Дети Зари. Книга первая. Смех единорога

Живиль Богун (2022)

Минуло пятьсот лет с тех пор, как Мастер Дугальд спрятал в Заповедном Лесу последних на планете единорогов. Двойняшки Лия и Эмма даже не подозревают, что одна из них является Носительницей Ключа — той, что должна открыть вход в убежище единорогов. На пути юной героини встретится и колдун, и прекрасный принц, но благодаря необычным способностям, открывшимся в ней, девушка начнёт понимать, что выбор, предлагаемый ей, отнюдь не однозначен…

Глава 3. Знакомство

Зарядивший с вечера дождь лил всю ночь, то ослабевая, то снова усиливаясь. А все из-за ветра, который менял направление каждые несколько часов, бестолково гоняя по небу смурные тучи. Мокрый город, тоскующий по безвременно ушедшему лету, просыпался медленно и неохотно.

Глядя из окна третьего этажа на мокрый тротуар, Эмма мысленно поздравила себя: как хорошо, что квартира в пяти минутах ходьбы от Государственной библиотеки — может, удастся дойти до места работы, не промокнув до нитки. Она оказалась совершенно не готова к здешней переменчивой погоде.

Дабы избежать лишней возни с багажом на вокзалах и таможнях, Эмма всегда брала с собой минимум вещей — но не самые практичные, а самые любимые. Недостающее всегда можно было купить на месте. Так она собиралась поступить и в этот раз, да только за всю неделю, увы, не удосужилась. В фондах библиотеки и архивах университета оказалось столько материалов на тему ее исследования, что Эмма начисто забыла о насущном.

А хляби небесные возьми да разверзнись — нарочно, чтобы проучить ее, стрекозу легкомысленную! А ей простужаться категорически нельзя, потому что сразу сядет голос, и как тогда читать лекцию? Профессор Данейка, с которым она познакомилась год назад на форуме, заманил ее сюда, соблазнив раритетными изданиями историков ХIХ века и малоизвестной мифологией. Вчера он позвонил и попросил Эмму выступить в школе искусств, которую курировал.

— Но я не умею общаться с подростками! — перепугалась она. — К тому же я совсем не готова к лекции, профессор.

— Помилуйте, зачем вам готовиться, голубушка! — профессор, человек с классическим образованием, по-русски изъяснялся оборотами столетней давности. — Мифические животные — разве это не ваш конек? Достаточно будет небольшой вводной части, чтобы обрисовать суть проблемы, а потом просто вопросы-ответы.

— А разве нынешних детей интересуют подобные проблемы? — засомневалась Эмма.

— Во-первых, они уже не дети: вашими слушателями будут ученики старших классов, — пояснил профессор. — Во-вторых, не стоит недооценивать интересы современной молодежи… Просто вспомните себя в их возрасте, Эмма. Уверен, вы легко наладите с ними контакт. В вас столько юношеского энтузиазма и даже, смею сказать, артистизма…

И Эмма поспешно согласилась, лишь бы не слушать дальше про свой артистизм. В семье достаточно одной актрисы. А она — серьезный ученый! Хотя… разве ее желание избежать дополнительной ответственности не есть признак незрелости? К тому же отказать профессору было бы верхом неблагодарности: этот милейший человек раздобыл для нее пропуск в архив, подыскал квартиру и вообще по-отечески опекал…

Отойдя от залитого дождем окна, Эмма открыла шкаф и с тоской глянула на пустые вешалки-плечики. Из верхней одежды — лишь воздушный белый плащ! Не самый подходящий наряд в непогоду…

С проблемой «нечего надеть» они с сестрой сталкивались одинаково часто, только по разным причинам. Гардероб Лии уже трещал по швам, однако ей постоянно хотелось чего-то нового. У Эммы, наоборот, было очень мало одежды. Она сама себе шила и вязала, либо заказывала в швейном ателье по собственным же эскизам. Ее вкус настолько не соответствовал веяньям моды, что приходилось одалживать что-нибудь из нарядов сестры, если ситуация вынуждала выглядеть современно. К счастью, такие ситуации случались редко. Эмма предпочитала не отклоняться от привычного маршрута «дом-институт-дом». Исключения составляли лишь вылазки со старыми проверенными друзьями на выставки, в театр или филармонию, где в любимых платьях в пол она особо не выделялась.

Правда, за годы учебы она кое-где успела побывать, но поездки всегда были связаны с изучением культуры, к тому же в компании тех самых приятелей и коллег. Эмма боялась путешествовать одна. Потому что была непрактичной и оторванной от жизни.

