Открытки от незнакомца

Имоджен Кларк (2017)

На чердаке родительского дома Клара находит стопку старых открыток. Они заставляют ее усомниться во всей своей жизни. Кажется, история ее семьи пропитана ложью. Отец Клары страдает болезнью Альцгеймера и не может пролить свет на тайны прошлого, а брат наотрез отказывается ей помогать. Разрываясь между преданностью своей семье и страхом узнать правду, обнаруживая давно потерянных родственников, Кара ищет ответы на вопросы, чтобы сложить все пазлы в одну общую картину. Но это оказывается не так просто, ведь ложь имеет обыкновение множиться…

2

Сиделка из агентства должна прийти в два часа дня, и я жду ее с нетерпением. Дом, где мы с отцом прожили последние лет тридцать, достаточно велик, содержать его в чистоте было непростой задачей само по себе, а уж когда тебе это совсем неинтересно — и подавно. Здесь высоченные потолки, из окон вечно дует, не счесть щелей и разных укромных уголков, куда набивается пыль и где прячутся пауки. Откровенно говоря, дом кажется заброшенным и нелюбимым. Большую часть комнат мы вообще не используем, но и в жилых я не хозяйка. По натуре я не аккуратистка, но все же пыталась следить за порядком, который так любит отец. Детьми мы с Майклом ходили у него по струнке. Думаю, отчасти это потому, что мамы не было рядом и он не хотел, чтобы его обвиняли в родительской халатности, но главная причина, по-моему, в том, что аккуратность попросту заложена в его ДНК. Но теперь, когда отец отдаляется от меня все дальше и дальше, за домом я слежу спустя рукава. Он больше не замечает пыли и беспорядка, меня то и другое тоже не волнует, так что все довольны.

Но при всем этом мне хочется произвести хорошее впечатление на сиделку, поэтому я кое-как прибираюсь, недолго орудую пылесосом, прохожусь там и сям тряпкой. Я даже покушаюсь на внутренности оконных рам, где сейчас, при дневном свете, особенно заметны грязные разводы. Из кухни несет прокисшим молоком, остается надеяться, что сиделки к такому привычны. Поправляя на кофейном столике стопку журналов для невест, я твержу себе, что у гостьи нет цели оценить меня как хозяйку. И все же преданность папе заставляет меня стараться, чтобы придать нашему старому логову приемлемый вид.

Стрелки каминных часов подкрадываются к двум, и в моем воображении оживает сцена из «Мэри Поппинс». В детстве я обожала этот фильм, мне так хотелось любви няни-волшебницы! Все возвращается на круги своя: снова я жду, что кто-то появится и все преобразит, как по мановению волшебной палочки.

Я решила сдвинуть дело с сиделкой с мертвой точки, пока отца не вернули из Центра помощи. Если она окажется никуда не годной, то пусть отец не знает, что я пыталась спихнуть его на чужого человека. Не могу избавиться от этого ощущения, хоть и знаю, что на самом деле это не так. Я достаю из тайника между страницами одного из моих журналов письмо из агентства. На бумаге миссис А. Партингтон выглядит безупречно: богатый профессиональный опыт и куча прекрасных свежих рекомендаций. Я гадаю, что за имя прячется за инициалом «А.»: Алисон? Абигейл? Я рада, что она замужем. Почему-то замужество ассоциируется у меня с опытом, хотя я знаю, что это смешно. У меня даже теплится надежда, что она старше меня, — понятия не имею почему.

Ровно в два часа раздается звонок в дверь. Через полупрозрачное стекло входной двери я вижу силуэт женщины в темной одежде. Ни шляпы, ни зонтика — прощай, моя мечта о Мэри Поппинс! Мысль, что я подвожу отца, сродни удару под дых: у меня перехватывает дыхание, приходится сначала приходить в чувство, а уж потом отодвигать щеколду. Я заталкиваю свое чувство вины как можно глубже, туда, где оно уже не ранит. Отец ужасно уязвим, а эта женщина нам совершенно чужая, но никто ведь не заставляет меня брать ее на работу. Поговорить никогда не вредно.

