Его рука

Екатерина Копчинская (2024)

К застрявшей в будничной рутине Нине при странных обстоятельствах попадает дневник художника. Дневник действует, как портал, открывая путь в созданный художником мир. Нина пытается найти неизвестного художника, чтобы вернуть дневник, но вместо этого находит нечто иное. Книга написана по серии картин «Мысли о смысле» нижегородской художницы Елены Смирновой.

Глава 2. Лёд

— А Паша что сказал? — Рита, прищурившись, смотрела на подругу.

Под колючим взглядом серых глаз Нина всегда чувствовала себя неловко. Ей казалось, что её пронзает какой-то особенный рентгеновский луч, который не просто показывает наличие органа в организме. Нет. Этот луч выставляет на обозрение не внутреннее строение, а то, что она ни при каких обстоятельствах не желала показывать другим — спрятанные чувства.

Нина пожала плечами.

— Ничего не сказал. Во-первых, он со мной с того вечера не разговаривает, а, во-вторых, я ему про это… — Нина положила руку на тетрадь, — и сама бы не рассказала. Зачем? Всё равно не поверил бы. Решил бы, что я совсем уже… — она покрутила пальцем у виска.

— А ты не совсем? — смешок подруги был похож на щелчок по носу. Не больно, но очень обидно. Сразу понятно, что всерьёз тебя не воспринимают.

— Вот и ты не веришь, а это было! Я как будто в этот рисунок попала! И деревья видела, и статую… Я там была! Понимаешь?

Рита пододвинула к себе дневник, придав лицу таинственное выражение.

— Внимание! — драматическим шёпотом сообщила она и перелистнула страницу. — Ой, где я? — Рита принялась вертеть головой в разные стороны. — Что это? Дерево? Не может быть! — она выпучила глаза и ткнула пальцем в окно, за которым раскинула запыленные лапы невзрачная городская ель, каким-то чудом притулившаяся у стены дома. — А! Вон и статуя! Полюбуйся! — повысила голос Рита, кивая на замершего около барной стойки официанта, на минуточку заглянувшего в телефон и выпавшего из реальности. — На античного красавца не тянет, конечно, но имеем то, что имеем.

Рита хлопнула ладонью по обложке. Официант вздрогнул, оторвался от экрана. Поймав Ритин взгляд, он нехотя засунул телефон в карман и побрёл к их столику.

— Счёт, пожалуйста, — приказала она, не глядя на парня, и нарочито громко продолжила, — как видишь, в мир иной мы не переместились…

Официант вытаращил глаза. Нина покраснела.

— Рит, можно потише, — промямлила она.

— Я бы на твоём месте больше никому о своих видениях не рассказывала, — невозмутимо продолжила Рита. — А то мало ли… — подруга многозначительно задвигала бровями.

Чувствуя, как в носу предательски защипало, Нина схватила дневник и неловко бросила его в открытую сумку. Тетрадь, словно спасая её от перспективы расплакаться прилюдно, соскользнула под стол и приземлилась возле остроносой синей туфли, небрежно свешивающейся с изящной стопы подруги. Эта привычка закидывать ногу на ногу и качать полуснятой туфелькой появилась у Риты в старших классах школы, когда она обнаружила какой эффект производят на контуженных гормональным взрывом одноклассников её, условно прикрытые укороченной школьной юбочкой, стройные ноги.

— Сейчас вернусь, — пообещала Рита. Подвешенная в воздухе туфля опустилась на пол в сантиметре от тетради. Стол дёрнулся. Синие туфли потоптались на месте и стуча каблуками удалились.

Нина вынырнула из-под стола с открытой тетрадью в руках и облегченно выдохнула. Взгляд сам собой побежал по строкам, написанным неизвестной рукой. Рука эта словно была уставшей, как будто писавший экономил силы. В начале заметки нажим был настолько слабым, что буквы напоминали тонкие нити, сплетенные в невесомую паутину:

«Зима в сердце превращает жизнь в занесённую снегом пустыню. В слепящую белизной пустоту, где нет чувств, эмоций, желаний, ничего, способного нарушить безупречную стерильность безопасного вакуума.

На свободе только одиночество. Оно безжалостной ледяной иглой тянется к душе и обещает, что боли больше не будет. Никогда. Осталось перетерпеть всего одно мгновенье.

