Избранное. Стихи, рассказы, поэма, пьеса

Елена Белогор

Современность и в то же время взгляд в прошлое; попытка осознания себя в этом мире — и мир в себе. Философия, православие — это понятия, которые охватывают в той или иной степени творчество Елены Белогор.В сборник вошли также уже ранее опубликованные в отдельных изданиях: поэма «Ритмы свечения», поэма «Царская», рассказы «Вспомним прошлое?», «Были-небылицы» и драма «Продам живого волка».

2. Пыль и ветер

ххх

Сгрудились века у двери —

Симфонии, распределенные

по нашим голосам.

Лучей лун и солнц волоса

Спутались с глянцем языковых вериг.

Толпа!

Лба сморщины:

«Уж коль вместе мы,,

каждое «я» вместимо,

Чтобы отдельно, дельно звучать,

проще!

А потому пока смолчу.

Смычку

вручу

отмычку.

А там…

Под ликование криков,

В дыхании безудержном,

Ворвусь — всеми — со всеми

В открытое!

Брошу веселье, весеннее,

висение

В ожидании небывалых сдвигов!

О, Время!

Пока буду тянуть «ре», «ми» —

В гареме мыслей моих —

не по-женски, не для женщин иных —

Изведай верность горенью.

ххх

Вот уже второй день беспрестанно

идёт дождь.

Ты говорил: «Дождь — это моё счастье!»

О-о, теперь я благодарю стихию

за то, что вот уже второй день

я упиваюсь этим твоим счастьем!

Собираю в ладони по каплям,

как маленькие частички твоего дыхания,

целую его и… думаю,

что, верно, больше не увижу тебя…

Пусть идёт дождь.

1983г.

Предвесеннее

Переполнится страстью и мукой

Вся душа, словно ветка к весне.

Закружи, послезимняя вьюга,

Но тебе не воспрянуть вполне.

Вот предчувствий ласкающий локон

Выбиваясь, взыграл на ветру.

Ни лучей, ни распахнутых окон —

Затаённую слышу игру.

Слышу, как извиваются выси,

Словно жадно впиваются в лёд;

Слышу свежесть нетронутой мысли,

Даже слово её не вспугнёт.

Тишины разнимая ладони,

Проскользнёт вдоль движенья ветров

И как будто случайно обронит

Свой неясный и тёмный покров.

1984 г.

ххх

Маме

Я улечу, или уеду,

Не останавливай меня.

Летит, не поймано, по свету

Начало будущего дня.

Я разрываюсь на измены,

И гложет боль, и точит стыд.

Хочу забыть родные стены,

Чтоб тосковать потом навзрыд.

Разлука — бешено огромна,

Как нервный звук из тишины.

Ты спрячешь грусть свою укромно,

И не услышу я вины.

Жизнь понесётся безвозвратно.

Но чую, чую наперёд:

Казаться будет, что вперёд

Иду, а только всё — обратно.

13.03.1985 г.

СОНЕТ

Ты приходишь с приходом закатного солнца,

Когда луч веселей и острей, чем с утра.

Когда нить ожиданья всё тоньше — и рвётся.

И когда утихают степные ветра.

О, зажмурь свои очи безмолвно, Входящий,

Тв, пред кем я одним — наяву.

И открой их не вдруг, словно луч уходящий,

За собой в свою долгую ночь позову.

И в ночи затеряюсь… лишь тень в силуэте

Всю упрячет бесформенность дня, и примете

Полнолуния я покорюсь.

Я зажгу, как свечу, твоё тихое слово,

Оно будет уютней уютного крова,

И, безпечная, в нём поселюсь.

1986 г.

Дух парящий

Нет, не просто взлететь, а лететь, разрывая пространство,

Растворив свою немощь в воздушных потоках твоих,

О, Земля! Когда страх и восторг не находят в себе постоянства

И, сменяя друг друга, терзаются в клетках живых.

Дух Парящий! Ему покорились века-расстоянья.

Оттого пыль и копоть, и ложью взбешённый поток —

Всё приняв на себя, очищает Он наше дыханье,

У поросших спускаясь дорог.

У безвестных могил, у забытых могил не по праву

(Ему ведомы все, кто крылами пронёсся его).

Что их жизнь, даже смерть не снискала им славу…

Дух Парящий! Лишь Он оправданье всего!

Мне обратной пройти бы дорогой желанной.

Разглядеть, иль нащупать тончайшие нити судеб.

