ЕАМ. Записки дилетанта. Сказки и истории, книга 1

ЕАМ (2024)

Записки, которые вы держите в руках, полны как сказочных, так и не совсем сказочных историй. Они расскажут вам о Жемчужине, о Божке тёмной любви, о смысле простых вещей и даже о неизвестном приключении капитана Блада. Но, надеюсь, они вызовут у вас не только улыбку или задумчивость, но и лёгкую грусть воспоминаний. Вот, взгляните: улыбается юная ведьмочка с зелёными глазами, хмурится отвернувшийся от зеркала Фавн, а на берегу моря блестит ненужная жемчужная раковина… Но это уже другие сказки или, быть может, сны о них? В конце концов, эти записки — для пока незнакомой мне Читательницы. Хотя и всем любопытствующим я рад сказать: добро пожаловать! Хотите узнать чуть больше? Загляните на последнюю страницу или начните с оглавления — выбор за вами!

Сон Фавна (почти полуденный)

«Снами измучен я, снами…

Снами, которым названье

Я иногда забываю…

И. АнненскийПробужденье

^[31]

Кривляющиеся, никогда не бывшие, но реальные, уродливые как-то изощрённо-извращённо, до дрожи в спине и страха, такие, чтоб сниться потом — не существа, a порожденья бесконечного ужаса — те, что сначала лишь почудились в сухом чёрном тумане впереди, в этой клубящейся тьме, и исчезли в ней — вдруг, в какое-то, с перебоем сердца^[32] мгновенье — проступают, появляются снова, перехватывая дыханье, наполняясь жутью и отвращением прикосновенья, грозя тоскливой, невыносимой утратой навеки своего я, себя, других, самого дорогого… пользуясь невозможностью избавиться, стряхнуть, тем, что нужно ползти^[33] через этот все сужающийся коридор, в перехватывающей дыханье, ожившей, клубящейся, не отпускающей тьме…

А потом — судорожный вдох, и — все еще невозможность осознать, совместить времена, пониманье и обреченность принятия этой, такой вечности, но…

Еще вдох, и вдруг, где-то в самой глубине, оживает несовместимость — души и этого сна….

И — снова вдох, но уже чуть-чуть, пусть пока еще неуловимо, меняется освещенье, и где-то вдалеке, из вязкой, мутной, насыщенной кошмаром, безнадежной тьмы, вдруг проступает — прозрачность. Клубы тумана впереди становятся светлее, и через несколько едва сделанных шагов — туда, к просветленью, исходная черноугольная тьма бледнеет и расплывается, как акварель, кошмар отступает.

И — вдох-вдох-вдох! — уже прозрачно загустевает светлый еще туманный хрусталь на стенах грота, прохладная, еще темная в глубине вода почти по пояс, но уже виден свет — совсем другой, прозрачно-утренний, чуть сумрачный, но в нем — ослепительно белеет влажными лепестками нимфея^[34]…

Всего несколько шагов — туда, к ней, преодолевая сопротивленье воды — копыта вязнут в песке дна… но это уже другая вязкость, и ладонь Фавна, вся в капельках воды, — прикасается к цветку…

Вдох-вдох-вдох — влажный запах, крик утренней птицы — и Фавн просыпается в своей пещере, полной запаха трав, вечернего дымка, и пред-утреннего света. А на золотистом песке у почти угасшего очага светится белыми лепестками — та самая нимфея…

Протяни ладонь…

День

Роскошный солнечно-холодный день… Когда б не здоровье, хорошо бы — прогулка, лес, но нынче я обречён на «заточенье» — в тепле, в одиночестве, в большом, напоённом солнцем — до синевы снега и небес! — доме. Стёкла окон — прохладны, ежели прикоснуться к ним — ладонью и лбом; с крупных сосулек — даже чуть капель, но эта заоконная оттепель обманчива: там, дальше — морозный, снежный сад, с интересом наблюдающая за синицами дымчатая кошка^[35], и — уже близкое окончание зимнего дня, ещё почти незаметное здесь, но сгущающееся в густо-лиловой тени ёлок; зимнее солнце — низко, и странное ощущенье: вот день почти ушёл, а ещё… но что ещё? — уже написан Вертер^[36], а меня ещё (чуть разочарованно даж) не посетило желанье прикоснуться кончиками пальцев к переплёту, прожить мгновения чьей-то жизни (или вернуться к своей, когдатошней), причастится — к тщетности чьих-нибудь плодотворнейших мучений, разглядеть перламутровые скорлупки и нежности слов-ракушек в «Лауре…»^[37][38]. Но — нет, чего-то чуть не хватает, и мелькнувшая было история (сказочка?) о перламутровом же гребне нимфы — так и осталась — дрожащей, прелестной, размыто солнечно-снежной возможностью… Хотя…

