Ателье Мадам Пикок

Кристина Юрьевна Юраш, 2023

Угодила замуж без своего согласия и ведома!Он не пропустит ни одной юбки. Я не пропущу ни одних штанов. Он – богатый кутила, владелец газеты, а я – простая швея Винаретта.И все бы ничего, только мой супруг влюблен в таинственную, эпатажную мадам Пикок. Ею увлечен весь высший свет во главе с самим принцем. Никто не знает кто она, никто не видел ее лица. И по счастливой случайности, это незнакомкой оказалась тоже я.

Глава восьмая

Я взяла листок и стала старательно выводить заявление.

— Вот! — протянула я листок, промахнувшись пером и посадив кляксу на чью-то папку. — Я прошу вас принять меры!

— Ага! Понятно! Ну, он посидит в камере до утра! — кивнул констебль, читая мои каракули.

— Спасибо! — обрадовалась я, выдыхая и вставая со стула. — Я могу идти? Вы не подумайте плохо! Я — действительно швея! Швея!

— Куда? Опять? Нет! Будем тебя перевоспитывать! — кивнул констебль. Мне показалось, что я ослышалась. — Посидишь в камере, подумаешь над своим поведением! Отведи ее в свободную камеру! А я смену закончил! Все!

Констебль снял фуражу и вытер со лба пот.

— Нет, нет! — сопротивлялась я, когда меня вели мимо закрытых камер, в которых спали алкоголики, тунеядцы и мелкие воришки, пойманные на срезанных кошельках.

— Прошу! — заметил молоденький лейтенант, открыв дверь ключом и скрипнув решеткой. — Вот такой суровый у нас констебль. Ничего! Здесь ты будешь надежно спрятана до утра. Утром тебя отпустят! А я может, даже загляну к тебе на огонек? А? Сделаешь скидочку?

— Ну, сильно скинуть цену я не могу, — прикинула я, зная, сколько труда и усилий стоит пошить мундир! Особенно парадный! — Но маленькую сделаю!

— Ай да молодец! — обрадовался лейтенант, прощаясь с констеблем, который уже вышел за дверь. Не прошло и десяти минут, как в участок ввалились жандармы, ведя согнутого в дугу полуголого мужика.

— Эй! Посторонись! Поймали! Показывал женщинам фокусы в темном переулке! — усмехнулись ребята, таща раздетого мужика. — Дамы жаловались! Прибежали и сказали, что там мужик совсем замерз, раз такой маленький! Просили срочно его обогреть!

— В камеру его! — бросил лейтенант, оставшись за главного. Видимо, он ужасно этим гордился.

— Так свободных нет! — послышались голоса. — И выпустить некого!

И тут я поняла! Это — мой шанс! Главное — напомнить о себе!

— А как же я? — спросила я, мило улыбаясь и всем видом показывая, что я — сама безобидная во всей тюрьме. — Может, я?

— Ну… — заметил лейтенант, задумчиво глядя то на мужика, то на меня. — А, ладно! Выпускайте ее!

Я несказанно обрадовалась, когда ключ повернулся в решетчатых дверях, а меня извлекли в коридор.

— Спасибо! Благодарю! — выдохнула я, видя, как мужика заталкивают в мою камеру. — Я вам очень признательна! Обещаю, что больше не буду кричать не улицах!

И тут я почувствовала, как на плечо легла рука!

— Куда пошла!

–А тебя сюда! — усмехнулся молодой лейтенант, хватая меня за плечо и вталкивая меня в соседнюю камеру. — Сказали до утра, значит, до утра!

Двери за мной закрылись, а я замерла, очутившись в темноте. Ладно, пусть так! Главное, чтобы подальше от этого маньяка!

Только-только я сделала шаг, пытаясь привыкнуть к темноте, как вдруг до меня донесся шум. В камере кто-то был. И мысль об этом заставила меня вздрогнуть! А вдруг меня посадили к какому-нибудь пьянчужке или воришке?

Но на самом все было куда страшнее!

— Драсте, — послышалось сладострастное и тихий смех. Я всем телом бросилась на решетку, но потом поняла, что жандармы уже ушли, и мрачный коридор опустел.

— Выпустите меня отсюда! — крикнула я в отчаянии, пытаясь высмотреть хоть кого-нибудь в конце коридора.

— Как там было? И в горе, и в радости, и в тюрьме, — заметил насмешливый голос из темноты. — Иди сюда! Садись!

— Нет, я постою! — гордо заметила я, берясь за ржавые прутья. — Эй! Это какая-то ошибка!

— Ты собираешься стоять всю ночь? — послышался зевок из темноты. — Дружочек, смотри и учись, как надо! Девушка стоит всю ночь! А ты после пятой требуешь перерыв!

— Да! Я собираюсь стоять всю ночь! — ответила я, ужасаясь тому, что меня посадили с ним в одну камеру.

