Молодая сотрудница полиции, занимается рутинным делом пропавшей без вести женщины, но сталкивается с такими вещами, о которых хотела бы никогда не знать. И теперь у неё нет выбора — только идти по «следу из хлебных крошек», в надежде найти выход из ловушки, которую приготовила для неё судьба. А готовы ли вы следовать за ней? Обратной дороги не будет…
Приведённый ознакомительный фрагмент книги «Куда исчезают обычные люди?» предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
День десятый
Она сидела за столиком, читая какие-то документы. Сорокина поздоровалась и села напротив. Ева подняла на неё глаза, вернула за ухо каштановый локон, непослушно оказавшийся на лице, и надела очки. Изящная оправа, под цвет волос, казалась очень простой, но Ане почему-то она очень понравилась.
— Здравствуйте, Анечка, — ответила на приветствие Холмакова. — Кофе будете?
— Пожалуй, да. Мне он здесь понравился.
Ева, как и в прошлый раз, озадачила официанта и вернулась к беседе.
— Ну как, пробовали пообщаться с Антоном?
— Пробовала… Поговорила пару минут и чуть не довела его до приступа, — виновато поджала губы девушка.
— Неудивительно. Пока он так питается, у вас ничего и не получится.
— Это настолько связано?
— Анечка…
Ева с грустной улыбкой посмотрела девушке в глаза, и за бриллиантовым блеском Сорокина увидела огромную усталость, накопившуюся за годы борьбы с неизлечимым детским недугом.
— Еда — это не только калории, — продолжила Холмакова. — Еда — это прежде всего информация — для наших генов, для нашего мозга. И не только еда, а всё, что с нами происходит, — чем мы дышим, что делаем со своим телом и даже то, о чём и как мы думаем. Антон в постоянном режиме даже не демонстрирует своему организму фильм ужасов, а с полным погружением сам в нём снимается. Когда читаешь, что он ест, создаётся впечатление, что кто-то специально старался сделать его меню максимально для него опасным.
— Вы это серьёзно? — Аня озадаченно посмотрела на собеседницу.
— Ну… Даже по теории вероятности собрать такой набор случайно очень трудно. Но жизнь — она, конечно, разбивает любую теорию, и, скорее всего, мы имеем дело с обычной заботой, соединившейся с отсутствием нужных знаний.
— Я меню прочитала — обычная домашняя еда. Мне показалось всё очень вкусненько…
— А вы ещё не прочитали книги по питанию, которые я рекомендовала?
— Не успела, к сожалению. Я начала с психологии. Решила, что она поближе к теме, чем кулинария… — немного смутившись, ответила Сорокина.
— Понятно… Хотя наши кулинарные пристрастия влияют на наше поведение гораздо сильнее, чем может показаться на первый взгляд. В общем, то, что написано на вашей бумажке, для любого, даже вполне здорового человека опасно, а для Антона просто катастрофа. Как бы вам объяснить попроще…
Ева слегка наклонила голову и, задумавшись, потёрла пальцами лоб.
— Во-первых, я буду говорить о собственном опыте и о собственных наблюдениях. Всё это я проверила сама, на собственном сыне. Видела сама, по его реакциям, изменениям в поведении, изменениям в его жизни. От первого его вздоха — вздоха абсолютно нормального ребёнка — через страшный момент трансформации и до сегодняшнего дня, до этой минуты. Никто толком не отвечает на вопрос о причинах возникновения аутизма. Основная версия — генетика. С этим сложно спорить, а главное, бессмысленно. Просто этот ответ неполный. Самое ужасное, что генетика — это потенциальная причина, а вовсе не приговор. Понимаете? Потенциальная. Может бомбануть, но может и не бомбануть. Трагедия в том, что счастливые родители не знают о том, что может бомбануть, и что сделать, чтобы не бомбануло. А вот когда всё произошло, то уже… Уже не исправить… Уже не исправить…
Ева замолчала, слегка качая головой вперёд-назад. Её взгляд растворился в собственных мыслях. Аня боялась пошевелиться, чувствуя внутреннюю боль собеседницы.
— Но можно сделать чуть лучше… Огромным трудом, но попробовать облегчить жизнь ребёнка… И родителей… Но если бы у них была нужная информация и в нужный момент, а не когда уже поздно, то трагедии вообще можно было бы избежать.
— Поделитесь?
