Пробуждающий

Катя Моссин (2024)

Сегодня йога стала глобальным явлением, но несмотря на это встреча с реализованным йогином по-прежнему редкая удача. Всемирно известный бестселлер Парамахансы Йогананды «Автобиография йога» познакомил миллионы людей с трансформирующей силой Крия йоги, но история Крии на этом не заканчивается. Новая увлекательная авторизованная биография пятого Гуру Крия йоги Шайлендры Шармы «Пробуждающий» знакомит читателя с необыкновенным жизненным путем современного йога, продолжающего в XXI веке древнюю традицию Махаватара Бабаджи и Лахири Махасая. Книга освещает тайны Творения, Времени, Пустоты и Алхимии йоги языком, доступным для непосвященных читателей. По контрасту с часто встречающимися в духовной литературе идеализированными представлениями о йоге это повествование раскрывает истинную суть самадхи и путь к бессмертию. Знакомя читателя с вневременной мудростью современного йогина, «Пробуждающий» вдохновляет, бросая вызов повседневному восприятию реальности.

Вместо предисловия

…Войдя в ворота, я мгновенно заблудилась. Сад кружил меня по дорожкам, между деревьями, заманивал на пандусы дворцов, запутывал в силках дальних закутков. Наконец, совершенно дезориентированная, я приблизилась к дверям большого белого дома. На ступеньках у входа валялась роскошная гирлянда пурпурных роз, рядом стояла рыдающая молодая европейка. Почему эту красивую гирлянду выбросили и из-за чего плачет девушка, было совершенно непонятно. Я почти ничего не знала о здешних традициях, правилах посещения святых мест, этикет ашрамов^[12] был мне неизвестен. Было ясно только, что здесь стандартные европейские нормы поведения могут быть не совсем применимы.

…Вошедший в комнату оказался непонятного роста и возраста. Может потому, что все сидели на полу, глядя на него снизу. Или потому, что он появился неожиданно, будто из ниоткуда. Точно можно было сказать несколько вещей: он был могучего сложения, двигался с уверенностью и был очень красив. И болен. Линии на лице, словно вырезанные из бледного мрамора, были высечены резцом боли или болезни. Он был одет в белую курту, с тяжелыми гирляндами рудракш^[13], длинные черные волосы спадали на широкие плечи борца или бодибилдера.

Не глядя на присутствующих, поспешно вскочивших при его появлении, он опустился на стоявший в глубине комнаты диван.

Позже я узнала, что он редко садился вплотную к стенам — на их фоне его аура становилась настолько ослепительной, что ее белый неоновый свет пугал новоприбывших. Иногда над его головой появлялись странные прозрачные контуры. Непостоянные, текучие, они принимали коническую форму Шивалингама или гигантской кобры, расправившей капюшон. В тот день ничего подобного я не увидела, возможно, оттого что общее впечатление было страннее всех светящихся аур или силуэтов. Несмотря на силу, сквозящую в движениях и жестах, человек на кушетке выглядел очень усталым. Исходящая от него энергия была не совсем человеческой: тяжелая, беспощадная к любой фальши, лишенная компромиссов и полутонов. Я подумала, что это сила знания.

Никто не пытался прервать тягостное молчание. Не снимая темных очков, он смотрел прямо перед собой без всякого выражения. Бегло просканировав, теперь он глядел «внутрь» меня. Стало некомфортно. Затем сканирование перешло в чистку. Чувство было такое, будто кто-то снял крышку с моего черепа и теперь перемешивал содержимое, наливая туда дезинфицирующее средство, выжигающее весь шлак.

Бесцеремонная невидимая сила выскребала плесень негодования и горечи, скопившихся внутри за долгие годы, питавших неуверенность и разочарование. Ощутив чужеродное вторжение в пространство моего разума, я замерла. Это было болезненное, но непременное условие для исцеления. Требовалась готовность открыть разум, смелость шагнуть в неизвестность. Я должна была остаться здесь и получить полную дозу этой странной терапии.

Не было ни малейшего признака сошествия благодати или духовного света. Предполагаемой благодати просто некуда было приземлиться, так как моя голова была забита накопленным мусором пережитых опытов — там просто не было места для чего-то нового. Позже я услышала термин «Халахала»^[14], яд мирского существования, сансары^[15]. Все мы были отравлены земным существованием, а здесь, в этом месте, давали противоядие.

