Тайна Кораллового города

Евгений Леонов

На атолле Матубару живут мышиные племена. Они ловят рыбу, ныряют за жемчугом, почитают богов моря и неба. Их размеренную жизнь ломает плавучий Мусорный остров – индустриальное государство с диктатором во главе.Простой рыбак Мауи встаёт на пути чудовища. Ему поможет мышка Александра – этнограф из Москвы, попавшая на Матубару в составе таинственной экспедиции.Всё, что у Мауи есть – это вера в правое дело и ясное понимание, что никто кроме него не спасёт родное племя.

Глава одиннадцатая. На улицах Фабричного района

На город навалился вечер, подмяв его под себя. Стало прохладнее, на улицах появился лёгкий туман. У Мауи саднило в горле, он покашливал. Закат на Мусорном Острове отдавал нездоровой желтизной: лучи солнца окрасили вездесущий фабричный дым.

Морской ветер проводил мышей до Парковой улицы, а потом бросил. Само собой получилось, что они взялись за лапы, как старые друзья. Ведь каждый чувствовал себя одиноким в незнакомом городе, на который опускается ночь. Скоро Парковая улица сменилась Мясным переулком, а он вывел на Медный проспект. Оттуда мышей подхватил Липовый бульвар, где не росло ни одного дерева. Да и грязный кривой проулок мало походил на бульвар. Улицы переплетались змеями, окончательно запутав Мауи. Свернув наудачу, он едва не завёл Александру в Гнилой тупик.

Домики становились всё беднее, а мостовая исчезла. Под ноги лезли комья грязи из разбитых колей. Ступив в яму, Мауи оставил там сандалию.

Мыши не знали толком, куда идут. Посовещавшись, они решили держать курс на большие трубы, извергающие дым в закопчённое небо. Где трубы — там и фабрика. А где фабрика — там и Фабричный район.

По пути им встретился фонарщик. Он пропускал разбитые фонари, а к остальным добирался по лестнице. Пополнив запас масла из жестяной канистры, фонарщик поджигал фитиль. От жёлтого света на улице стало уютнее, особенно когда тьма спрятала унылые и грязные дома.

Трубы приближались, закрывая половину неба. Чудилось, будто кто-то чужой глядит с вышины и пускает ядовитый дым.

Улица, растерявшись, принялась петлять. Пузатые домишки пинали её друг другу, как мышата футбольный мяч. Нельзя пройти и метра, чтобы не свернуть. Из чёрных дыр подъездов тянуло плесенью и кислятиной.

Дорога вывела мышей во двор, окружённый покосившимися домами. В открытых настежь окнах говорили, смеялись, играли на гитаре, но получалось дурно — соседи громко ругали неумелого музыканта. На крохотном клочке земли толкались ветки единственного куста в округе. Им бы вырваться на свободу из занюханного и грязного двора, пустить корни в настоящем лесу, да где отыщешь лес посреди помойки?

Александра остановилась возле девочек, которые играли на детской площадке.

— Давай посмотрим, что они там делают.

— Зачем? Мы же ищем бар, — нахмурился Мауи.

— Я этнограф. Воспользуюсь моментом, чтобы узнать побольше, — объяснила Александра. — Детские игрушки и забавы — это важная часть культуры. Они самобытны, уникальны для каждого уголка Земли.

— Какой земли?

Тяжело вздохнув, Александра пошла к детям. Три девочки — две мышки и одна крыска — играли в куклы. Дети смутились, когда к ним подошла незнакомая красивая тётя. Игра девочек была довольно проста. Мышка с крыской укладывали кукол спать, а другая мышка, с бантиком на серой макушке, сидела поодаль надувшись.

— А почему ты не играешь с ними? — ласково спросила Александра.

— Они меня не принимают, — обиженно ответила девочка. — У меня нет Дейзи.

— Что это?

— Как?! Вы не слышали о Дейзи?! — возмутилась крыска. Александра тотчас поняла, что перед ней всезнайка. Она их страшно не любила ещё со школы. — Это кукла. Очень модная. У Агаты такой куклы нет, а только старая и никчёмная!

— Не обижай её! — воскликнула мышка с бантиком, прижимая к груди свою любимицу. — Она самая хорошая. Мне её мама сделала. И ни у кого в детском саду нет такой куклы. А ваши все одинаковые!

На игрушках красовалось фабричное клеймо — шестерёнка с надписью «Гадсби». Александра не смогла понять, что за зверь эта Дейзи. В ней было что-то от всех грызунов — вершина унификации. Такую куклу можно подарить хоть мыши, хоть шиншилле.

Агата подёргала Александру за край платья:

— Тётя, тётя, а скажи, что моя кукла — самая красивая!

