Это будет не тот, кому мы служили. Мы отдали всё, чтобы положить конец войне. А он… то, что он сделал, этому нет прощения.

Дункан остался невозмутим, но в его взгляде появилось что-то неуловимо хищное. Он не дал Рэйгхарду продолжить:

— Рэйгхард. Я знаю, что это сделал ты. Только у тебя хватило бы сил на столь мощное заклинание.

Эти слова ударили мага, как ледяной шквал. Он побледнел, его взгляд метнулся в сторону, словно пытался найти опору там, где её не было. На мгновение он показался таким же беспомощным, как ребёнок, которого поймали на краже.

— Я… не понимаю, Дункан, как ты… — начал было он, но слова застряли у него в горле.

Дункан неожиданно рассмеялся, и этот смех был полон горечи и облегчения одновременно.

Его суровое лицо, привычно застывшее в выражении боли и усталости, неожиданно смягчилось. Как будто весь этот разговор был шуткой, над которой он вдруг позволил себе посмеяться.

— Младший Морвэйн, вечный умник и зазнайка, я удивлён, что ты чего-то не понимаешь, — произнёс он с насмешливым оттенком, но в его голосе звучало тепло, которого Рэйгхард не слышал уже давно.

Маг замер, а затем, поддавшись общему настроению, чуть усмехнулся, хотя его улыбка всё ещё выглядела неуверенной:

— Старший Морвэйн, гигант, не проигравший ни одной битвы, но вот-вот потерпит своё первое поражение.

Их смех, сначала неуверенный, постепенно усилился, пока не стал звучать в унисон, заполняя пустоту между ними. Смех был живым и настоящим, будто на миг стёр всю ту тяжесть, что их окружала. В их глазах снова появилось то, что было утрачено давным-давно, — память о братьях, которым были дороги не только война и магия, но и друг друга.

На этот краткий миг они стали теми, кем были раньше, когда мечи ещё не были обагрены кровью, а магия не несла разрушения. Земля вокруг, пропитанная кровью и горем, словно отступила перед их смехом, напомнив о том, что даже в бездне можно найти искру света.

Дункан, закончив, дружески хлопнул Рэйгхарда по плечу, но, оглянувшись вокруг, его лицо омрачила тень воспоминаний. Глаза скользили по знакомому пейзажу, словно стараясь уловить неуловимое, ухватить образ прошлого, что исчезло, как дым.

— Скажи, Рэйгхард, ты помнишь, каким это место было раньше? Когда мы называли его домом? — спросил он, не скрывая едва уловимой грусти в голосе.

Маг не ответил сразу. Вместо слов он поднял руку в плавном, почти торжественном жесте. Воздух дрогнул, раздался мягкий, короткий хлопок — и в его ладони возник чёрный посох. Он выглядел так, будто сам мрак ночи выточил его из цельного оникса, наделив безупречной гладкостью и таинственной мощью. По всей длине посоха тянулась изящная вязь рунических символов, тонкая, словно паутина. На вершине расцветала чёрная лилия, её лепестки изогнулись навстречу друг другу, будто охраняли сокрытый внутри тайный свет. Это был “Валнедор” — легендарный артефакт, который уже давно стал символом силы и воли Рэйгхарда.

Не говоря ни слова, он опустил посох к земле. Как только наконечник коснулся почвы, реальность дрогнула. Земля под ногами, воздух вокруг, сама ткань мира начала ломаться, рассыпаться на мельчайшие частицы, словно чьи-то невидимые руки разбирали её до основания. В следующий миг эти осколки начали собираться заново, закручиваясь в вихре иллюзий и магии. Окружающий пейзаж смещался, трансформировался, пока не превратился в нечто совершенно иное.

Перед ними встало прошлое. Огромное поместье, которое некогда было их домом, теперь вновь возвышалось у края поля, рядом с тихой рекой. Его тёплые стены, увитые зеленью, широкие окна, отражающие солнечный свет, и манящий запах полевых цветов — всё это было до боли знакомо.

Дункан остановился, почувствовав, как сердце пропустило удар. Всё выглядело именно так, как тогда. Как он мог забыть? Рэйгхард молчал, стоя в тени собственного заклинания, наблюдая за тем, как брат погружается в воспоминания, запечатанные в этих стенах.

Медленно, словно во сне, Дункан подошёл к массивной железной калитке. Она была украшена вычурной гравировкой, в центре которой золотыми буквами выделялось одно слово: «Морвэйн». Он протянул руку, коснулся прохладного металла. Калитка была такой же, как он помнил, но пальцы замерли. Он не решался её отворить.