А может, это были мои фантазии, проекции и необоснованные ожидания? Чувствовать себя неуверенно в незнакомом окружении совершенно естественно и нормально, однако это место не было нормальным и не поддавалось расшифровке.

…Один за другим, простираясь и кланяясь, люди уходили. Я встала на колени и поклонилась, и шаль упала, закрыв мне лицо. Под плотной шерстяной тканью все прошлые события внезапно потеряли всякое значение, словно на сцену опустили занавес. Когда я поднялась с колен, занавес подняли снова — и началась другая жизнь, как если бы я очнулась в новом, странном мире. Я сказала: «С наступающим Новым годом…». Человек на красном диване отозвался рассеяно, эхом: «Да, с Новым годом»…

…Аудиенция была окончена, пора было возвращаться в гостиницу, но состояние внутренней тишины приземлило меня на ступени пруда. Трудно сказать, насколько глубоки были воды, как глубоко я погрузилась в себя и кто на самом деле во что погружался, однако двигаться не хотелось. Медленные круги расходились по воде, ряска слегка дрожала от легких прикосновений стрекоз, темные силуэты рыб двигались под поверхностью воды, какие-то прозрачные сущности кишели в темных сводах нижнего яруса дворцов. Вокруг не было ни души, хотя шум города за забором не утихал ни на минуту. Ум превратился в не-ум, он больше не хотел калькулировать и классифицировать, он желал навсегда оставаться в этом странном трансе.

…Почему я снова и снова скиталась по Индии? Что хотела найти, что пыталась понять? Калейдоскоп здешней жизни был слишком красочным, чтобы отыскать какие-либо подсказки в его вечно меняющихся мозаиках.

Из великого множества мест я хотела приехать сюда, к этому Учителю, с того самого дня, как увидела его лицо на обложке журнала о йоге почти год назад. Я никого не спрашивала о точном адресе ашрама. Я хотела увидеть и почувствовать все сама, ради чистоты эксперимента и объективности первого впечатления. И Индия, пусть и в довольно рваном ритме, направляла меня к месту назначения. Оставалось выяснить, судьба ли это или цепь случайных совпадений.

В гостиничном номере было холодно. Забившись под тонкий спальный мешок, я попыталась все же осознать события последних трех недель. Они были крайне хаотичны, а поездка в Раджастан почти доконала меня. Сам поход на верблюдах и джипах из Джайсалмера в пустыню Тар был не так уж утомителен, зато сопровождался изматывающей слабостью от банального пищевого отравления. Никогда не знаешь, где поджидает засада. Невинный на вид банановый пирог из «немецкой» пекарни оказался коварным лакомством.

По прибытии из Раджастана в Дели я переночевала в каком-то загаженном клоповнике на Пахаргандже — и все же это было лучшее место для быстрого транзита через этот огромный, похожий на шумный базар, хаотичный город. Ободранная дыра носила снобское название «Замок Кайзера». Если бы кайзер увидел свой замок, его бы хватил удар. Сталактиты из грязи, пыли и какой-то жирной сажи в ванной и под кроватью выглядели так устрашающе, что даже не хотелось гадать о происхождении данной субстанции.

…Декабрь был почти морозным, утренний туман заползал под одежду; из него появлялись и снова исчезали смутно различимые призрачные фигуры, закутанные в шали. Наконец, воронка города выплюнула такси на шоссе. После четырех ничем не примечательных часов такси наконец свернуло с оживленной главной дороги и затряслось на щебенке, маневрируя между выбоинами. Поля были все еще покрыты клочьями того же молочно-белого холодного тумана, но пейзажи изменились. Теперь доминировали сельские просторы, цивилизация осталась позади.