— Конечно. По сути, я этим и занимаюсь, но, к сожалению, в основном постфактум. Я считаю, что дело в токсинах и в индивидуальных особенностях организма каждого конкретного человека. Повторю — каждого конкретного! Уникальных особенностях! Нет никакого гена аутизма — есть набор генов, увеличивающих риск. Доктор Дорин Гренпишех, основатель центра аутизма, очень точно сказала: «Аутизм — это снижение способности организма избавляться от токсинов должным образом и с должной скоростью. Получается токсическая перегрузка». А по мнению доктора Марка Хаймана, «нарушения в работе тела, ведущие к поведенческим проблемам, возникают из-за генетической предрасположенности, усиленной внешними стрессами и токсинами. Аутизм — это не расстройство работы мозга, а систематическое расстройство, воздействующее на мозг. Гены заряжают метаболический пистолет, а экология давит на спусковой крючок. Не существует единственного гена, отвечающего за аутизм. Есть множество генов, взаимодействующих со сложной и часто токсичной окружающей средой. Так заряжается пистолет. Однако будет ли спущен курок — зависит от нас».
Холмакова закончила цитировать неизвестных девушке людей, и было видно, что эти слова — не просто заученные умные фразы, а многократно прошедшие через её сердце и разум.
— Но не всегда от нас… — продолжала импровизированную лекцию Ева — Проблема в том, что очень часто этот спусковой крючок нажимают совершенно посторонние люди, а точнее, их безразличие, упёртость и халатность. Люди, которые отказываются признавать индивидуальность каждого конкретного человека. В их головах есть только статистическое большинство. Если организмы 95 детей из 100 способны справиться с токсинами, то оставшиеся пять обрекаются ими на пожизненные мучения. А из тысячи — это пятьдесят. А из десяти тысяч — пятьсот… А они готовы встретиться с этими пятью сотнями детей? Посмотреть им в глаза, которые они прячут от контакта? А с пятью тысячами?
Ева снова замолчала, а Сорокина застыла с чашкой кофе в руках, не вмешиваясь в эту исповедь.
— Есть математический прогноз… что к 2032 году аутизм будет у половины детей, в том числе у 80 процентов мальчиков… Как они тогда заговорят?
— Извините, — наконец вмешалась Аня, — а вы про каких-то конкретных людей говорите?
— Есть одна запретная тема, которую невозможно обсуждать — сразу получишь клеймо…
Холмакова подняла взгляд на Сорокину и как-то обречённо усмехнулась одним уголком рта.
— Как только скажешь слово «вакцина» — на тебя сразу обрушится вся мощь общественного порицания. И никто уже не будет слушать, о чём ты хотел сказать на самом деле, что ты никакой не антипрививочник, а, наоборот, их сторонник. Вакцинирование — это священная корова, которую нельзя упоминать всуе. Даже если ты пытаешься обсудить не саму корову, а её навоз.
— А есть проблемы с «навозом»? — действительно заинтересовалась девушка.
— Анечка, я хочу, чтобы вы меня правильно услышали. И я готова это повторять каждому, сколько угодно раз. Я не против прививок. Я за прививки. Я адекватно оцениваю их важность. Я всего лишь прошу открыть глаза и уши — увидеть и услышать, что консервант в вакцинах может быть опасен для некоторых детей. Фатально опасен! Для некоторых! Именно в силу наличия направленного в их голову заряженного генетического пистолета. Я не понимаю, почему мы как общество готовы подвергать опасности часть детей, когда цена вопроса — стоимость четырёх маленьких стеклянных баночек.
— Каких баночек?
Сорокина выглядела действительно ошарашенной, впитывая эту для себя новую, обескураживающую информацию.
— Я поясню. Вакцина может быть в однодозовой баночке — тогда консервант не нужен. А может — и так часто делается — в пятидозовой. И тогда нужен консервант, чтобы препарат не испортился, пока его остаток ждёт своей очереди. А максимально распространённый консервант — это тиомерсал, он же мертиолят, он же темирозол — по сути, неорганическая ртуть, и вдобавок в сочетании с алюминием.
— Ртуть — звучит как-то не очень полезно…
— Я читала, что если небольшую дозу ртути, убивающую одну крысу из ста, и дозу алюминия, убивающую одну крысу из ста, ввести одновременно — все крысы умирают. Дозы ртути, дающие один процент смертности сами по себе, будут давать стопроцентную смертность в присутствии даже незначительного количества алюминия. Перечень вакцин из списка обязательных прививок, разрешённых к использованию в России, каждый может найти самостоятельно, и каждый может посмотреть их состав… И вспомнить про бедных крыс… Напомню, первая порция ртути по этому графику может поступить младенцу в течение суток после рождения. И она имеет свойство накапливаться, а с определённым набором генов выводится с огромным трудом… Но большинство организмов, если нет проблем с детоксикацией, справляются — это если нет проблем. А если есть, то человек — а это, между прочим, малолетний ребёнок — подвергается повышенному риску, причём в критический период развития мозга. Я лишь за то, чтобы учитывать этот риск и помнить об индивидуальности. И я не утверждаю, что ртуть — единственная опасность. Организм современного ребёнка может подвергаться воздействию огромного количества токсинов, но зачем нам ещё и такие, да ещё и в составе обязательных прививок?