Не Державин ли то… в лодке Суной туманной…

Он не видит — Но слышит! — грядущий вертеп.

Дух Парящий, спаси! Ты вобрал в себя многих,

Чистых седцем, умом прозорливых в веках…

Будет грезить душа о таинственном Боге,

Но ничто не испрвит пока.

1988 г.

Невозвратное

Всякая минута — день рожденья.

Всякая минута — день кончины.

Мы живём — секунды и мгновенья —

Нашей жизни долгой величины.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Оттолкнусь от волн реки — по берегу

Поплыву, песок сгребая пятками.

И всклокочет кровь тоской по Тереку

Ниоткуда, странной вдруг повадкою.

До того ещё, когда обмолвились,

То не сердце — конь стучал копытами,

Не дожди, а слёзы пролились

По отринутому, потому забытому.

Потому сознанием не выношено.

Только кровь намёками, как иглами…

Это дерево никем не выращено,

Оно чёрными повисло силами!

И плоды его — бесплотные, голодные —

В росчерках израненные листики,

Не дописанные до истины…

И дожди песочат их безводные.

1989 г.

ххх

Посвящается моей бабушке,

Анне Кузьминичне Терновской

Анной наречённая…

Жизнь грозой прошла.

Всходит солнце горнее —

Вот и умерла.

Небеса колышутся

Пред тобой.

Прямо к небу движется

гроб с толпой.

Как стекло прозрачное —

Вдребезги! — лазурь.

`Идут новобрачные

Сквозь источник бурь.

Просят жизни вечной —

Жив и мёртв —

Каплей — Мрак Предвечный —

С ложки мёд

Им в уста алкающи.

Что теперь им свет?

Гроб во тьму толкающим,

`Идущим во след.

1990 г.

ххх

За ручки, за ножки, да на солнышко!

Всосёт меня синь изнывающую.

Как птица завидит зёрнышко,

Так Землю увижу пылающую.

Склевать не успею, тающая,

Последнего яства крупицы я.

От кончиков пальцев, вбирающая,

Тяга роится.

И смертным восторгом пылающая,

Земле покажусь я зёрнышком.

Но птицей несытой, взмывающей,

Ох, ей не успеть до солнышка.

200 лет

Французской революции

или Приглашение в Париж

Мне — в Париж? Простите, не очень трудно.

Не трудней, чем к Богу в Елисейские поля.

Только есть страна, там развалин груды

Не зажили и

всё ещё болят.

Но туда не то, что в Париж, простите,

Потрудней, чем к Богу в Елисейские поля…

Мне бы в Русь-страну, за кордон, — пустите! —

Мне бы в Русь-страну, там же кровь моя.

Не оттуда ль сны в подсознанье рвались,

И кружил в мозгу чей-то Лик Святой?

А под-над горой, где наш храм взорвали,

Где театр возрос, как бурьян пустой,

Там воскресный гул до сих пор не тонет…

Мне бы в Русь-страну… я б не знала сна,

Обнищав бы шла, изодрав ладони!..

Что Париж… Париж… Ах, оставьте нас!

ХХХ

Я вспомню о тебе, Земля!

Твоих примет живое просторечье

Всё мимо уст и душ смертельной сечи

Мимо; и мимо взгляд.

Но это… покуда ноги — твердь,

Опору чувствуют и тело — в равновесии.

Нас разлучит, как стих и музыку, и песни

Нашей никому уже не спеть.

Но стих о музыке воспомнит.

И грех восполнит свой невосполнимый.

И всё, что чуждо и теперь гонимо,

Ярчайшей явью мысль обгонит.

И обоймёт.

Река — рекой, а месяц — месяцем предстанет,

И образов чреда блистать устанет,

И сердце-призрак о земном вздохнёт.

…Цветочек комнатный засох,

Полить забыла. Забываю.

Живому — что? — земля живая.

Но станет призрачному — Бог.

Неприступный свет

Терзало, ранило

и там, внутри, металось

Волной вздымалось, пенилось в груди…

Всё приняла

в свою

пред миром

малость.

И всё приму,

что грянет впереди.

Но не печаль… порой пустым кривляньем,

Не радости высокомерие

к рабам своим,

Не звёзд позорное закланье,

Не смерть, не поклонение гробам

Святым…

и даже не любовь

с её забавой,

Влеченьем

к стихотворной шелухе…

Я знаю, Стих, один лишь Стих кровавый,

в раскаянии и во грехе,

Один лишь он, молитв моих терзанье,

Всю правду выдюжит, до полного толчка!