…Городок был заполнен толпами; плотные бесконечные людские потоки расступались перед медленно движущимися машинами. Приближение полнолуния, казалось, подстегивало и людей, и животных. Орали громкоговорители, гудели машины, завывала оглушительная музыка. Тут и там, прямо на дороге, люди простирались в пыли; некоторые ели, другие торговали; матери кормили грудью, многие пели. Разрозненные отряды ошалевших школьников с приколотыми к форме бейджиками, садху^[16] в оранжевых одеждах, гуджаратские женщины с тяжелыми серебряными ножными браслетами, обезьяны и рикши, терзаемые непрекращающимся экстазом, двигались в унисон, словно этой грандиозной постановкой управлял невидимый дирижер. Нет, это место точно не походило ни на Ришикеш, ни на Гоа. Комфорт гостевых домов, кафе и джус-баров для европейских туристов остался далеко позади, будто ничего этого и не существовало. Мне ничего не было известно об этих традициях, об этом городе, о том, что ждало впереди.

Кроме чая с печеньем и бананов я уже четыре дня ничего не могла есть. Голова была пуста и звенела даже приятно. И все же это не остановило меня от того, чтобы пройти половину парикрамы^[17], — десять километров, — за три с половиной часа, в состоянии полной амнезии. Даже когда безумный нищий начал целовать мои босые ноги, благословляя на путь, я не отшатнулась. Не было ни сил, ни желания уклоняться от уважительного прикосновения его грязных пальцев и губ. Теперь волны коллективного безумия сменились размеренностью движения. Холодная шероховатость асфальта обжигала подошвы босых ног, мелкозернистая мука пыли, поднимаемая тысячами паломников, взрывалась фонтанчиками нежной пудры между пальцами ног. Не было никаких признаков усталости, лишь опьяняющая, наполняющая легкость бытия. Вместо просветления на меня снизошло какое-то чистое и детское счастье. Наверное, это и был долгожданный путь и кратковременная реализация.

…Какого-либо «приглашения» остаться я не почувствовала, но была уверенность, что вернусь, чтобы увидеть этого неописуемого человека, это безумное место, поразившее меня до глубины души своей жесткостью и полным отрицанием любых ненужных ментальных конструкций. Эта земля уничтожала все чуждое ей, энергия святого холма вовсе не ощущалась святой, она выворачивала меня наизнанку, как перчатку. Место требовало полного подчинения и открытости, и я гадала, требуют ли эта йога и этот Учитель того же.

Проснувшись (вернее, очнувшись), я достала блокнот и карандаш и нарисовала лицо, закрытое черными очками. Набросок удался, но в уголках рта таилось что-то горькое. И в то же время выражение лица было спокойным и невозмутимым. В нем была и тяжесть Знания, и абсолютный покой.

Лежа на жесткой гостиничной кровати, я еще не знала, что проведу в этой стране много лет, что эта йога станет частью меня, а человек, чей портрет я только что нарисовала, станет моим Проводником.

…Последующие годы наполнили меня изумлением, восхищением, временами молчаливыми протестами и сомнениями, правдой о себе и мире. Затем пришло постепенное принятие: всего случившегося и того, чему предстояло произойти; внешнего и внутреннего, личного прошлого и коллективного настоящего. Гуру не только открыл мне истину о цели земного существования и причинах моего прихода в это тело. Йога, которой он обучал, показала все невидимые связи и результаты личных кармических деяний, приведших к нынешнему воплощению. Это была не просто разделенная и объясненная мудрость, а внутреннее знание, ставшее частью меня.

Ничто из того, что я слышала или видела на королевском смашане^[18] в те годы, не вписывалось в привычные рамки, не укладывалось в узнаваемые закономерности. Незнакомая реальность выпирала из всех форм, как тесто, разбивая любые сосуды, в которых булькал эликсир здравого смысла.

Все попытки осмыслить не-событийность происходящего неизбежно вызывали еще большую путаницу. Упрямый логический ум упорно отвергал все, чего не было в его каталоге. Поначалу он снова и снова выдавал одну и ту же мысль: кто продюсер этого болливудского шоу? Кто умело расставил все эти декорации и подобрал диковинные аксессуары сцены «Дворец и Гуру»? Внешность Учителя поражала: белоснежные одежды, золотые перстни с драгоценными камнями, резной посох в виде черной змеи, тяжелые гирлянды рудракш на широкой груди и уверенная походка… Его ацтекские черты лица были выразительны и полны силы и воли. И даже парочка повсюду сопровождающих его ротвейлеров вела себя так, словно их обучили позировать. Все это казалось заранее отрепетированным, срежиссированным до совершенства. Но вряд ли кто-то кроме самой Жизни отточил эти детали.