— А что за критический период? — Аня с интересом следила за рассказом собеседницы.
— Углубляемся мы с вами в тему, не очень связанную с пропавшей Юлей и её сыном, — ответила ей лёгкой улыбкой Холмакова, заметившая этот интерес.
— Очень даже связанную — я хочу понимать. Расскажите, пожалуйста.
— Ну хорошо… Но опять же, я расскажу, как я сама это вижу — на истину в последней инстанции я не претендую. Вы сможете сами оценить это с позиции логики и здравого смысла.
— Очень правильная, на мой взгляд, позиция, — с готовностью кивнула Сорокина.
— На мой тоже. Итак… Постараюсь простыми словами, насколько это возможно… С момента рождения и примерно до трёх лет — это волшебный период в жизни каждого человека. Это время обучения, не требующего никаких усилий, — первый период развития коры головного мозга, проходящего в три этапа. В течение первого года жизни быстрее и сильнее развиваются её чувствительные зоны. Мы учимся ощущать собственное тело, его положение в пространстве, различать звуки, запахи, вкусы и зрительные образы. Развивается крупная моторика. От года до двух — двух с половиной лет у правшей сильнее развивается правое полушарие, отвечающее за контроль над эмоциями. В это время дети ярко реагируют на происходящее вокруг и часто впадают в истерику. Также у ребёнка формируется часть мышления, отвечающая на вопрос «как?». Как пользоваться горшком, как взять машинку, как надеть штанишки. Начинает развиваться мелкая моторика. От двух с половиной лет до трёх — левое полушарие активно пускается вдогонку за правым. Дети начинают лучше себя контролировать и вникают в вопросы «кто?» и «что?» — по сути, социальные вопросы. Формируется речь — тоже навык, необходимый для общения с себе подобными.
— Любопытно, — утвердительно покачала головой Аня.
— А на клеточном уровне, — продолжала Ева, — в этот период нейронами головного мозга вырабатывается ряд веществ, в том числе нейротрофический фактор мозга[23], который укрепляет связи между нейронами и помогает соединить их вместе, — формируется и дифференцируется[24] так называемая карта коры головного мозга. Каждому органу, каждому пальцу, участку кожи, каждому звуку определённой частоты, вкусовому ощущению — к примеру, сладкому или солёному, соответствует своя группа нейронов, своё место на этой карте. Например, звук конкретной частоты активирует не всю слуховую кору, а лишь отвечающую за него группу нейронов. Кроме того, нейротрофический фактор мозга активирует и поддерживает активность базальных ганглиев[25], которые помогают концентрировать внимание и запоминать пережитое. При этом базальные ганглии сами же и посылают импульсы нейронам, заставляя их постоянно выделять воздействующий на них нейротрофический фактор. Когда поля карты мозга достаточно сформированы, происходит мощный выброс нейротрофического фактора, из-за которого базальные ганглии прекращают активную стимуляцию нейронов на его выработку. Постепенно уровень нейротрофического фактора снижается настолько, что происходит остановка процесса дифференциации и закрепление существующих связей в коре. Так заканчивается первый период развития головного мозга. В дальнейшем базальные ганглии могут быть активированы только при появлении чего-то важного, необычного или нового — или когда мы делаем особое усилие для концентрации внимания. Всё бы хорошо, но кроме нейронов на базальные ганглии воздействуют также и нейромедиаторы[26], которые могут вызывать их возбуждение либо торможение. Нейромедиатор серотонин, одна из функций которого — так называемое торможение, не даёт прекратить работу по формированию карты мозга раньше времени. Но он вырабатывается не только нейронами, но и клетками кишечника и наравне с гистамином является медиатором воспаления. Проблема в том, что уровень серотонина в мозге и уровень в крови связаны по принципу отрицательной обратной связи. То есть чем больше его в крови, тем меньше в мозге, и наоборот — это как песочные часы. Соответственно, постоянное воспаление, например от токсинов, в том числе поступающих с пищей, повышая уровень серотонина в крови, уменьшает его количество в мозге, приводит к преждевременному растормаживанию базальных ганглиев и выбросу огромного количества нейротрофического фактора. Вместо закрепления важных связей закрепляются все связи, и преждевременно завершается первый период. Развитие останавливается. Мозг ребёнка становится похож на расстроенное пианино — при нажатии одной клавиши по струнам стучат сразу все молоточки. Гиперчувствительность к свету, звукам, вкусам, прикосновениям — всё это следствие несформированных карт коры мозга. Чем раньше происходит завершение первого периода, тем тяжелее проявления аутизма. Так появляются аутичные люди с недоразвитым левым полушарием, не успевшие «вырастить» социальную часть своего мозга. Они навсегда одиноки…
— Из-за экономии на баночках… Но это же кошмар! — шокированная Сорокина расширенными глазами смотрела на Холмакову.