Его взгляд привлекло старое дерево — ива, стоявшая на берегу реки. Лёгкие ветви её казались живыми, словно дышали в такт ветру. Дункан шагнул к ней, осторожно раздвинул длинные пряди зелени, открывая путь к стволу. Там, под слоями коры, всё ещё хранились нацарапанные детской рукой буквы: «Д» и «Р». Их инициалы, простые, но исполненные глубины.

Дункан не мог оторвать взгляда от этого дерева. Всё было как прежде. Неизменным, будто застывшим во времени. Его взгляд упал на густой куст у основания ствола. Вдохнув глубже, он протянул руку в его зелёную чащу, будто предчувствуя, что найдёт там.

С рывком он вытащил два деревянных меча. Они были грубыми, наивно вырезанными, но крепкими. Они говорили о детстве, об играх, о времени, когда всё казалось возможным.

Улыбка, едва заметная, появилась на его лице. Он обернулся к брату, поднял один из мечей и негромко сказал:

— Не зря тебя прозвали Создателем.

Рэйгхард взглянул на него, чуть приподняв бровь. Он легко, небрежно поймал меч, который Дункан бросил ему. В его глазах на миг промелькнуло что-то тёплое, воспоминание о прошлом. Посох “Валнедор” остался парить рядом с ним, будто наблюдая за их моментом.

— Странно, — задумчиво произнёс Рэйгхард, разглядывая деревянное оружие. — В детстве этот меч казался мне таким тяжёлым…

Дункан сделал первый шаг, слегка приподняв деревянный меч и принимая классическую боевую стойку — левая нога вперёд, корпус чуть наклонён, кисть крепко сжимает рукоять. Рэйгхард, напротив, стоял легко и непринуждённо: одна бровь приподнята в насмешливой гримасе, а губы растянуты в улыбке. Они обменялись взглядами, и этот немой диалог говорил сам за себя: настало время вспомнить, какими они были когда-то, когда весь мир был им домом, а их единственной заботой — отточить мастерство.

Первый удар пришёл от Дункана — предельно простая, прямолинейная атака, чтобы понять, не потерял ли младший брат хватку. Рэйгхард парировал её с грацией танцора: лёгкий поворот кисти, скользящее касание мечей, и деревянные клинки разошлись, даже не вызвав дрожи в руке мага. Едва отразив удар, он сделал ответный выпад — быстрый, но не агрессивный, пробуя на вкус рефлексы старшего Морвэйна.

Стук дерева о дерево разнёсся по двору, где сейчас отражалось их прошлое. Между братьями, казалось, возникла живая связь, сотканная из движений, как если бы они танцевали старый-старый танец, известный лишь им двоим. Дункан уклонился, быстро и точно, почти беззвучно переставив ноги по мягкой траве. Рэйгхард ответил хитрым финтом, делая вид, что замахивается слева, но ударив сверху, — Дункан встретил оружие брата с неожиданно весёлым хохотком, отступая на шаг и без труда скользя по земле, будто она была идеально отполированной ареной.

Со стороны могло показаться, что они совсем не испытывают усилий: их руки легко вращали мечи, плащи и мантии слегка развевались, а в глазах блистал азарт. Ни остывших сердец, ни тяжкого груза прошлых сражений. Только двое мастеров, вспоминающих детство и братство. Улыбка не сходила с лиц обоих: улыбка узнавания, счастья и гордости за совместный путь. Всполохи магии, удерживающие иллюзию поместья, отсвечивали в их глазах, придавая сцене особую яркость.

Рэйгхард стремительно атаковал снизу, но Дункан успел подставить меч, и деревяшки разошлись с глухим стуком. Один поворот, и уже Дункан совершает вертикальный удар, который младший брат с лёгкостью отражает, перехватывая рукоять меча чуть повыше. Их движения были отточены до автоматизма, но в каждом скользило давно забытое чувство беззаботной радости. Они играли, как играли когда-то дети, но теперь в этом было гораздо больше мастерства и осознанного восторга.

Когда их клинки наконец скрестились и на миг замерли в плотном контакте, они оба посмотрели друг на друга и рассмеялись. В их смехе звучала давняя мелодия прошлого, когда день был бесконечным, а будущее — светлым. В этот короткий миг они вспомнили, что значит просто быть братьями — без бремени вины, без боли, без мрачных тайн, а лишь с радостью от того, что они здесь, вдвоём, и вновь находят друг в друге того, с кем так легко делить счастье.