Он был совершенным Хозяином совершенного места, последнего места назначения и первой станции прибытия к себе настоящему. Впрочем, чтобы умерить пафос дифирамбов, он часто шутил, что совершенен в своем несовершенстве. Юмор, иногда даже сарказм, был необходим, чтобы ученики познавали величие собственного Духа без отрыва от так называемой нормальной повседневности. Потому что в этой сказке можно было заблудиться.

Услышанное придавало сил, поддерживало и вдохновляло. То, что я делала, меняло мою жизнь. И эпицентр перемен был здесь, в старом белом особняке среди зелени древнего смашана. Находиться рядом с Учителем, транслирующим законы Вселенной, означало присутствовать в поле Абсолютного Разума.

…Неподвижность амальгамы водной глади сонного пруда отражала величественные резные арки и купола дворцов. Шепот эха пустых колоннад, внезапные вспышки полета стремительных стай зеленых попугаев и переливчатые веера хвостов танцующих павлинов, яркость бугенвиллей — все это создавало фон для непрекращающегося действия в состоянии бездействия. Здесь течение жизни расслабляло разум, вызывая почти наркотическое погружение в красоту бытия.

Идея написать книгу возникала и исчезала несколько раз, как взмах крыла бабочки или ускользающая тень птицы; однажды возникнув на периферии сознания, она уходила, только чтобы вернуться. Без полного погружения в жизнь этого места описать Учение и этого Учителя было невозможно. Следовало добровольно раствориться в тяжелой и обволакивающей энергии хозяина этого места, самого древнего смашана, в мерном течении здешней жизни.

Расплывчатое и несформированное вначале стремление придать словесную форму изумлению, всякий раз охватывающему меня при виде Учителя, при звуках рога перед пуджей^[19], во время непрекращающегося свидетельствования Знания, которым он делился, постепенно крепло.

Тринадцать лет спустя, самонадеянно объявив Учителю, что время для написания его биографии пришло, я обнаружила, что объективно описать этого человека по-прежнему невозможно. И не только потому, что я была его ученицей, находившейся в его присутствии недели и месяцы. Но и оттого, что стандартный набор дат — рождения, образования, значимых событий — звучал сухо и второстепенно и не имел особого значения. Масштаб личности и кажущаяся абсурдность некоторых ключевых явлений его жизни делали задачу практически невыполнимой. Некоторые рассказанные им самим факты, хотя и подтвержденные абсолютно вменяемыми очевидцами, было трудно принять и осознать. Логика противостояла напору мифов и легенд, относя их к категории предрассудков и вымыслов.

Возможно ли вообще описать цвет неба или природу ветра? В какой-то степени да, так как существует набор критериев; нужно просто действовать в рамках терминов и концепций, и таким (почти научным) способом головоломка может быть разгадана. Однако эти методы хороши лишь для теорий, созданных человеком. Науку о душе преподают в нелицензированных университетах, авторитет которых неоднозначен, а преподавателей аттестуют только небесные комиссии.

Подобные мысли преследовали меня в книжном магазине на Черч-стрит в Бангалоре, в обширном разделе биографий, где я пыталась найти правильный формат для будущей книги.

Магазин был завален тоннами пестрой макулатуры, и многим авторам вообще следовало бы запретить писать. Но писательская полиция явно бездействовала, что было мне на руку. Листая биографии Мао и Папы Римского, Ауробиндо^[20] и Дега, Билла Клинтона и Далай-ламы, я поняла: большинство свидетельств об этих людях пронизывала индивидуальность рассказчиков, и их эмоции зачастую брали верх над объективностью. Факты подтверждались исключительно своей общеизвестностью.

Биографии современных духовных лидеров были либо сухими и намеренно объективизированными, либо восторженно-банальными. Некоторые книги были полны чрезмерного энтузиазма и эмоций; даже неопровержимые факты вызывали предсказуемый скептицизм. Стоящие за этими публикациями мотивы были понятны: распространение еще одной «благой вести», обеспечение рекламного продвижения, тонко завуалированный маркетинг. Хотя, справедливости ради, некоторые книги были увлекательны и не тронуты этой невидимой плесенью.