Неумолимое остриё всё ближе. Укол. Душа каменеет, становясь бесчувственной совершенной статуей…»

Нина кивнула, соглашаясь. Да, так и есть. Её жизнь, как вечная мерзлота, обледеневший слой, никогда не знавший тепла. Детство — проигранная гонка за родительским одобрением.

Впервые мысль о том, что маме всегда будет мало её достижений, появилась в восьмом классе, когда Нина с грамотой наперевес ворвалась на тесную кухню их маленькой квартирки. Мама стояла у плиты и, выслушав сбивчивый рассказ про школьный конкурс чтецов, на котором Нина заняла второе место, поинтересовалась, кто занял первое. Победу у Нины перехватил Ромчик Амбарцумян. Он учился на год старше и недостаток роста компенсировал харизмой. Для конкурса Ромчик выбрал отрывок из «Мцыри». Произнося «прощай, отец… дай руку мне», он подбежал к столу, за которым сидело жюри, и протянул пятерню учительнице литературы. А когда та осторожно дотронулся до его ладони, конкурсант завопил:

— Ты чувствуешь?! Моя в огне!

Потом он попятился и дочитывал произведения еле-слышным голосом, словно в изнеможении прислонившись к стене.

Сраженные актерским напором Амбарцумяна судьи почти единогласно отдали ему первое место. Против была только библиотекарша Анна Ивановна. Именно она и записала Нину на конкурс, попытавшись таким образом раскрыть потенциал скромной посетительницы школьной библиотеки. Отказаться Нина не сумела. И удивилась сама себе, когда сначала с легкостью выучила, а потом с достоинством прочла на публику короткий рассказ Тэффи про воротничок, нахально изменивший жизнь обычной женщины.

— Я вообще не думала, что займу хоть какое-то место, тем более второе! — радостно воскликнула Нина и тут же осеклась, поймав на себе особенный, полный разочарования долгий взгляд. Мама ещё пару бесконечных секунд смотрела на неё и вышла, оставив дочь наедине с нежданной и уже ненужной грамотой в руках.

Пожалуй, это был последний случай, когда Нина попытала счастья в каком-то соревновании. Как раз тогда мамой и была вручена «утешительная» медаль. Хотя мама, наверное, об этом и не подозревала. Медалей было даже несколько: ощущение собственной незначительности, желание спрятаться, не выделяться, потому что выделиться-то и нечем, прибиться к кому-то сильному, кто точно знает, как и что нужно делать. Невидимые медали врученные мамой Нина приняла без возражений и дисциплинированно носила.

На роль столба, к которому можно было прислониться в случае чего, и была назначена Рита. Прятаться необходимости не было. Яркая Рита вызывала огонь на себя, точнее сама была пламенем, питающимся вниманием окружающих. Нину не замечали, как не замечают тень, она просто есть, потому что такова природа вещей. Но не будешь же с ней разговаривать, да и о чём?

Впрочем, Рита свою «тень» почти любила. Так кукловод любит марионетку, которая без него и шага ступить не смеет.

Однажды, уже на пятом курсе института, Рита позвала Нину встречать Новый год в компанию своего тогдашнего ухажёра. Гуляли на чьей-то квартире. Нину всё время приглашал танцевать какой-то Андрей. Высокий, тощий, с носом, как у тукана. Он пытался интимно шептать ей в ухо комплименты, но мешал нос, который тыкался Нине в висок, от чего она вздрагивала и дёргала головой. Перед самой полуночью Рита вдрызг разругалась со своим кавалером. Причиной был недостаточно шикарный подарок. Швырнув в лицо дарителю неугодный шёлковый шарф, оскорбленная Рита начала собираться.

— Оставайся, — предложил Нине носатый Андрей.

Нина не осталась и вышла в ночь вслед за подругой. Незнакомый спальный район. Почти пригород. Метель. Транспорта не предвидится.

— Сейчас прибежит как миленький, — уверенно сказала Рита. Никто не прибежал.

Они шли по обочине навстречу снегу. Торчащие из-под курток короткие платья игриво блестели в свете фонарей, выставляя на обозрение задубевшие от холода колени в тонких колготках. Сапоги на шпильках, в которых сложно даже стоять, не то что ходить, на пересеченной местности и вовсе превратились в помеху движению: каблуки взяли в грязевой каше, словно хотели прикрепить девушек к обочине. Мокрый снег размазал праздничный макияж, с каждой минутой всё больше походивший на грим Джокера. Они то и дело поворачиваясь спиной к ветру и пятились, чтобы дать немного передохнуть исколотому снежинками лицу.

