Неоправданная жестокость

Кира Светлицкая

Мне кажется, в последнее время остро ощущается потребность в духовном, настоящем, заставляющем задуматься. Я боюсь обещать, что мои работы сумеют закрыть эту потребность, но втайне надеюсь на это. Мой сборник о настоящей жизни (порой несправедливой, но такой интересной) и настоящих людях (совершенно разных: иногда жестоких, иногда сумасшедших, иногда старательных и изнемогающих, но не перестающих надеяться и верить).

Завод в Новосибирске

Дорога к свободе выстлана трудом, а труд — это всегда тяжелая ноша.

Мартин Лютер Кинг

В сравнительно небольшом заводе в Новосибирске с самого раннего утра и до поздней ночи не стихал шум станков. Собирали все: бронепозда, бронеавтомишины, бронекатера, военно-санитарные поезда, истребители образцов Як-7, Як-9, снаряды и еще всякую мелочь. Хотя на войне все — не мелочь. Вроде сейчас глядишь, пуля для автомата, чуть меньше шести сантиметров, а ведь кто-то ее сделал. Кто-то потрудился… Известно, кто. Дети.

Кое-кто, совсем маленький, стоял на деревянных подставках. Хотя, это сейчас так обозвали. Подставка! То была коробка из-под снарядов, только и всего. Стояли они на этих коробках, чтобы дотянуться до станков. Кое-кто постарше доставал и сам. Все стоят, каждый у своего станка. На них посмотришь — словно на взрослых глядишь. Под глазами у всех синяки, на лице усталость невыносимая, тяжелая, ее не смыть водой, не убрать сном, ее, вообще, не убрать. Между бровок у них залегла морщинка, оттого что брови их постоянно сведены к переносице, то ли от хмурости, то ли от сосредоточения. На пальцах мозоли. А как им не появиться, когда по сто пятьдесят снарядов в день делают?

В восемь часов вечера завод прекращал свою работу. Завтра в шесть утра он вновь ее начнет. Опоздать нельзя, ни на минуту. Это значит, всех подставить, подвести, задержать! А главное не только тех, кто здесь трудится, но и тех, кто трудится далеко отсюда… Тех, кто жизнью рискует ради всех и ради тех, кто тут работает.

Девочки и девушки всех возрастов от одиннадцати и до восемнадцати снимали запачканные фартуки и платки, небрежным жестом поправляли спутанные волосы и расходились. Кто домой, а кто здесь оставался, ночевать в цеху. Мальчики были помладше, от одиннадцати и до четырнадцати, остальные уходили на фронт… А те, кто помогал на заводе также отправлялись либо домой, если такое место, конечно, было, либо вместе с остальными ночевали в цеху.

Девушка с серыми, как камни у северной реки, глазами и холодного оттенка темно-русыми волосами, в темноте осеннего вечера походившим по цвету на ее глаза, никуда не спешила. Она провожала подруг и друзей с мягкой улыбкой, иногда пожимая им руки, иногда обнимая. Попрощавшись обязательно со всеми, она махала им на прощание платком, стоя в дверях завода. Затем она обыкновенно разворачивалась на пятках, пряди ее коротко стриженных волос, немного недостающих до плеч, подлетали, чуть кружась, а затем привычно обрамляли ее уставшее круглое лицо, в котором не было чего-то особенного или красивого, но было что-то приятное и нежное. Девушка приходила в цех, где к тому времени уже собирались все, кто ночевал тут.

После четырнадцатичасовой смены, что повторяется изо дня в день, из недели в неделю и из месяца в месяц, ничего не хотелось. Все ложились на чем придется и, почти всегда, просто молчали, а если и говорили, то совсем тихо, ведь сил попросту не было. Наша героиня села на какие-то тряпки, оправив свою большую потертую рубашку. На нее поглядела, лежащая рядом на таком же тряпье, кудрявая шатенка с живыми, похожими на змеиные, глазами.

— Проводила? — скучающе спросила, лежащая девушка, положив руку под голову и перевернувшись на бок.

— Проводила, — тихо прозвучал ответ, короткая улыбка озарила круглое лицо.

Кудряшка фыркнула и спросила очень тихо, прикрыв глаза.

— О чем сегодня помечтаем?

— О школе… Как бы мне сейчас хотелось написать что-нибудь в тетрадь… Вывести каждую циферку числа, записать классную работу…

— Ну, нет! Не о школе. Школа уж на этой неделе была. И на прошлой неделе ты ее вспоминала, и на позапрошлой… И вообще! Тебе-то хорошо говорить, ты отличницей была!

— Так если б ты старалась, а не с мальчишками после уроков гуляла, то тоже отличницею бы быть могла, — девушка ласково улыбнулась.

— Все уж! Только не школа!

— Тогда давай помечтаем, что мы доктора! — героиня наша легла и, сложив руки на живот, прикрыла глаза.

— Да, мне уж лучше доктором не быть, а то таких диагнозов понаставлю…

— Тогда будь медсестричкою!

— А что? Неплохо. Ничего важного не делаешь, только с докторами чай пьешь! Хорошее дело!

— Тебе бы лишь бы отдыхать! — она хихикнула.

— А тебе, что, работать охота? — серьезно спросила ее подруга.

Собеседница молчала. Молчание показалось слишком долгим. Кудряшка приподнялась на локтях и взглянула на свою соседку. По белой ее щеке катилась слеза. Она чуть блестела в темноте старого цеха. Совсем незаметно. Слезинка быстро скатилась, оставив после себя влажную дорожку.

— Не хочу я завтра просыпаться, — сказала девушка, жмурясь, чтобы прекратить поток слез.

Подруга обняла ее, поглаживая по спине. Обе горько заплакали, но совсем тихо, чтобы никто их не услышал.

Утро, ждете вы его или нет, все равно начинается. В пять сорок все дети, работающие в сравнительно небольшом заводе в Новосибирске стояли за своими станками, готовые в любой момент начать трудиться. Ведь опоздать нельзя, ни на минуту. Это значит, всех подставить, подвести, задержать! А главное не только тех, кто здесь трудится, но и тех, кто трудится далеко отсюда… Тех, кто жизнью рискует ради всех и ради тех, кто тут работает.