Неоправданная жестокость

Кира Светлицкая

Мне кажется, в последнее время остро ощущается потребность в духовном, настоящем, заставляющем задуматься. Я боюсь обещать, что мои работы сумеют закрыть эту потребность, но втайне надеюсь на это. Мой сборник о настоящей жизни (порой несправедливой, но такой интересной) и настоящих людях (совершенно разных: иногда жестоких, иногда сумасшедших, иногда старательных и изнемогающих, но не перестающих надеяться и верить).

Какое счастье…

Как написать дипломную работу за три дня? Секрет очень прост! Нужно всего лишь не спать, почти не есть и не отлипать от компьютера ни на секунду! Именно так я и делаю.

Сегодня на завтрак кофе, на обед кофе, на ужин кофе, и даже сейчас, глубокой ночью я пью этот ужасный кофе, который теперь не помогает. А в голове только Вавилов, его наследие и коллекция семян… Научный руководитель предложил тему: «Вклад Николая Вавилова в науку». Я тогда подумал: «Что может быть проще и быстрее?» — что угодно, но не это! Только одно описание его экспедиций способно ввергнуть в страх такого лентяя, как я! Но теперь выбора нет, собственно, как и времени.

Текст трудов Вавилова, который я читал плыл и размывался. Буквы отплясывали польку, а мой мозг наотрез отказывался их воспринимать. Глаза стали слипаться, голова опустилась на стол, и я постепенно проваливался в бездну сна, однако прежде чем она поглотила меня полностью, я не переставал думать о Вавилове. Вавилов, Вавилов и только Вавилов…

Так выглядит рай? Может я умер от переутомления? Я стоял на зеленом холме, окруженном пшеничным полем. Куда бы я не взглянул, все было устлано золотым ковром. У этого ковра нельзя было разглядеть ни начала, ни конца. Он был таким же ярким и сочным, как само солнце, свет которого он отражал. От красоты переливов колосков на ветру замирало дыхание. Это выглядело, как маленькие волны, вдруг появившиеся в штиль.

— Красиво, правда?

Я резко обернулся. Позади меня стоял чрезмерно худой старик с неухоженной бородой и отросшими волосами с сильной проседью. Щеки его впали, а одежда сидела мешковато. Но внимание мое привлекли темные глаза, которые я уже где-то видел. В них было много добра, но оно было словно затуманено печалью и следами глубоких дум.

— Да, очень красиво… — только и сумел ответить я.

Старик оглядел меня критическим взглядом почти без интереса.

— Кто вы такой? — вяло спросил я, ответив ему тем же взглядом.

— Кто я?.. — как-то отрешенно сказал он, теперь смотря уже будто сквозь меня. Казалось, ему было сложно осознать какой-то до невероятия простой факт. Он спустился к подножью холма и сел прямо на границе нашего зеленого острова и золотого моря. Я последовал за ним и сел напротив. Он поднял на меня темные глаза, крутя в руках пшеничный колос, и вновь заговорил, — Я Николай Вавилов.

Мое удивление невозможно было передать словами! Даже в Великом Русском Языке нет ни единого подходящего выражения! Везде этот ученый! Наверное, стоит сказать спасибо, что он хотя бы без своих бумажек с результатами всяких исследований… Как я устал от его имени, наследия и всего остального! Да и вообще, человек предо мной, как-то слабо похож на здорового мужчину, с округлыми щеками и ровными усами. Я непроизвольно засмеялся то ли от нервов, то ли странности ситуации.

— Что ж, тогда я Иосиф Сталин!

В мертвой тишине что-то еле слышно треснуло. Старик сломал пшеничный колос. Я прочистил горло.

— Значит, Сталин вам не по душе…

— Как мне может быть по душе человек, по вине которого я оказался в тюрьме?

— Вы были в тюрьме?! А когда же вы ездили в экспедиции по всеми свету и собирали ваш генный банк?

— В тюрьме я оказался только в 1940-м году и не должен был там надолго задержаться, меня приговорили к расстрелу.

— Вас?.. Но за что?

— Почему ты так удивлен, мой мальчик? Может я самый опасный из преступников?

— Я студент Саратовского аграрного университета, который носит ваше имя, каким же вы можете быть преступником?

Впервые за все время он улыбнулся.

— Рад это слышать… Видимо теперь все поменялось. Скажи, кто я для людей твое времени?

— Вы великий и уважаемый ученый, я даже пишу проект о вашем вкладе в науку. Но вы не ответили на мой вопрос. За что вам был вынесен такой приговор?

Теперь он неестественно рассмеялся.

— «Занимался вредительством, был врагом народа, изменял родине, являлся шпионом и человеком антисоветских убеждений», — вот, что писалось в моем протоколе. Это убивало меня изнутри. Все мои высокие цели, все стремления рухнули, как карточный дом! Я мечтал изучить растения, искоренить их болезни и избавить людей от голода навсегда. Я до сих пор помню то неверие, то тяжелое ожидание, ту призрачную надежду спастись от этого ужасного решения суда. И я спасся, но не так, как хотел бы. Приговор был изменен на двадцать лет тюремного заключения, из которых я смог прожить лишь три года. Три адских года… Были запрещены прогулки, передачи, у меня и мыло-то не было!.. Уже тогда шла война, еды было катастрофически мало, я голодал. Еще и подхватил воспаление легких! Так я умер. И знаешь, мой друг, умирать совсем не больно, но жить…

Эти слова прозвучали жутко, по спине пробежал холодок. Почему-то я так искренно поверил в то, что разговариваю с Вавиловым. Но он мертв. Пока я разбирался в собственных мыслях, старик обратился ко мне.

— Не знаешь ли ты, что теперь с моей коллекцией семян? Надеюсь, она послужила добрую службу и накормила хоть кого-нибудь во время войны.

— Знаю! О, еще как знаю! Это любимая присказка нашей преподавательницы, когда слишком много человек из аудитории выходят в туалет или еще куда-то, она всегда ее рассказывает, но в ее правдивости я ни на секунду не сомневаюсь. Ваша коллекция во время войны находилась в вашем институте в Царском Селе, работники отказывались рассматривать запасы злаков, как еду и сохранили крупнейшую в мире коллекцию, несмотря на перебои электричества и отсутствие отопления. После этого наша преподавательница обычно добавляет: «А вы не можете просидеть без воды и туалета даже часу!» — я улыбнулся глупым воспоминаниям.

— Какое счастье… — сказал Вавилов и лег прямо в пшеницу.

Я хотел встать, но смог только открыть глаза. Прежде, чем осознать, где я, в голове пронеслась страшная мысль: «Человек мечтал накормить весь мир, а сам умер от голода…» Я ясно увидел собственный рабочий стол, за которым столь успешно заснул. Всюду лежали бумаги, а в голове лишь Вавилов, Вавилов и только Вавилов…