Дункан, всё ещё смеясь, посмотрел Рэйгхарду прямо в глаза, и в его взгляде читалось понимание, непрошенный свет принятия:

— Ты сделал это всё для меня, не так ли… Знаешь, ты лучший брат, о котором я мог только мечтать.

Слова слетали с его губ тихо и просто, но каждый их звук ударял по Рэйгхарду сильнее любого оружия. Маг не выдержал прямоты этого признания и отвёл взгляд. Его лицо исказилось от боли, а глаза устремились к земле, словно ища там спасения от собственной вины.

Дункан вскинул руку — раздался негромкий хлопок, и в его ладони появился двуручный меч. Он был массивен и тяжел, с чёрно-серой сталью клинка, усеянной древними рунами. Они, казалось, шевелились и мерцали слабым светом. На перекрестье серебристый орнамент причудливо переплетался, образуя символ спирали времени. Этот меч назывался «Мор’Райгар».

Рэйгхард мгновенно напрягся, отчего"Валнедор", его посох, послушно взмыл в воздух и уверенно опустился ему в руки. Но Дункан лишь криво усмехнулся, будто этот жест напомнил ему о детских спорах, не более:

— Не стоит, Рэйгхард, — сказал он негромко. С этими словами он опустил «Мор’Райгар» остриём вниз. Меч без труда вошёл в землю, словно та была податливым маслом. Дункан облокотился на рукоять, глядя на брата спокойным, усталым взглядом. — Я бы никогда не смог заставить себя поднять оружие на младшего брата… или сестру.

Рэйгхард сжался внутрь себя, черты его лица потемнели, а в уголках глаз задрожали слёзы. Он не мог вымолвить ни слова, душу разрывало осознание, что брат уже принял ту судьбу, которой маг так пытался избежать.

— Ну, ну, — мягко произнёс Дункан, заметив состояние Рэйгхарда. — О лучшей смерти я и мечтать не мог.

Слова Дункана были подобны ласковому прощальному жесту, но Рэйгхард не мог это принять. Голос мага ломался, и в нём слышалась отчаянная мольба:

— Прошу тебя, Дункан… Эта война забрала миллиарды жизней…

Старший брат просто кивнул, словно соглашаясь с произнесённым:

— Так пусть же моя будет последней, — произнёс он ровно, без тени страха.

И в этот самый миг послышался мерзкий хруст и треск костей, словно ветхая балка под тяжестью многовековых грузов. Из спины Дункана со зловещей лёгкостью вышел клинок, пробивший мышцы, сломавший кости и разорвавший сердце, пронзив насквозь. Его грудь взорвалась вспышкой адской боли, но даже тогда лицо воина почти не изменилось — лишь слегка приподнятые брови и краткое сужение глаз выдали, что он почувствовал удар.

Иллюзия, поддерживаемая Рэйгхардом, начала рассыпаться, как хрупкая стеклянная сфера. Поместье, дерево, калитка с именем их дома — всё рассыпалось в обрывки мерцающих осколков. Тёплый запах полевых трав сменился затхлым духом земли и крови. Теперь Дункан ясно видел, что они больше не на берегу реки у родного дома. Вокруг них стояли десять фигур, словно в засаде, окружив братьев плотным кольцом. Они выжидали момента, и вот теперь, когда удар уже нанесён, их молчание давило на уши, заглушая даже шум крови в висках.

Дункан ещё раз попытался сфокусировать взгляд, посмотрел на Рэйгхарда, пытаясь поймать его глаза, но брат упрямо смотрел вниз, словно надеялся спрятаться от собственной вины и боли. Тяжёлые тени окутывали их фигуры, и Дункан понимал, что это конец, конец пути, который они так долго и мучительно шли вместе. Он ухватился за рукоять меча, уже частично погружённого в землю, и попытался выпрямиться, но тело не слушалось. Его сознание меркло, как догорающая свеча перед рассветом.

— Всё хорошо, — прошептал он едва слышно, не то себе, не то брату, не то тем пустым лицам, окружившим их. Голос Дункана оборвался на полуслове. Свет в его глазах померк, и он рухнул на колени, медленно заваливаясь набок.

Рэйгхард так и не поднял взгляда, а вокруг уже выли холодные ветра реальности, не знающие ни жалости, ни прощения. Их смех, звучавший всего несколько минут назад, теперь отозвался гулкой тишиной. Снова был только мир боли и смерти, от которого ни магия, ни старая память не могли их спасти.

Осталось лишь молчание.