Александра согласно кивнула. Да, мама девочки хорошо постаралась. Она взяла угол от наволочки, набила его старыми тряпками, обозначив нос. Пришила глазки-пуговицы, из тряпочек смастерила уши, чтобы всё было как положено. На ткани умелая мама сделала аппликацию, подарив кукле красивое платье в горошек. Получилась чудесная мышка-модница. И в ней чувствовалась любовь матери, чего не дождёшься от фабричного изделия.

У тряпичной мышки глаз висел на ниточке, платье запачкалось песком, одна лапа потерялась.

«Наверное, девочка так любит игрушку, что не даёт матери её починить», — подумала Александра. А вслух ответила:

— Агата, мне твоя кукла очень нравится. Замечательная!

— Вот! Слышали? — девочка показала язык подружкам. Она растолкала двух одинаковых кукол Дейзи и положила свою посередине.

— Эй, вы кто такие?! — вдруг раздался окрик. — Вы что там делаете?

Александра обернулась и увидела низкорослого мышака у входной двери. Его неопрятная шерсть свалялась, а из одежды мужичок имел только трусы, почему-то канареечного цвета. Почёсывая отвисшее пузо, он злобно смотрел на девушку и её спутника.

— Так я спросил, вам чего тут надо? — грубо буркнул мышак.

— Я просто интересовалась у девочек, во что они играют, — вежливо ответила Александра.

— Нечего там смотреть! Агата, чтоб через пять минут была дома! Вожжаюсь с тобой…

И он пропал в чёрной глотке подъезда. Испугавшись отцовского окрика, Агата прижала уши и сидела тихо, не шевелясь. Александре стало её жалко. Она погладила девочку по голове и прошептала:

— Твоя кукла лучше всех!

Агата просияла:

— Я сошью ей новое платье! Мама обещала принести с Фабрики обрезки тканей. У них там мастер ух какой злющий! Ничего не разрешает домой уносить. А мама, наперекор ему, прячет тряпочки в башмаках.

Потратив ещё несколько минут, Александра зарисовала всех кукол, затем распрощалась с девочками и вернулась к Мауи. Мышак сидел на табурете из бутылочной пробки со спичечными ножками и ёрзал от нетерпения.

— Нам пора идти, — с укором сказал он. — Я чувствую, что мы напали на след.

Не став его разубеждать, девушка кивнула. Мыши продолжили путь к фабричным трубам, держась широких улиц. Долго ли, коротко ли, дорога вывела их на площадь. Тут не было фонтана или памятника, а только грязная мостовая между скособоченных домов.

Площадь упиралась в забор с широкими воротами, что караулил часовой с алебардой. Забор огораживал фабричные корпуса — коричневые и серые коробки без окон и четыре исполинские трубы. На почтительном расстоянии от часового в очереди стояли мыши, одетые кое-как. Они переступали с ноги на ногу и мяли в лапах шапки.

Воздух пропитался дымом, а земля мелко тряслась от работающих станков. Внезапно раздался пронзительный звук, надолго повисший в воздухе. Испугавшись, Мауи прижал уши и зажмурил глаза.

— Не бойся, — Александра обняла друга. — Это гудок. Я слышала такой на ЗИЛе³⁵. Он объявляет, когда начинать и заканчивать рабочий день. Пойдём ближе, вдруг что-то узнаем про бар «Три топора».

За воротами возникло оживление. Появились счетоводы в белых рубашках и брюках на помочах. Каждый нёс железный сундучок и письменный набор. Для них вытащили столы и стулья.

Очередь заволновалась: мыши тянули шеи, стараясь рассмотреть, что там происходит. Стоило друзьям подойти поближе, как бедняки у ворот злобно уставились на них, как на соперников. Когда счетоводы расселись по местам, часовой отпер ворота и прошёл внутрь, погрозив очереди кулаком.

От фабричных зданий послышался неясный гул, и на площадку у ворот вывалила толпа рабочих: мышей и крыс самого разного возраста. Все очень спешили, но перед столами выстроились в затылок друг другу. Счетоводы выкрикивали:

— У кого имя начинается на «А» или «Б» — подходи ко мне!

— «В» и «Г» — ко мне!

И так далее. Часовой, помахивая алебардой, ходил между рабочих и следил за порядком, приговаривая:

— Ну, не балуй! Стой ровно! Куды прёшь, ещё с этим не закончили!

Счетовод спрашивал имя, рылся в поисках нужной ведомости, а после отсчитывал деньги из железного сундучка. Так оплачивался трудовой день. Не везде расчёт шёл полюбовно. Мауи услышал, как пожилой мышак в застиранной куртке и мятом картузе спорил с кассиром, в конце концов сорвавшись на крик.