— Похоже, нас с тобой доставили разные аисты: тот, что нес тебя, припоздал этак лет на триста! — в сердцах заявила Лия, когда Эмма отказалась праздновать их двадцатый день рожденья в популярном молодежном клубе.

— Боюсь, мой непутевый аист вообще перепутал миры, — ответила тогда Эмма. Причем абсолютно серьезно.

Лет десять назад ей попался фантастический роман, где главный герой испытывал очень некомфортные ощущения от жизни, а потом выяснилось, что он случайно попал на Землю из другой вселенной. Легковерная шестиклассница Эмма почти убедила себя, что она тоже из другого мира: Лия — из этого, а она — из параллельного, сказочного, магического. Она втайне представляла себе, как, должно быть, уютен ее родной мир, и мечтала о том, как однажды вернется домой… Но мечты мечтами, а жить приходилось здесь и сейчас, запрятав поглубже необъяснимую тоску. До сих пор это ей вполне удавалось благодаря постоянной опеке близких.

А здесь она совершенно одна. Поборола свои страхи и приехала искать подтверждения своим «дерзким домыслам», по выражению ее научного руководителя. И ничего, пока что справляется. Служащие библиотеки оказались дружелюбными и внимательными. Заметив, что московская гостья так увлечена работой, что жалеет времени на походы в буфет, заботливые тетеньки стали приглашать ее к себе на чай и подкармливать домашней выпечкой.

Но больше всех ее опекал Юстас, музеевед, с которым она познакомилась в архиве. Он копался в старых документах в поисках материалов для новой экспозиции, а когда узнал, что именно интересует Эмму, подсказал ей парочку любопытных изданий. И вообще всячески старался помочь: носил тяжелые подшивки, делал копии нужных страниц, бегал за кофе. Толковый парень, приятный в общении, интеллигентный и образованный. Он был лишь немногим старше Эммы, но казался гораздо опытнее — в научных делах, конечно. В целом же держался скромно, без напора, а если в разговоре вдруг отчего-то начинал волноваться, нервно поправлял очки и забавно коверкал русские слова.

Буквально вчера Юстас вызвался проводить ее после работы домой и так по-детски огорчился, когда они дошли за пять минут, что Эмма сжалилась и предложила вместе выпить чаю в бистро за углом: готовить самой себе ужин было откровенно лень. Молодой человек засуетился, стал приглашать ее в приличное кафе, извиняться за то, что раньше этого не сделал и так далее.

Горячие уговоры привели лишь к одному: Эмма начала жалеть о своем поспешном предложении. Ведь на самом деле у нее не было никакого желания коротать вечер с этим парнем. Но слово не воробей, пришлось идти с ним в бистро и пить чай с пончиками. Те, кстати, оказались такими вкусными, что она съела все — кавалер от конфуза потерял аппетит.

Пока она уминала пончики, Юстас завел разговор на безопасную тему — профессиональную. Он спросил Эмму, почему она выбрала именно историю искусства, а не общую историю или же культурологию.

— По поводу последней могу сразу сказать: на выстраивание теоретических моделей мне попросту не хватает ума! — откровенно призналась Эмма.

Юстас с готовностью рассмеялся шутке.

— Я не шучу! — она помахала зажатым в салфетке пончиком. — На втором курсе я чуть не завалила экзамен по логике, спасибо преподавателю, натянул тройку за старания! Прошу заметить: это была моя единственная тройка за все годы учебы, начиная с первого класса!

— Не может быть! — выпучил глаза музеевед.

— Может, может! Просто я училась в гуманитарном лицее, там не слишком строжили в точных науках. Если честно, до сих пор не имею представления, в чем отличие псангенсов от котангенсов…

Однако нерусскоязычный слух собеседника не уловил игры слов. Он продолжил с прежней неуместной серьезностью:

— Тогда вернемся к истории, как науке в целом…

— А разве история — наука? — вскинула брови Эмма. — По-моему, это особый жанр беллетристики. С той лишь разницей, что на историю не действует закон защиты авторского права: ее пишут и переписывают все кому не лень!

— Да, да, я понимаю, что вы имеете в виду, — глубокомысленно покивал визави. — Я и сам предпочитаю иметь дело с реальными артефактами, а не с домыслами. Музееведение — скромная дисциплина, не слишком зависящая от моды на трактовку тех или иных исторических событий. Но вы посвятили себя именно истории искусства…

— Ну что вы! Я пока что никому и ничему себя не посвящала!

