Цена сомнений

Екатерина Орлова (2024)

— Леш, мне сказали, что ты спутался с рэкетирами, — решаюсь произнести то, что тревожит меня почти целый день.– И ты поверила?– Я никому, кроме тебя, не верю. Знаю, что ты скажешь правду. Скажешь ведь?– Да уже говорю, Люб, — произносит он. — Я работаю на стройке, а по ночам разгружаю вагоны. Хочу как можно скорее перевезти тебя в столицу. Может, учиться пойдешь. Профессию получишь и будешь на нормальной работе работать.Я никогда не сомневалась в своем любимом. Верила каждому его слову. И даже когда меня уверяли, что он подался в преступники, все равно сомневалась. А когда сообщили ужасную новость, я все равно думала, что мне лгут. Ну не мог мой Леша стать таким! Я дорого заплатила за свое доверие и уже попрощалась с прошлым. Но оно настигло меня в самый неподходящий момент.

Глава 4

— Люб, ты бы поела, — мама заглядывает в гостиную.

— Не хочу, — шмыгаю носом, пялясь на спинку дивана. Лениво обвожу пальцем затертый узор на коричневой ткани и снова всхлипываю.

— Живот до сих пор болит, что ли?

— Болит, — отвечаю равнодушно.

— Может, таблетку какую дать?

— Не надо.

— Ладно тебе, Любань, — слышу, как мама подходит ближе, шаркая тапками по паркету. — Ну что тебя так заклинило? Ну ненадежный этот твой Леша. Вон вторую неделю не появляется. Может, прибили уже его, а ты все страдаешь. Или просто решил не возвращаться.

Я слушаю все это, сцепив зубы. Хочется наорать на маму, выгнать из комнаты. Но нельзя, поэтому слушаю, в который раз умирая внутри.

— Ну мне пора. Надо пойти на рынок, а потом на вечернюю дойку на молокозавод. Ты, Люб, поешь. Я там твои любимые оладушки пожарила.

— Спасибо, — шепчу, чтобы не разрыдаться вслух.

Оладушки теперь будут у меня ассоциироваться исключительно с болью и страданиями.

Мама уходит, а я наконец даю волю слезам. Рыдаю уже второй день. Все лицо опухло, в носу печет, искусанные губы потрескались. А Леши все нет. Я всеми силами сопротивляюсь, чтобы не признавать мамину правоту, но игнорировать тот факт, что мой парень пропал, тоже не могу. Хоть бы позвонил. В столице наверняка тоже есть телефонные автоматы. Да и на работе точно есть хотя бы один телефон.

В дверь звонят. Я хочу проигнорировать, но трель не прекращается. Кто-то очень настойчиво давит на кнопку, так что мне приходится встать с дивана. Завернувшись в мамин байковый халат, плетусь в прихожую. В зеркало даже не заглядываю, и так знаю, что страшная. Бледная, растрепанная, зареванная. Не глядя в глазок, открываю дверь и шумно выдыхаю:

— Леша.

Бросаюсь к нему на шею, он тут же обнимает меня за талию и затаскивает в квартиру, закрывая дверь.

— Люб, ты чего? Да погоди! Что с лицом? — он отрывает от себя мои руки и, взяв лицо в ладони, внимательно осматривает. — Случилось чего? С мамкой что-то?

— Нет, — качаю головой. — Ле-е-еша, — начинаю реветь, снова повиснув у него на шее.

Слышу, как на тумбочку опускается шуршащий пакет, потом Леша сбрасывает свои кроссовки и идет вместе со мной в гостиную. Садится на диван и усаживает меня к себе на колени. Гладит меня по спине и волосам, ждет, пока пройдет моя истерика. А, когда я немного успокаиваюсь, осознаю, что вот он — Леша. Что никуда не делся, и мы могли бы быть счастливы, если бы… Если бы я не совершила ужасную ошибку! Тогда я снова начинаю рыдать, захлебываясь своим горем.

— Пиздец какой-то. Люб, умер кто-то? — пытает он меня. — Мамка?