— Знаешь, есть у меня один орган, который начинает завидовать твоей стойкости, — послышался голос, а я вспыхнула румянцем. — Его называют честь.

Я мужественно стояла, облокотившись на толстые прутья решеки. Глаза привыкли к темноте. И в этой темноте я видела вальяжно развалившийся на скамейке силуэт. Дитрих и здесь умудрялся сидеть так, словно король на троне.

Ноги ныли, я со злостью смотрела на коротенькую скамейку, сомневаясь. В коридоре тускло горел светильник. Неподалеку раздавался забористый храп узника из соседней камеры.

— Садись, — милостиво хлопнула по уголку скамейки рука в черной перчатке. Двигаться Дитрих не собирался.

Закинув одну ногу на другую так, что одна нога стояла на полу, а вторая находилась параллельно полу, Дитрих смотрел на меня снисходительным взглядом.

— Тебе же сказали отсидеть в камере, а не отстоять! Отстаивать нужно правду, а в камере отсиживают. Хотя, женщины такие удивительные создания, что им тяжело стоять и сидеть. Они всегда норовят лечь. По-крайней мере, так делает большинство женщин при виде меня, — заметил он, пока я поражалась размерам его самомнения.

— Тфе! — хмыкнула я, но присела на край скамейки, понимая, что до утра не отстою. Но при этом демонстративно отодвинулась подальше.

— А ну-ка? — усмехнулся Дитрих, потянув ко мне руку. Он взял меня за подбородок и слегка повертел мое лицо туда-сюда, пока я с возмущением пыталась отцепить его руку от своего лица.

— Ты напоминаешь мне одну девушку. Которую я знал давным-давно, — заметил Дитрих, а мне наконец-то удалось отцепить его руку и стереть след его прикосновение о плечо.

В голове зрел план, пока я поглядывала профиль сидящего рядом. Я не собираюсь сидеть в одной камере с этим человеком! Я вообще хочу забыть его, как страшный сон! К тому же у меня лежит много заказов, которые я, обычно, шила по ночам!

Эх! Была — ни была!

— Помогите! Насилуют! — крикнула я, сдирая с плеча платье и бросаясь всем телом на решетку. — Прошу вас! Помогите!

— Кто? — осмотрелся Дитрих. — Кто посмел и без меня?

В коридоре вспыхнул ослепительный свет светильника. На мои крики прибежали дежурные.

— Он… он ко мне пристает, — прошептала я, делая испуганные глаза и косясь в сторону Дитриха. — Помогите! Я прошу вас!

А вдруг его за это посадят по-настоящему? Было бы хорошо! Одной неприятностью было бы меньше!

— Ему? — спросила охрана, которая, видимо, сама была не прочь вздремнуть часок, а тут мои душераздирающие крики.

— Нет, мне! — со злостью выпалила я, зная, что свободных камер нет. А вдруг выпустят?

— И куда ее? — переглянулись жандармы, зевая и негодуя, что их разбудили. — Все камеры битком забиты! Хотя, можем к этому, который жену убил по — пьяни! Или к маньяку!

Я перепугалась, с досадой понимая, что план не сработал. И лучше бы мне остаться здесь!

Стоило только полицейским уйти, я вернулась на место, демонстративно отодвинувшись на край.

— Значит, ты решила так? Да? — заметил Дитрих, когда в тюрьме воцарилась тишина. — Ну, хорошо!

Внезапно он крикнул: «Насилуют! Помогите!!!».

Я даже вздрогнула от неожиданности, покосившись на него. Снова в коридоре вспыхнули факелы и послышались спешные шаги.

— Ребята, полегче! Я просто хвастаюсь! — рассмеялся Дитрих, запрокидывая голову. На нас обрушился поток таких отборных ругательств, что покраснели даже стены, а потом ленивые шаги удалились.

— Ты — Винаретта, кажется? Можно я буду называть тебя Вин? Так вот, Вин, рассказывай, кто ты, откуда? — лениво спросил Дитрих. Видимо, ему было скучно.

— Швея… Из того места, откуда обычно появляются дети, — буркнула я, не желая распространяться о себе.

— О, так мы земляки! — усмехнулся Дитрих, которому было явно скучно.

— Нет, вы из соседнего места, которое находится сзади, — съязвила я, глядя на него. Не хватало, чтобы я еще отчитывалась! — Я еще помню вашу заметку про «Беглых дочерей».

— Ай, — поморщился Дитрих. — Так я еще ласково. Нежно, можно сказать!

— Ласково? Да у меня были такие неприятности! — возмутилась я, глядя на него с затаенной обидой и жаждой отмщения.