Эмма дружески улыбнулась музееведу, отчего тот вдруг зарделся. Пора было заканчивать незапланированный диспут, пока молодой человек не принял его за свидание. Эту женскую мудрость она усвоила в тройном изложении — от бабушки, мамы и сестры. Суть сводилась к одному: если не хочешь иметь с мужчиной отношений более чем дружеских, не давай ему повода думать иначе!

— Спасибо, Юстас, что проводили, и за чай спасибо, и особенно за пончики, но мне пора, увидимся завтра в библиотеке! — прощебетала она, еще раз улыбнулась — чисто по-дружески! — и, не дав собеседнику опомниться, решительно соскочила с высокого барного стула…

Это было вчера. А сегодня она пойдет в архив и будет общаться с Юстасом как с добрым приятелем и коллегой. Он парень неглупый, все поймет. Очень хотелось верить, что она ничем его не обидела… Как и того немецкого дипломата, герра Кристофа, которого оставила в одиночестве досматривать нудную оперу…

Вспомнив о побеге Лии и собственном постыдном соучастии, Эмма вспомнила и о родителях, которым обещала звонить почаще. Сразу же и позвонила.

Трубку снял папа. Ну все, сейчас начнется!

— Эмма, скажи мне только одно: ты знала, что твоя сестра собирается удрать с этим чертовым киношником в его чертов Париж? — пророкотал папа, не тратя время на прелиминарные слушанья, выражаясь его же профессиональным языком.

— Узнала за несколько часов до вылета.

— Так какого черта ты мне не сказала?! Я бы успел перехватить эту чертовку! — сквозь папин рев каким-то чудом проступали деликатные мамины намеки на слишком большое количество чертей. Но это было, пожалуй, единственное ругательство, которое позволял себе отец. По крайней мере, при дамах.

— Как раз поэтому — чтобы ты ее не перехватил! — пояснила Эмма, поражаясь собственной дерзости: начинали сказываться навыки самостоятельной жизни.

Из трубки донеслось сопение и пыхтение, но уже никакого чертыханья. Затем раздался мамин голос, хорошо поставленный и невозмутимый:

— Что такого ты сказала отцу, дорогая, от чего он потерял дар речи?

— Что мы с Лией очень любим вас, тебя и папу, но мы уже взрослые.

— Ну да, второй пункт он иногда забывает… Ладно, доченька, как у тебя дела?

Эмма вкратце поведала родителям, как устроилась и чем занимается: она не сомневалась, что мама включила громкую связь. Затем выслушала отчет о делах, которые родители за неделю переделали на даче. Им было все равно чем заниматься, лишь бы вместе. На этой позитивной ноте и попрощались, договорившись снова созвониться через пару дней.

Эмма глянула на часы — пора собираться на работу.

Неспешно одеваясь и причесываясь, она продолжала размышлять: возможно ли в принципе все делать по-своему, при этом никого не раня?

Существует же универсальная максима: поступай с людьми так, как хочешь, чтобы поступали с тобой. «Золотое правило нравственности» — Эмма где-то услышала его или прочла еще в детстве. Или «доброму везде добро» — так говорила бабушка Вера, самый светлый человек из всех, кого она знала. Родившись в Воркуте, в лагере для политзаключенных, в семнадцать лет Вера каким-то чудом — с Божьей помощью, как любила повторять она сама — поступила в столичный мединститут, где и познакомилась с будущим мужем, Павлом Ристичем. А вскоре у них родился сын Виктор. Дедушку Эмма, увы, не знала совсем, как и родителей мамы — они все рано умерли. Но ничто так не помогало ей в минуты слабости, как воспоминания о бабушке.

По сути, она и вырастила их с Лией. Папа женился поздно, уже под сорок, все присматривался. Зато встретив Анну, Виктор сделал ей предложение на третий день знакомства. Анюта была моложе его на двадцать лет, училась в музыкальном училище и подрабатывала уборщицей. Родители ее были педагогами, жили в Ярославле, оба скончались в один год, едва Анюта окончила школу. Бабушка Вера приняла невестку, как родную дочь…

Мама с папой души не чаяли друг в друге. Они часто уезжали куда-нибудь вдвоем, а дочки-близняшки оставались на попечении бабушки и выросли почти незаметно для родителей. Может, поэтому папа до сих пор считал их детьми и так старался устроить жизнь легкомысленной Лии. За тихую домоседку Эмму ему незачем было беспокоиться…

Ее размышления прервал звонок мобильного. Лия, легка на помине!

— Доброе утро, сестричка! — пропела в трубку беглянка.

— У меня-то утро, — согласилась Эмма. — А ты зачем поднялась в такую рань?

— О да-а-а… — зевнула Лия. — Я уже на съемках. Оскару нужен особый свет, lumière spécial, понимаешь?