Я открываю дверь.

С виду ей за пятьдесят, а значит, первую проверку она у меня успешно проходит. На ней ладное темно-синее габардиновое пальто, под мышкой кожаная сумочка того же цвета. Седина у нее тоже с голубоватым оттенком, стрижка короткая, немного небрежная. Никакой косметики. На ее ноги я не смотрю, потому что уже знаю, что к ее туфлям не придерешься.

— Здравствуйте! — произношу я, широко улыбаясь своей самой приветливой улыбкой. — Я Кара. Пожалуйста, проходите.

— Анджела Партингтон. Как поживаете? — откликается она.

В ее выговоре не слышно жестких согласных, присущих йоркширскому акценту, но мне непонятно, откуда она родом. Откуда-то с юга Англии — вот максимум, который я могу определить. Она протягивает руку; рукопожатие у нее твердое, кожа прохладная, сухая. Знаю, у меня ладонь слегка влажная, но я перебарываю побуждение отдернуть ее. Кончики ее пальцев чувствуют изъяны моей кожи в пострадавшем когда-то месте, глаза немного расширяются, но я признательна ей за то, что она воздерживается от комментариев.

— Отец сейчас не здесь, — объясняю я, видя, что она ищет его глазами. — Днем он обычно в Центре помощи «Липы», там у него друзья, сотрудники не дают ему скучать. Ему полезно выбираться из дома, а у меня появляется время, чтобы заняться делами. — Я корчу гримасу, показывая, какая непростая у меня жизнь, и тотчас пугаюсь, что сиделка сочтет меня черствой эгоисткой, но она ничего не замечает. — Я подумала, что лучше нам с вами познакомиться в его отсутствие. Он бывает слегка… — Я подыскиваю слово, которое объяснило бы его поведение и при этом не выставило меня плохой дочерью. — Проказливым, вот! Вы же меня понимаете, не так ли?

— Прекрасно понимаю, — отвечает она и кивает, чтобы я не сомневалась. — Это ожидаемо, учитывая его состояние. Он, конечно, не виноват, но это создает некоторые трудности.

Я сразу перестаю волноваться. Она понимает, каково мне, так что у меня отлегает от сердца.

— Всем нам иногда бывает трудно, — продолжает она. — Я знаю это по себе. Главное — найти правильный подход. Наверное, нам сюда?

Она широко улыбается, и я вижу, что у нее недостает одного переднего зуба, — странно, что она не устранила этот изъян, учитывая возможности нынешней стоматологии. Она распахивает дверь в гостиную прежде, чем я успеваю сделать это сама. В былые времена я сочла бы подобную прямоту обескураживающей, но сейчас, наблюдая, как она удобно устраивается на диване, понимаю, что она — именно та, кто мне требуется: человек, который возьмет на себя взрослые обязанности вместо меня.

— Чашечку чая? — предлагаю я.

— Нет, благодарю. — Она сопровождает отказ решительным жестом. — Пила недавно. Что ж, может быть, расскажете мне про вашего отца и про то, какие у вас здесь правила?

Сама не замечаю, как все ей выкладываю: как меня удручает непредсказуемость отца, собственная неспособность справляться с его нескончаемыми вопросами, чувство вины перед ним. Я говорю, а она кивает, как будто слышала все это раньше — возможно, так оно и есть. Время от времени она прерывает меня фразами вроде: «Прямо так и делает?» или «Ах вот он как!», от которых растет моя уверенность. Чем больше понимания она проявляет, тем охотнее я делюсь с ней подробностями. В конце концов мне полностью изменяет чувство дочерней лояльности и я принимаюсь расписывать нашу с отцом совместную жизнь как она есть.