Лишь изредка проезжали машины, безжалостно окатывая путешественниц дорожным месивом. Некоторые тормозили, предлагали подвезти. Девчонки отказывались. Садиться в попутку было страшно: мало ли случаев…

Нина шла молча, стараясь не слушать монолог подруги. Рита безжалостно кляла представителей сильного пола, то грозила уйти в монастырь, то обещала страшную месть бывшему. Когда они добрели до придорожной забегаловки, которая каким-то чудом работала, Нина ощущала себя вмерзшим в лёд ископаемым.

— А что? Зато приключение! — тоном, не терпящим возражений, заявила Рита, прихлёбывая огненный чай, который без лишних вопросов поставил перед ними хмурый хозяин.

Добравшись до дома, Нина свалилась с температурой сорок.

«Почему я с ней общаюсь столько лет? Зачем? Только и слушаю о чужой жизни… Если рассказываю о своей — получаю насмешки и сарказм», — эта всплывшая в голове простая и честная мысль Нину почему-то даже не удивила, хотя раньше так явно не приходила в голову. Дружба с Ритой была такой давней, что воспринималась как данность, о плюсах и минусах которой не размышляешь, как о природном цвете глаз. Есть и всё.

Нина вернулась к чтению. Последние несколько строк были написаны совсем иначе, с сильным нажимом, то ли автор хотел себя в чём-то убедить, то ли на что-то, наконец, решился.

«Вдруг кончик иглы начинает плавиться, наткнувшись на крошечный уголёк любви. Любви к себе. Уголёк отважно тлеет, разгорается, сыплет искрами, отгоняя проникающий в душу ледяной морок.

Одиночества не существует. У тебя есть ты. Это навсегда.»

Оставшееся место на странице занимал рисунок. Женская фигура не то на берегу реки, не то у дороги.

— У меня есть я, — с расстановкой сказала Нина, скользя пальцем по реке-дороге. Как незнакомцу, а может незнакомке, удается так точно подобрать слова?

Она оторвалась от наброска и посмотрела в окно. Корявая ель почти пропала, окутанная внезапно опустившимся туманом. Створка сама собой открылась, впуская белесый воздух в помещение. И вот уже пропали стены, столы, стулья. Разговоры посетителей доносились как-будто издалека, а потом и вовсе стихли, словно Нина оказалась в коробке с ватой.

Она вытянула руку. На тонком запястье блеснула тонкая полоска простенького, чуть великоватого золотого браслета. Ладонь скрылась в молочно-серой мгле. Наверное так выглядят «ничто» и «никуда». Идти в них было страшно, но ещё страшнее оказалось стоять на месте, ожидая, что завеса спадёт сама собой.

Нина чуть наклонилась вперед, будто ощупывая вытянутыми руками воздух и сделала шаг. Потом ещё один. Ещё. Не выдержав напряжения, побежала. Впереди проявилась тёмная полоса, она приближалась, становясь всё отчётливее. И вот уже можно различить треугольные силуэты огромных елей, величаво выступивших из небытия и невозмутимо глядящих с другого берега на запыхавшуюся путницу.

«Значит, всё-таки река, а не дорога», — машинально подумала она, вспомнив набросок.

Нина повернула голову и увидела её.

Женщина в длинном платье, словно сотканном из тумана, стояла у самой воды, прикрытой молочно-серыми клубами.

— Эй, — позвала Нина. Женщина не оглянулась.

«В какую сторону идти…» — Нина снова, как в прошлый раз, не услышала, а ощутила непроизнесённые вслух слова.

— Логичнее всего идти вдоль реки, наверное, — сказала Нина, — а вот в какую сторону…

Она подошла ближе. Вымощенная туманом река казалась неподвижной. Нина скользила взглядом по противоположному берегу, по сизым елям, по присыпанной инеем тёмной траве, и вдруг дёрнулась, увидев, что между деревьями есть проход. То ли просека, невесть кем и когда прорубленная, то ли приток реки — из-за тумана не разглядеть.

— Туда, — неожиданно уверенно сказала Нина. — Только как… — начала она и тут же замолкла.

Женщина бесшумно ступила в скрытую туманом воду. Фигура плавно пошла вперёд, словно по твёрдой поверхности.