— Bien sûr! Вижу, у тебя все в порядке?

— Tout va bien! — подтвердила сестра. — А ты как, справляешься одна?

— Профессор опекает — я тебе о нем рассказывала.

— Только профессор?

— Больше ни с кем не успела познакомиться! — Эмме не хотелось рассказывать о Юстасе, Лия сразу начала бы ее дразнить. — Кроме библиотеки, никуда и не хожу.

— Ты хоть по городу прогуляйся, а то зачахнешь от архивной пыли.

— Да там ни пылинки… Кстати, я только что говорила с родителями.

— Папа все еще дуется?

— Есть немного.

— Ладно, — вздохнула Лия, — вечером после съемок позвоню и покаюсь — может, простит… Все, меня зовут! Целую, au revoir! — и Лия отключилась.

Эмма была совсем не прочь прогуляться по красивому старому городу. Хотя одной бродить по улицам как-то некомфортно… Нет-нет, сестра права: пора вылезать из кокона грез и начать жить реальной жизнью!

Она снова отворила шкаф в прихожей. Придется надевать белый плащ. Идти недалеко, авось не промокнет.

***

Ветер то и дело налегал на лобовое стекло, а не преуспев, вымещал досаду на деревьях вдоль тротуаров: беспощадно рвал едва начавшие желтеть листья и охапками швырял в лужи. Ирвин внимательно вел тяжелый кроссовер, стараясь не забрызгать прохожих. На подъезде к Государственной библиотеке людей было немного: пока только служащие спешили на работу, читателей начнут впускать через час.

Вот и хорошо, подкараулит девушку у входа. В архив ведь запросто не попадешь, придется потом ждать до вечера.

Сворачивая на парковку, Ирвин заметил тонкую женскую фигурку в белом плаще с капюшоном. Напротив служебного входа растеклась широченная лужа, и женщина осторожно пробиралась по узкой полосе тротуара, одной рукой придерживая полы плаща, в другой сжимая маленький кожаный портфель. Ирвин сбавил ход, пересекая лужу, дабы не забрызгать даму в столь неподходящем для осени одеянии, как вдруг из-за живой изгороди у дороги выскочила собака и метнулась ему наперерез.

Ирвин резко вывернул руль, глупая дворняга с перепугу завертелась на месте, а сноп брызг из-под колес обдал женщину в белом — она успела лишь прикрыть портфелем лицо. Выскочив из машины, Ирвин бросил быстрый взгляд на пса — тот улепетывал обратно в кусты, целый и невредимый — и повернулся к единственной пострадавшей. Женщина растерянно оглядела безнадежно испачканный плащ, затем достала из кармана кружевной платочек и стала вытирать портфель. Капюшон сполз, открывая лицо, но еще за секунду до этого Ирвин понял: она! Перед ним стояла девушка, которую он искал двадцать лет.

Эмма подняла на него испуганный взгляд. Казалось, она сейчас заплачет и убежит.

— Ради бога, простите! — быстро сказал Ирвин по-русски. — Я так виноват!

— Вы не виноваты, — неожиданно возразила Эмма мягким, чуть охрипшим голосом. — Я видела, это все из-за собаки. Вы… вы спасли ей жизнь!

«Поразительно! — изумился Ирвин. — Я облил ее грязной водой с головы до пят, а она выставляет меня чуть ли не героем!»

— Но ваш плащ…

— Может, удастся отмыть. Попрошу у сотрудников мыло и губку…

— Позвольте, я отвезу ваш плащ в химчистку.

— Что вы, не стоит беспокоиться!

— Но это самое разумное решение.

Тут Эмма окончательно растерялась — аргумент-то был весомый — и совсем уж беспомощно призналась:

— Мне неловко вас затруднять…

— Я настаиваю, — очень вежливо сказал Ирвин.

И она сдалась.

— Ладно… А там быстро почистят?

— Договорюсь. Как долго вы пробудете в библиотеке?

— До пяти…

— В 17.00 буду ждать вас в фойе. С плащом или на плаще.

Эмма улыбнулась, оценив каламбур, и уже повернулась к двери, но вдруг опомнилась, стала расстегивать пуговицы одной рукой, поскольку в другой держала портфель. Ирвин помог девушке снять мокрый плащ, проводил до служебного входа и открыл перед ней дверь.

— Au revoir, mademoiselle! — он учтиво наклонил голову.

— Au revoir, monsieur, — ответила она и скрылась за дверью.

«Милое, доверчивое, беззащитное создание!» — подытожил результаты разведки Ирвин, возвращаясь к машине.