— Не-е-ет, — тяну я. — Да-а-а. Я его убила.

— Ого. Кого убила?

— Ребенка-а-а.

— Какого ребенка, Люб? — взяв за плечи, встряхивает меня Леша, и я смотрю в его бездонные глаза. — Ну? Расскажи нормально. Ты убила кого-то?

— Нашего ребенка, — тяну, продолжая подвывать.

— Да что ж такое! — сердится он. Пересаживает меня на диван, а сам вскакивает и нервно меряет шагами комнату. — Объясни нормально! Какого ребенка ты там убила?!

— Нашего, — отвечаю, утирая слезы, но все бесполезно, новые горячие дорожки покрывают мои щеки. — Я была беременна.

Поднимаю взгляд, а Леша замирает посреди комнаты.

— Когда? — слегка севшим голосом спрашивает он.

— Выяснилось, пока тебя не было.

— Так. Дальше.

— А дальше мама повела меня к врачу. Осмотрели. А потом… — я опять захожусь рыданиями, но быстро успокаиваюсь. — Потом мама отвела на аборт.

— Ты… избавилась от нашего ребенка? — вкрадчивым голосом спрашивает Леша, а я молча киваю. — Как?! — ревет он. — Люба, как ты могла так поступить?!

— Ты… хотел этого ребенка? — всхлипываю я, а потом вскакиваю с дивана. — Тогда почему пропал?! Ты сказал, что уехал всего на два дня, а не было тебя все десять! И даже не позвонил! Я не знала, что с тобой!

— Ты должна была ждать! — орет так, что мои внутренности содрогаются. — А если бы я в армию ушел?! Ты бы тоже вот так просто избавилась от нашего ребенка?! Я же говорил, что люблю тебя! Неужели думаешь, что я бы повел тебя на аборт?!

— Я не могла ждать! Тебя не было, и я не знала, вернешься ли ты! Это позор, понимаешь?!

— Позор — родить от меня ребенка?! — взрывается он. — Да пошла ты!

Разворачивается и быстро идет на выход из квартиры. Я с рыданиями бросаюсь следом. Хватаю его за руку, за футболку, но он отпихивает меня, как надоедливого котенка.

— Леша! Лешенька, пожалуйста! — прошу я, снова хватаясь за него, пока он натягивает кроссовки. — Прошу тебя, не уходи! Мне так… Я не знаю, как так получилось! Я же не знала, вернешься ли ты…

— Отвали, — легонько отталкивает меня и, распахнув дверь, вылетает в подъезд.

Я съезжаю по стенке и, спрятав лицо в ладонях, рыдаю. Слышу его торопливые шаги по лестнице. И, чем быстрее они удаляются, тем громче становятся мой рев. На меня накатывает то отчаяние, то ярость. Я луплю по захлопнувшейся двери, а потом, встав по стеночке, возвращаюсь в гостиную. Падаю на колени рядом с диваном и, уткнувшись лбом в потрепанную обшивку, продолжаю захлебываться своим горем.

Сначала мама заставила меня избавиться от ребенка, теперь вот Леша меня бросил. Он же никогда не вернется! Я ведь помню, как он говорил о том, что мы поженимся совсем скоро. Значит, он хотел этого ребенка. Но тут же в голову приходят мысли о том, что его не было полторы недели, и я не знала, что с ним. Тогда я начинаю злиться. Бросаюсь всем, что попадает под руку. Одеяло, подушка, срываю простыню с дивана, сметаю с табуретки стоящую на ней чашку с водой. Она разбивается, а вода растекается по потертому старому паркету.

Кричу. Громко, протяжно, с истерикой. Мне плевать, услышат ли меня соседи. Кусаю обшивку дивана и бью по нему кулаками, выплескивая всю ярость.

Спустя полчаса обессиленная и совершенно вымотанная сворачиваюсь клубочком на диване и тихонько всхлипываю. Слез уже нет, я все выплакала. Только дышать пока еще тяжело. И надо как-то заставить себя принять то, что теперь у меня не будет ни Леши, ни ребенка от него.