Руководство «Как писать биографию» предлагало лишь скучный набор стандартных разделов. Автобиографии цинично подмигивали с полок и предлагали отмеренные дозы объективности. Наиболее честный и лаконичный формат жизнеописаний, который удалось выловить из густого и мало аппетитного книжного варева, был представлен сборником некрологов знаменитостей, изданным The New York Times. Его страницы содержали сухие емкие и интересные факты. Критика подобного стиля была бы неуместной.

Разочарованная, я вышла из душного книжного магазина и махнула рукой, подзывая авто-рикшу. Мелкий дождь барабанил в лобовое стекло, оранжевые брызги сорванных с ветвей тюльпанового дерева соцветий яркими кляксами пометили мокрый асфальт. Глубоко вздохнув, я поняла: книга уже была написана и ждала, чтобы ее тайно вынесли из астральной библиотеки; ее нужно только немного переформатировать. Редакцию надо делать деликатно, с любовью, не меняя узора, сотканного рассказами очевидцев, почитателей и последователей, друзей, скептиков и агностиков.

Полотно будущей картины уже было разложено на подрамнике абсолютного и бесспорного существования йогина, философа и сиддхи^[21], чью судьбу все еще меняли невидимые силы, теневые писатели Книги всех Судеб.

Примечания

12

Ашрам — скит, школа, резиденция или жилище для духовной практики, религиозной или йогической дисциплины.

13

Рудракша — высушенные семечки священного вечнозеленого дерева элеокарпус, используемые шиваитами в качестве четок (мала) для чтения мантр и поклонения. На санскрите это слово означает «глаз Рудры» (Рудра — одна из форм Господа Шивы).

14

Халахала — согласно индуистской мифологии, смертельный яд, который был выделен из Молочного океана (космического мирового океана) во время его пахтания. Дэвы (боги) и асуры, низшие божества, также называемые «демонами», «полубогами», находящиеся в оппозиции к богам, взбивали мировой космос для получения нектара бессмертия, или амриты. Сам Господь Шива выпил этот яд, спасая все существа от смертоносных испарений яда.

15

Сансара — фундаментальное убеждение различных индийских религий. Повторяющийся цикл смертей и перерождений. Иногда его характеризуют терминами «переселение», «кармический цикл» и «повторяющиеся реинкарнации».

16

Садху — йог, индуистский аскет, святой человек, мудрец, тот, кто отказывается от мирской жизни, всего имущества и ведет простую жизнь, занимаясь садханой (практикой).

17

Парикрама (обход) — традиционная религиозная практика. Парикрама вокруг священного Говардханского холма (в округе Матхура, штат Уттар-Прадеш) — обход длиной около 21 километра (или 13 миль). Ритуал, совершаемый тысячами верующих в качестве духовного очищения. Дандават Парикрама — совершается путем простираний, подобных «вытянутому посоху» (данда), лежа плашмя на земле. Некоторые садху совершают 108 простираний на одном месте, прежде чем перейти к следующему, и на завершение этой аскезы уходит несколько месяцев.

18

Смашан — место кремации

19

Пуджа — религиозная церемония, поклонение, ритуал.

20

Шри Ауробиндо (1872–1950) — известный гуру, поэт и духовный реформатор, основатель интегральной йоги. Этот индийский философ, йог, махариши и индийский националист, урожденный Ауробиндо Гхош, в ранние годы работал журналистом. Присоединившись к индийскому движению за независимость от британского колониального господства, он был одним из его влиятельных лидеров до 1910 года. Став духовным реформатором, он представил свои идеи духовной эволюции. Во время пребывания в тюрьме Шри Ауробиндо испытал мистические и духовные переживания. После освобождения переехал в Пондичерри, оставив политику ради духовной работы. Шри Ауробиндо разработал интегральную йогу; центральной темой этой системы является эволюция человеческой жизни в божественную жизнь в божественном теле. В 1926 году с помощью духовного соратника Мирры Альфассы (известной как «Мать») был основан Ашрам Шри Ауробиндо.

21

Сиддха — реализованный йогин, совершенная душа, мудрец, существо, достигшее высочайшего уровня состояния ума.

Сиддхи — сверхъестественные или паранормальные способности, полученные в результате интенсивной йогической практики. Существует восемь сиддх, которые дают власть над пятью элементами. Само слово означает совершенство, достижение, факт или неоспоримое завершение, мастерство, безупречность.