— Ты что мне даёшь?! Я токарь третьего разряда! А ты мне платишь будто я разнорабочий! Столько лет на Фабрике, а ты меня не помнишь. Совесть потерял!

— Не шуми, папаша! — процедил счетовод. — Мистер Гадсби урезал часовую ставку, так что получай сколько дадено и вали отсюда! А не нравится, можешь жаловаться ему лично!

Наглец указал на окно верхнего этажа в административном корпусе. Оно отличалось от других круглой формой и светилось яркой желтизной. Мауи увидел ушастый силуэт — сам хозяин Фабрики наблюдал за процессом оплаты подённого труда.

Старый рабочий поупирался ещё немного, но взял гроши и пошёл восвояси, утирая слёзы обиды.

Следующими в очереди были молоденькие мышки — по виду брат и сестра. Измученные дети жалобно смотрели на счетовода в надежде, что он им даст немного больше денег. А получили всего две монеты на двоих. Мальчик стал возмущаться, что отработал в сушильном цеху целый день, а денег хватит только на кусок хлеба, но сзади незаметно подошёл часовой и огрел мальчишку между ушей. Мышонок упал как подкошенный. Толпа заволновалась, а часовой ощерился и поднял повыше алебарду. Сестре не оставалось ничего, кроме как поднять несчастного и увести прочь с фабричного двора.

На Фабрике широко использовался детский труд. Обычно малышей посылали туда, где не пролезали взрослые: внутрь механизмов, в узкие трубы и дымоходы. А денег им почти не платили.

— Да что это за место проклятое? — прошептала Александра.

На двор вышли хомяки в опрятных синих рубашках и с портфелями, видимо, инженеры. Этих пропускали без очереди и платили немало: хомяк старательно пересчитывал деньги, прежде чем подписать ведомость.

До Мауи снова докатились гвалт и гомон, теперь со стороны жилых домов. На площадь высыпали жёны и дети рабочих. Они тянули шеи, выкрикивали имена своих кормильцев. Должно быть, услышав гудок в конце смены, родичи собрались и побежали сюда.

По мостовой застучали колёса фургона, запряжённого четырьмя землеройками. Возница и его помощник бодро соскочили с козел и сняли фанерную стенку. За ней обнаружились прилавок и ящики, набитые разной снедью. Помощник зазывал народ покупать овощи на ужин.

Многие так и делали. Деньги переходили из потной ладони рабочего его рачительной хозяйке, а от неё — в лапу торговца. От повозки несло подкисшими помидорами, но никто не жаловался. Нередко за еду отдавали всё заработанное за день.

Окончив расчёт, старший счетовод подошёл к подёнщикам, готовым наняться в ночную смену. Объявил, что возьмут только четверых. И тут же в очереди началась драка. Несчастные колотили друг друга, кусали за уши и таскали за хвосты. Их никто не разнимал: ни часовой, ни счетоводы, ни рабочие.

— Я опытный плотник, возьмите меня! — кричал тощий мышак, придушенный мускулистой крысой. Стукнув обидчика в лоб, рабочий продолжил собеседование: — Не берите его! Он объелся «Утренней звезды»! Зачем вам такой?!

— Как это зачем? — удивился старший счетовод, который был заодно представителем отдела кадров. — Под «Утренней звездой» он будет в литейке чугунные чушки перекидывать за троих.

— Да это же дрянь несусветная! — не унимался плотник. — Видели, что делает с мышью за пару месяцев? Не знаете?! А я вам скажу: превращает в дрожащее ничтожество. Да он не сможет дойти до гнусного ведра и оправиться как положено!

— Нам-то что с того?! Пусть поработает здесь, пока в силах, а потом мы его выгоним и возьмём другого. Нет отбоя от желающих работать на нашей чудесной Фабрике! — загоготал старший и пальцем поманил крыса: — Эй ты! Иди сюда! Мы тебя берём!

Крыс расхохотался и пошёл за ворота, попутно шваркнув плотника о землю. В глаза бросалось, насколько энергичным, возбуждённым выглядел этот крыс, как пружинисто он шёл, как резко поднимал и опускал лапы при ходьбе. А вот плотник, напротив, поднялся с трудом. Он стряхнул пыль с брюк и не оглядываясь побрёл прочь, бормоча себе под нос:

— А пропади всё пропадом! Пропью последнее!

— Мауи, ты слышал? — Александра толкнула мышака локтем в бок. — Пойдём за ним! Может быть, он идёт именно в «Три топора».