Нимфа

…Ведь именно такая солнешность дрожала в воде, над которой каждое утро расчёсывала волосы прелестная нимфа по имени… Впрочем, звук её имени невозможно передать буквами, текстом, и даже — музыкой^[39], так переливчато-нежно звучал он в устах хора её подружек, и так серебристо-желанно, но глухо — на губах Фавна, который однажды, очнувшись от мягкой уютно-утренней поэтической дрёмы^[40] в одном из своих любимых мест над рекою, вдруг увидел её, и — замер, слившись с тенью. Картинка была наполнена светом: нимфочка, склонившись над зеркальной заводью, причёсывалась, и её отраженье, которое было видно Фавну, переливалось серебристыми, водяными, песчано-солнешными отблесками, и было волшебно-переливчато и завораживающе. Лёгкий ветерок шевелил деревья вокруг, и её волосы, и она мягким движеньем поправляла их, расчёсывая, и снова… Заворожённая тень Фавна боялась пошевельнуться, спугнуть, разрушить эту картинку, которая была почти совершенна в своей незавершённости…

Но вот качнулась ветка, шевельнулась тень, над плечом Фавна с шумом и шуршаньем взвилась какая-то птица… Нимфочка в испуге подняла глаза, и её испуганный взгляд — нежный, опасливый, выпытывающий — словно б встретился на мгновенье с зазеленевшими в полутени глазами Фавна… Но — она не заметила его, и, развернувшись, бросилась бежать, почти бесшумно скрывшись в солнешных, шумящих зарослях у берега…

Фавн ещё несколько мгновений глядел ей вслед, привыкая к новому (без неё) блеску поверхности реки, и к чему-то новому в себе; через минуту его отраженье появилось в той же заводи. Задумчиво оглядывая берег, и всё ещё видя, неся в себе — ту, исходную картинку, Фавн вдруг заметил мягкий радужный отблеск — там, где на золотом солнечном песке колени нимфочки оставили лишь углубления… На ладони Фавна, переливаясь, почти прозрачнея в капельках воды — лежал перламутровый гребень, волшебное произведенье старых лесных мастеров, о которых всегда ходили легенды, ибо жили они — ещё даж до людей, придумавших лес — и Фавна. Он был прост, совершенен, хоть и в песчинках и капельках росы, — и Фавн завороженно, не отрываясь….

Но вот он выдохнул, зажмурился — и перед его закрытыми глазами всё так же расчёсывала волосы нимфа, и всё так же на его ладони — сверкал, перламутровел в восходящем солнце гребень…

Примечания

31

Эклога Малларме — музыка Дебюсси — балет Дягилева. Эта знаменитая история — всего лишь декорация, на отдалённом фоне которой (как когда-то на фоне декораций Бакста) разворачивается здешняя, сказочная история Фавна и нимфочки. Но — кто ж мне поверит, что когда мне послышалась эта сказочка, я вовсе и не слыхивал об этой вещи Дебюсси..

32

Ах, потом эти перебои сердца вспомнит Пруст! И как вспомнит

33

«Тише… Ты должен ползти…» © Ин. Анненский, «Трилистник кошмаров»

34

Nymphaéa álba, по красивой легенде — нимфа, ставшая цветком от неразделённой любви. Но снова в нашей истории всё иначе…

35

Это, конечно же тайка-Симонетта, вышла ненадолго, аристократично поднимая лапы на снегу…

36

Да-да… отзвук Бориса Леонидовича: «открыть окно — что жилы отворить…»

37

Той самой «Лауре», оригинальной, от VVN

38

Той самой «Лауре», оригинальной, от VVN

39

Даже той самой, Дебюсси

40

«Тихо-тихо ходит Дрёма… возле нас» — песенка из «Спокойной ночи, малыши»