— Дорога, — улыбнулась Нина, — дорога, которую не сразу и найдёшь, — пробормотала она, глядя на удаляющийся туманный силуэт.

— С кем говоришь? Ты счёт оплатила?

Нина подняла голову. На неё сверху вниз смотрела Рита.

— Нин, ты чего? — Рита защелкала пальцами. — Очнись! — она покосилась на открытую тетрадь.

Нина аккуратно убрала дневник в сумку и встала.

— Счёт не оплатила, сегодня твоя очередь, — спокойно сказала она.

— В смысле? — слишком ярко подведенные помадой губы обиженно надулись.

— В прямом, — твёрдо сказала Нина. — В прошлый раз платила я. И в позапрошлый тоже. И в позапоза… Ну ты поняла.

— Подсчитываешь что ли? — уголки ярких губ брезгливо поползли вниз.

— До сегодняшнего дня не подсчитывала, — Нина пожала плечами.

— И что же случилось сегодня? Калькулятор починила? — губы сложились в неприятную улыбку.

— Мне пора. Пока, — Нина пошла к выходу.

— Я — твоя единственная подруга! — крикнула Рита. — Забыла?!

Нина не остановилась, только сильнее выпрямила спину, словно возглас подруги больно ткнул её между лопаток, как преподаватель в балетном классе, куда она чуть меньше года ходила в детстве.

Колокольчик на двери кофейни звякнул, Нина вышла на улицу. Она помедлила, разглядывая кривую ель у стены и решая в какую сторону пойти. Она всё ещё стояла у края тротуара, когда снова услышала звон дверного колокольчика и стук каблуков.

«Рита…» — от перспективы выяснения отношений накатила паника. Рука сама собой взметнулась, подавая сигнал мчащейся машине. Черный внедорожник проскочил мимо, но метров через двадцать затормозил и сдал назад. Дверь распахнулась прямо напротив Нины, и она юркнула внутрь, увидев краем глаза остолбеневшую Риту.

«Что я творю?!»

Дверь хлопнула. Автомобиль плавно тронулся.

— Пристегнитесь, пожалуйста, — голос водителя заставил Нину вздрогнуть.

Она завозилась с ремнём, краем глаза поглядывая на мужчину за рулём.

— Не страшно попутку ловить? — поинтересовался водитель.

— Страшно, — ответ вырвался тут же. — Сама не знаю, что на меня нашло. Я с подругой поссорилась.

Мужчина кивнул. Машина остановилась, ожидая зелёный свет.

Водитель повернул голову, пристально посмотрел на Нину и вдруг широко улыбнулся.

— А я вас сразу узнал, — подмигнул он.

— Ммменя? — Нина вжалась в сиденье.

— Вас, — подтвердил мужчина.

Зажёгся зелёный. Транспортный поток подхватил джип, увлекая его за собой.

— Страна должна знать своих героев. Вот я и знаю, — серьёзно сообщил водитель и посмотрел в зеркало заднего вида.

— Откуда? — сердце Нины пустилось в пляс.

— Оттуда, — хохотнул водитель. — Да что ж такое! В красную волну угодили…

Автомобиль снова остановился. С неожиданной ловкостью Нина одной рукой отстегнула ремень безопасности, другой распахнула дверь и выскочила наружу.

— Куда?! — заорал водитель. Его голос потонул в возмущенном хоре автосигналов. Машины вопили, задавая этот же вопрос лавирующей между ними Нине. — Сумасшедшая, — водитель потянулся через пассажирское сиденье и с трудом захлопнул дверь. — В третьем ряду выскакивать, — он посмотрел вслед девушке и усмехнулся, — как заяц от погони уходит. Ну это мы ещё посмотрим…

Светофор уставился на дорогу зелёным глазом. Достигнув тротуара Нина оглянулась. Джип покорно плыл по течению, не пытаясь покинуть общий караван. Она вытащила из кармана пачку салфеток. Белый лист выскользнул из трясущихся рук и поплыл над потоком машин, увлекаемый ветром.

«Слишком много всего для одной меня», — Нина вытерла ладонью покрытый потом лоб.

Светящаяся буква «М», как маяк, указывала путь, предлагая воспользоваться услугами метрополитена, чтобы с удобством и всего за несколько минут вернуться в привычную жизнь.

Размышляя о странностях последних дней и о том, как эти странности на неё влияют, Нина спустилась в подземку.