И длиться будет вечно умирание

И вечно — отпевание сверчка.

И вечность слёз спадёт в вечернюю предмрачность.

И Мрак увижу я, Великий Мрак-Отец!

Какая сладость в нём! Какая в нём прозрачность!

Какая звучность! Не для глохнущих сердец…

Ах, вижу я:

молекулой потомка ворочается Он,

как зверь в своей глуши.

Как зверь берложный, сам себе котомка

Бесценных яств для зябнущей души,

Хоть столько солнц вокруг, с их бледными лучами…

В мохнато-тёплой, тёмной пышности своей

Он сам в себя глядит спокойными очами.

Что видит Он, никто не вызнал тайны сей!

Не вызнал мир скупой, слепой, материальный…

Он крошки звёзд клюёт — клюёт! — с Его стола!

Но что пред Ним весь этот сонм астральный,

Галактик сонм?! Я трогать их могла.

Мой волк

Ты волк — не зверь,

Ты — волк ручной.

Я вышла в дверь —

И ты за мной.

Я обласкала —

Ласков ты.

Я отпускала,

Жгла мосты —

Ты строил их

В угоду мне…

Как строит вихрь,

Крутясь в огне.

А волчьих глаз

Огонь суров…

Но лунных фаз

Смешной улов.

И сбросишь вес,

Поднимешь вой…

Что, смотришь в лес?

И я с тобой.

Мужчине

Запущенный, как челн

В космическое лоно,

Дробишь пространство,

Копишь в нём елей

Благополучия, — как загнан!

Как условно

Целуешь ты!

А я шепчу: «Нежней…»

ххх

Отпускаю твою душу.

Будь вольна, мой ангел милый,

Птицей жаркой, яснокрылой,

Стрел смертельных не обрушу.

Слов ясней, ясней объятья

Твоего я понимаю

Твою душу. «Отпускаю» —

Клятвой будь моей, заклятьем!

Пусть летит, летит навстречу

Новым чарам, новым краскам,

Очарованностью лаской

Юной речи, жадной речи.

Только пусть впредь не туманит

Ложь святую неизбежность —

Ветра гибельная свежесть

Не обманет, не обманет.

Не сумеет — ветер грусти.

Догадаюсь — всё напрасно:

Уж отпущенного властной

Дланью чьей-то кто отпустит.

ххх

Иль оно в полночь было крадено,

Иль щедр на счастье сатана.

О, проживу в наряде свадебном,

Словно взбешённая волна.

Ты — диким берегом холодным.

Зачем лечу к тебе опять?

Опять движением бесплодным

Тебе — ловить, мне — ускользать.

И рядом быть — печаль, или отрада?

Порой так сладок непокой…

Зачем слова опять? Не надо,

Ты расплескаешь их рукой.

Сон

Седого мальчика несла я на руках…

Теперь я вижу век загубленный воочию.

Голов снесённых и окровавленных плах,

О, сколько нужно было для виденья ночи.

Седого мальчика несла я на руках.

Что пережил он, отрок поседелый?

В каких сжимала жизнь его тисках?

Его скупое маленькое тело?

Несла его, рождённого никем.

Откуда он? Не знаю. Ниоткуда.

Седые волосы, похожие на шлем,

Лицо прикрытое, не выпукло и худо.

Но знаю я, что сын теперь он мой.

Я ласковое что-то говорила…

Я говорила: «Вот придём сейчас домой…

Что дом есть у него теперь, я говорила.

И тесно так прижав его к себе,

Вдруг чувствую, он резко отстранился —

И хочет вырваться. В невидимой борьбе

Он вырывается…

уходит…

дальше…

скрылся.

И я стою, как пустынь на ветрах,

Исчез и путь, и улиц изваянья.

Куда идти? Что делать? Холод, страх.

И сон судьбы — слепым предначертаньем.

1992 г.

Казахстанская осень

Незримо день проходит по пустынным

Неярким улицам осенней тишины…

Такая малость тополиной желтизны,

Так жалок ворох листьев дымных

И мука зелени — живой иль неживой —

На ветках тёмных дерева степного —

При свете сумрака дневного,

Ещё темней над головой.

В обличьях странных замер и тревожных

Осенних туч изменчивый покров.

И всё как будто ждёт острожных,

Заполняющих ветров.