Так они и сделали. Плотник шагал через площадь, без церемоний расталкивая рабочих. В нём кипела обида на несправедливую и несчастную жизнь. Клокоча, она выплескивалась наружу, брызгая ругательствами. Мауи и Александра старались держаться позади него, опасаясь, что серая тужурка затеряется в толпе.

Плотник свернул к жилым домам и пошёл через грязные дворы, едва освещаемые редкими фонарями. Они походили на пчелиные соты и отделялись друг от друга воротами. Их запирали на ночь, что-де способствовало общественному порядку. На самом деле ворота помогли бы полиции быстро изолировать зачинщиков бунта, пока зараза мятежа не перекинулась на соседей.

Ныне ворота едва держались, а кое-где совсем отвалились. Мышата приспособили их для катания. Министерство внутренних дел не поскупилось на качественный пластик, отчего «горке» сносу не было. Вытертая до блеска меховыми задами, она обещала послужить внукам нынешних сорванцов.

Многим мышатам не выбраться из Фабричного района в «большую жизнь». Всё из-за ловушки бедности. Учёба в школе платная, потому что у Министерства просвещения нет денег, чтобы обеспечить карандашами и бумагой всех малышей столицы, не говоря уже о деревнях и посёлках. В борьбе за государственный бюджет выигрывали Министерство обороны и Министерство внутренних дел, а другим министерствам «мирного времени» доставались лишь объедки. Потому правительство требовало от поступающих в школы иметь свои писчие принадлежности, а тем, у кого их не было, вход в школу запрещался. Спрашивается, зачем ребёнку приходить на занятия, если он не может записать слова учителя?

Семья откладывала на школьные дела из тех крох, что приносил кормилец с Фабрики. Разве выучишь всех детей? Хватило бы на одного!

Матери вели хозяйство, заправив хвосты за пояса. Они добывали и готовили пищу, стирали бельё на всю семью, ухаживали за детьми и ждали вечернего гудка, чтобы встретить мужа и забрать деньги пока те не пропиты в кабаке. Рабочие тупели от однообразной работы, обмана и безысходной тоски.

Без образования мышата повторяли судьбу родителей. Нередко отец передавал своё ремесло сыновьям; мать обучала дочерей домоводству с раннего возраста. Старшие дети присматривали за младшими, а подростки помогали родителям на Фабрике.

Вот такая тут была жизнь. Бедность бросалась в глаза, однако рука об руку с горестями шли житейские радости. После работы собирались во дворе. Выносили столы и садились ужинать, болтая с соседями. Пили чай, играли в настольные игры и смеялись. Все одинаково бедны — завидовать нечему и некому.

В сгустившихся сумерках Мауи не замечали, но, встретив, пугались. Местные почти не знали мир за пределами Фабричного района. Рисунки на мышиной физиономии приводили их в недоумение. К счастью, рабочие не приставали к незнакомцам, выясняя, кто они и откуда.

Голова Мауи кружилась от количества мышей вокруг. На Араутаке он не видел столько и за целый год. Александра почувствовала его волнение и взяла за лапу.

Две мамы посадили мышат в жестяное корыто с водой. Детки были настолько маленькими, что на розовых тельцах едва пробился пух. Они пронзительно пищали и толкались. Мамы брали детей по одному, намыливали и терли щёткой, не разбирая, где чей. И ещё успевали вести задушевный разговор.

Улыбнувшись забавной сценке, напомнившей родную деревню, Мауи вдруг сильно закашлялся.

— Неужели я заболел?! — испугано воскликнул он. — Помнишь, старый моряк говорил, что островитяне погибают от встречи с цивилизованными мышами? Я умру?!

— Навряд ли, — покачала головой Александра. — Я из большого города, но и у меня першит в горле. Чувствуешь что-то необычное?

— Только голод, хотя я к нему уже привык.

— Думаю, сажа из фабричных труб оседает у нас внутри и заставляет кашлять, — предположила Александра. — Вот выберемся с Острова, тогда и кашель пройдёт.

— Хочу верить, — Мауи выплюнул чёрный комок. — И как тут мыши живут?!

— Плохо живут, — тихо сказала Александра.

Тем временем окончательно стемнело. Серая тужурка едва виднелась, плотник ускорил шаг. Он предвкушал близкую цель.

Дома кончились на границе пустыря, где из мусора пробивалась настоящая трава, пусть и жёсткая, как стружка. Под стрекотание цикад её шевелил ветер. С травинки на травинку перелетали светлячки.

Серая тужурка путеводной звездой указывала мышам дорогу. Плотник насвистывал весёлую мелодию, плечи его распрямились, а хвост подрагивал от нетерпения. Тропинка привела к приземистому зданию. Вывеска гласила: «Три топора».

Примечания

35

Автомобилестроительный завод имени И. А. Лихачёва в Москве.