— Ну конечно же нет. Консервант в вакцинах — только один из потенциальных рисков. Но он есть, и я не понимаю зачем… Существуют и другие факторы, о которых никто не задумывается, — например, скромный убийца, проникший повсюду, в том числе и в молочные смеси для новорождённых. Он тоже вполне может быть причиной преждевременного нейротрофического «взрыва», и он точно продолжает своё чёрное дело в дальнейшем — это я могу утверждать на собственном опыте. Я видела его «работу» своими глазами. И от него в первую очередь мы должны избавить Антона.
— От кого?
— Будет точнее сказать «от чего», — Ева непроизвольно улыбнулась, несмотря на тяжесть разговора. — Растительное масло. В России проще говорить «подсолнечное», чтобы не путаться. Даже сахар я бы поставила на второе место. А вместе это совершенно убийственный дуэт.
Сорокина едва заметно вздрогнула и удивлённо посмотрела на Холмакову:
— Я уже слышала про это… от одного человека.
— Могу предположить, что он был в хорошей физической форме и неглуп, если отказался от этой парочки.
— Да, вы правы… Далеко не глуп… Но мы… У нас не получилось пообщаться достаточно долго, чтобы я была в курсе деталей. Просто один раз упоминал…
— Личная драма? — не упустила Ева изменение интонаций девушки.
— Можно и так сказать…
— Извините меня, пожалуйста, ради бога, что копнула.
— Да ничего — я же сама начала, — Аня опустила глаза.
— Тогда, пожалуй, лучше вернёмся к питанию… В конечном счёте мы никак не сможем обойтись без разговора про энергию. Мы едим, чтобы вырабатывать энергию, которая нужна для того, чтобы есть, — Холмакова рассмеялась. — Шутка, конечно, но для многих людей это вполне актуальная картина жизни. Знаете почему?
— Надеюсь, скоро узнаю, — с улыбкой ответила Сорокина, уже отпустившая свои воспоминания обратно в архив.
— Потому что используем не самый эффективный вид топлива, сил от которого хватает только до следующей еды. Неэффективный и опасный. Мы ездим вокруг заправки, — снова рассмеялась Ева. — Простите, для меня это настолько очевидно и грустно, что вызывает нездоровый смех — ничего не могу с собой поделать.
— Лучше так, чем загонять себя в уныние.
— Согласна. Итак, ещё немного науки от дилетанта — это я про себя. В каждой клеточке нашего организма есть персональная минифабрика по производству энергии — митохондрия. Митохондрии научились перерабатывать практически любой вид топлива, который мы в них пихаем. Аня, вы когда-нибудь готовили шашлык?
— Присутствовала, — снова улыбнулась Сорокина, — но самой не доверяли.
— Так вот. Шашлык можно готовить, например, на ароматных берёзовых поленьях, или купить готовый уголь, или бросить в мангал бумагу, или расположить шампуры над пылающей автомобильной покрышкой. Формально разницы в процессе никакой — жар есть, мясо готовится. Но ту же самую бумагу замучаешься постоянно подкидывать, и, скорее всего, мясо останется сыроватым. Шашлычок, изготовленный над покрышкой, по консистенции, вероятно, будет ближе к углю и приправлен продуктами горения резины. Из-за современной высокоуглеводной диеты, обильно сдобренной переработанными растительными жирами, нам приходится постоянно подбрасывать новое неэффективное топливо, которое к тому же отравляет наш организм. Но в этом вопросе мы пошли ещё дальше и кроме покрышек в растопке ещё используем тротиловые шашки. Именно так ведут себя окисленные — повторюсь, именно окисленные, то есть испорченные — полиненасыщенные жиры, например растительное масло. Они буквально взрываются в митохондриях, повреждая и их, и сами клетки, которые мы собирались снабдить энергией. Здесь важно отметить, что вредно не подсолнечное семечко, а то, что из него умудрился изготовить человек, стараясь выжать из бедняжки всё масло по максимуму. В чудовище его превращает именно современная промышленная переработка.
Конец ознакомительного фрагмента.
Приведённый ознакомительный фрагмент книги «Куда исчезают обычные люди?» предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
23
Нейротрофический фактор мозга — белок человека (ген BDNF). Относится к нейротрофинам — веществам, стимулирующим и поддерживающим развитие нейронов.