— Я работаю дома, от этого дополнительные сложности, — жалуюсь я и кивком указываю на стопку журналов для невест на кофейном столике. — Замуж не собираюсь, — добавляю, заметив ее интерес к моей левой руке. — Так я зарабатываю на жизнь: придумываю фасоны свадебных нарядов и сама их шью. Мастерская у меня прямо здесь, в доме.

Она кивает и воздерживается от личных вопросов. Как ни странно, это меня разочаровывает, хотя обычно я терпеть не могу болтать о себе.

— Одним словом, — торопливо продолжаю я, — мы с моим братом Майклом это уже обсудили. Он теперь живет в Лондоне, мы редко видимся. — Я не объясняю причин, не хочу ее отпугнуть в самом начале. — Мы с ним согласились, что пора обратиться за помощью к профессионалам. Поэтому вы здесь.

Я облегченно перевожу дух и улыбаюсь ей, как школьница директрисе. Оказывается, мне очень хочется ей угодить. Все было бы куда проще, если бы я могла попросту предложить ей работу, но я напоминаю себе, как важно сперва убедиться, что она нам подходит. Все-таки речь идет о папе и его потребностях, а не обо мне, не о моих нуждах.

— Что ж, я с радостью возьмусь, если вы не против, — говорит она, как будто читает мои мысли. — Я могу работать в любое удобное для вас время. По вечерам тоже, об оплате договоримся. Смогу даже у вас ночевать, когда до этого дойдет. Если вы, конечно, не захотите определить его в хоспис.

У меня в горле встает твердый, как камень, ком. Чужие отстраненные речи о закате жизни родного отца — все равно что игла в самое сердце; в то же время ее честная практичность служит мне утешением.

— О, простите! — спохватывается она, увидев, что я с трудом сдерживаю слезы. — Знаю, как вам тяжело, но не беспокойтесь, чего я только не повидала! Моя задача — постараться, чтобы все прошло для вас как можно безболезненнее.

— Благодарю, — отвечаю я, борясь с жжением в глазах. — Просто… Ну, вы знаете. — Я с трудом сглатываю, превозмогаю боль и возвращаюсь к прозе жизни: — Пять лет назад, когда у него диагностировали раннюю болезнь Альцгеймера, он еще был в порядке, только изредка слегка путался. А теперь все покатилось под откос. Его уже небезопасно оставлять одного. Ему ничего не стоит испачкаться и ужасно из-за этого расстроиться. К буйству он не склонен, хотя порой и такое случается…

Я вдруг пугаюсь, что она сбежит из-за моей откровенности, и еще лучше понимаю, до чего мне хочется, чтобы она осталась.

— Но это же не проблема, правда? — торопливо спрашиваю я. — Такие срывы бывают у него нечасто — я про буйство. Примерно раз в месяц. На меня он никогда не нападает, разве что швыряется вещами. Думаю, это он скорее от отчаяния.

Сиделка кивает, хорошо меня понимая.

— Ничего страшного, — говорит она. — Такое бывает сплошь и рядом. Немудрено испугаться, но когда умеешь с этим справляться, то все в порядке. Вы прочтете в моих рекомендациях, что у меня богатый опыт ухода за пациентами с болезнью Альцгеймера. Хорошо понимаю ваши переживания. Доверить уход за любимым человеком постороннему очень трудно, остается надеяться, что посторонней я для вас останусь ненадолго.

Все это звучит как хорошо заученная речь, и все же я без промедления решаю ее нанять.

— Показать вам дом? — спрашиваю я. — Боюсь, это будет нелегкое испытание, я уже перестаю справляться с хозяйством. — Я виновато улыбаюсь, но она машет рукой, отметая мои страхи. С каждой минутой она все больше мне нравится. — Комната отца наверху, — продолжаю я, — но есть еще комната внизу, можно будет переселить его туда, когда он не сможет пользоваться лестницей. Мы уже позаботились о кое-каких приспособлениях, установили перила на лестнице и в ванной. Вы все сами увидите. Если захотите, устрою вам знакомство с папой.

Она смотрит на меня с широкой доброй улыбкой.

— Было бы чудесно, — говорит она.