Дитрих зевнул и потянулся. Я нахохлилась, чувствуя, что камере не так уж и тепло. Зябко поежившись, я втянула сопли. Глаза слипались после долгих бессонных ночей. Я вспоминала, чьи заказы лежат у меня на столе. Нужно будет…

Я зевнула, чувствуя, что глаза почти слиплись. Мне казалось, что я лежу у себя, на втором этаже мастерской, на старенькой кровати и смотрю на стену, на которой висели рисунки из модных журналов. Роскошные дамы в роскошных платьях улыбались глупыми улыбками. Платья оживали, словно по волшебству. Я видела роскошный зал, реверансы и поклоны. Шуршание юбок, легкий, непринужденный смех, запахи духов и звон бокалов, которые берут с подноса. Все оживало, словно наяву. Мне казалось, что я стою в этом зале, окруженная вниманием со всех сторон. «Вильгельмина Анна Генриетта!», — позвал меня далекий голос, заставив проснуться.

— Эй, — усмехнулся Дитрих, а я вздрогнула, открывая глаза. Перед глазами была решетка камеры, а я…

… я уснула, привалившись к его плечу, а нос мне щекотала меховая опушка. Ему-то тепло!

— Фу! — улыбнулся Дитрих, смахнув пыль с того места, где покоилась моя голова. — Как неприлично!

Я промолчала, понимая, что это была месть за «соотечественников». Тогда почему он не стряхнул меня раньше с плеча? Сколько я так проспала?

— Я будил тебя, орал, требовал, чтобы тебя от меня убрали, — развлекался Дитрих, пока я морщилась. — Всю тюрьму перебудил. Но ты спала, как убитая.

«Спала, как убитая!», — проворчала я мысленно. Ну еще бы! Я сплю по три часа в день, чтобы все успеть!

— Пока ты спала, я придумал план побега, — заметил Дитрих, искоса глядя на меня.

— Неужели? — подозрительно напряглась я.

— Да! — самодовольно улыбнулся Дитрих. И тут же понизил голос до страстного шепота. — Я планирую дерзкий побег! Это — очень рискованно, опасно, но оно того стоит! Или ты хочешь просидеть здесь до конца ночи? Знаешь, вон тот бедолага в соседней камере…

Я прислушалась к храпу, понимая, о ком идет речь.

— Сидит здесь уже месяц. Просто о нем постоянно забывают, — вздохнул Дитрих. — Сэм, ты как?

Храп прервался.

— Намана, — послышалось ворчание. — Лучше, чем дома с этой сварливой гадюкой! Ик!

— Откуда вы это знаете? — спросила я, глядя на него с подозрением. — Вы что? Здесь постоянно бываете?!

Я округлила глаза от ужаса, понимая, что Дитрих вполне может иметь здесь прописку. За кого я вышла замуж? Вот это — позор!

— Что ты! — возмутился Дитрих. — Постоянно? Да ты меня обижаешь! План такой! Только учти, если кто-то об этом узнает…

Мне что-то не по себе. Я посмотрела на ржавую решетку окна, на ржавую дверь и убогие удобства. Потом я вспомнила, что у меня лежит гора недошитых заказов, за которыми придут утром.

— Хорошо, — согласилась я, понимая, что на кону моя деловая репутация. Я так растеряю всех немногочисленных клиентов! — Что нужно делать?

— Неужели? Ты согласилась? А с виду добропорядочная горожанка! Ай-я-яй! — изумился Дитрих, залезая в карман и доставая оттуда маленькую пилочку для ногтей.

— Это для чего? — спросила я, поглядывая то на решетку камеры, то на решетку окна.

— Пили решетку окна! — приказал полушепотом Дитрих. — А я буду отвлекать лейтенанта, чтобы он не слышал. Если что, скажешь, что тебе дурно! Поэтому ты возле окна. Поняла?

Я кивнула, ненавидя его всем сердцем! Это — не мужик! Это — ходячие неприятности. Как я хочу вернуться к обычной жизни, вы бы знали!

— Эй, лейтенант! — громко и требовательно произнес Дитрих, слегка растягивая слова. От этого появлялась чувство небрежности и пренебрежения.

Послышались шаги, а я встала ногами на скамейку и стала осторожно пилить решетку.

— Чего тебе? — спросил сонный лейтенант, на которого я мельком обернулась. — Что она там делает?

Я стиснула зубы, стараясь пилить очень тихо. Свежий ветер заставлял меня вдыхать полной грудью ночной воздух и придавал мне сил.

— На стену лезет, — нагловато усмехнулся Дитрих. Он стоял возле решетки, как бы закрывая обзор массивной фигурой. Я старалась пилить тихо, чувствуя, как на пальцы сыплется ржавчина. — У тебя никогда женщины на стену не прыгали, лейтенант, от экстаза?

— Чего тебе? — хмуро спросил сонный, от того и злой лейтенант.

— Дело есть, — произнес Дитрих. В его голосе чувствовалась улыбка.