Развод. Чужой ребенок

Лила Каттен (2024)

— Не дай бог, если Мила узнает правду рождения Веры, — со вздохом произносит свекровь.– Именно поэтому ты будешь продолжать молчать, мама, — резко отвечает ей мой муж.– Буду, — снова протяжной вздох. — Но правду все равно не утаишь. Она твоя дочь, а не твоей сестры и если Мила узнает…– Три года как-то удавалось скрывать мама и еще столько же смогу. Моя жена не узнает, что Вера мне родная дочь. Об этом знаем только мы двое и все._____Когда сестра моего мужа умерла, мы забрали ее дочь к себе и три года воспитывали как свою.Но так думала лишь я.Ведь Герман обманул меня. Обманул так жестоко, что для прощения просто не осталось места.

Глава 9

Истерика дочери проходит, но мы по-прежнему сидим с ней на небольшом диванчике. У нее большая и светлая комната, которую мы обставили с огромной любовью и комфортом, когда она подросла.

— Мам, — она зовет меня очень тихим и все еще дрожащим после слез голосом.

— Что, моя девочка? — наматываю кончики ее волос на палец, упираясь носом в макушку.

— Почему папа стал таким?

Этот вопрос не стал неожиданным.

И я все думала, как ответить нашей восьмилетней дочери правду, которую она поймет правильно. Поймет, что человек не робот, не машина… Но иногда, что-то внутри все же ломается.

Я отодвигаюсь от нее немного и жду, когда Оксана посмотрит мне в глаза.

— Ты ведь знаешь, кем работает папа?

— Угу, он пожарный. Спасает людей.

— Все верно, — с улыбкой убираю пару выпавших локонов за уши, продолжая говорить. — Это очень сложная и ответственная работа. И порой… Не все пожары можно потушить сразу. И не всех можно спасти, родная.

— Правда?

— К сожалению. И когда такое случается, это… это тяжело. Иногда нужно время, чтобы пережить.

— Как папе?

— Да.

Она смотрит на меня, затем опускает голову и ссутулившись говорит:

— Я думала… он больше тебя не любит.

— Что ты… Папа… он просто запутался, и ему нужна помощь.

— А почему он кричит? Мне страшно, когда он возвращается домой…

Шепчет так, словно рассказывает мне секрет, а мое сердце только что разорвалось от боли. Он должен слышать это. Должен понимать, что творит с нами всеми. Во что превращает нашу жизнь. Упертый и невыносимый мужчина.

Надеюсь, что он поймет это.

А пока…

— Оксана, посмотри на меня, пожалуйста, — жду, когда она сделает то, что я прошу. — Папа не причинит тебе вреда. Запомни это. Но, если ты видишь, что он в плохом настроении, посиди в комнате, ладно? Просто пережди этот момент, солнышко.

— Ладно.

Я не верю, что прошу об этом своего ребенка. Но и ничего другого я не могу предложить. Герман должен съехать на время. Пусть занимается лечением, а потом мы будем пытаться все исправить. Пока что это просто невозможно, если он считает меня врагом.

Я снова обнимаю Оксану и закрываю глаза, стараясь успокоиться самой.

— Мам?

— М?

— А можно к бабуле?

— Сейчас?

— Пожалуйста, мам. Я очень-очень хочу, — вцепляется в меня и сильнее обнимает, что я почти задыхаюсь.

Ведь когда я открываю глаза, я замечаю в небольшом проеме не до конца запертой двери моего мужа.

«Смотри… и слышь то, что происходит с нами всеми», — твержу ему мысленно и надеюсь, что глазами он это прекрасно читает.

— Конечно, милая. Бабушка будет очень рада.

Она не вскакивает на ноги, как это обычно бывает, если я говорю, что мы едем в гости к моим родителям. Она не кричит"ура"и не смеется.

Дочка встает, отпустив меня, и идет к своему шкафу, чтобы вытащить рюкзак и собрать необходимые вещи.

— Я пока что пойду оденусь, ладно?

— Хорошо.

Закрыв за собой дверь, я ступаю мимо Германа в спальню, зная, что он пойдет за мной.

Дверь в нашу комнату, я так же закрываю.

Он молчит и наблюдает за моим перемещением по комнате.

Наблюдает за каждым шагом.

— Так и будешь молчать? — не выдерживаю, вылезая из домашней одежды.

— Что ты ей сказала?

— О чем?

— Обо мне.

— Я сказала, что ее отец не причинит ей боли. И кричит он не потому, что маму разлюбил. А потому что у ее папы сложная работа и ему нужна помощь. Вот что я сказала нашей дочери, которая рыдала полчаса после твоего ухода.

Внутри меня было так много злости. Так много невысказанного.

Я же молчала, принимая его боль. Принимая его поведение и настроение. Я молчала, потому что я жена человека, который спасает жизни и, может быть, на стрессе, после увиденного и случившегося. Господи, да он же чуть не умер, спасая ребенка.

Я молчала, потому что так принято. Потому что так заведено. Потому что никто не поймет жену, которая уйдет от мужа, у которого ПТСР.

Но когда мой ребенок боится собственного отца. Когда он плачет, я переступлю через эти установки, вопреки тому, что скажут эти самые люди.

— Ты будешь молчать?

— А что я должен говорить?

Замираю с кофтой в руках и смотрю на мужа.

— Мы едем к моим родителям на выходные. Пожалуйста, отнесись к моей просьбе серьезно, Герман.

— Ты о том, чтобы разойтись?

— Я не говорила этого. Я сказала, что нам лучше пока что… — внезапно я осознаю, что до него будто ничего не дошло. — Господи, ты что не понимаешь ничего?

— Мил, просто уезжай. Мы поговорим потом.

Киваю, закусывая щеку изнутри.

— Ладно, — поднимаю ладони. — Хорошо.

Больше не говорю с ним ни о чем.

Видимо, съехать придется нам с дочерью.

Захожу к ней в спальню и нахожу Оксану уже готовой.

— Поехали?

— Ага. Я все взяла.

— Я тоже, — показываю ей свою небольшую сумку, потому что у родителей полно наших вещей.

Когда мы уже обуваемся, к нам выходит Герман.

Оксана не поднимает на него глаз, будто провинившаяся.

— Я вас отвезу.

— Не стоит. Такси нас уже ждет. Отдыхай, — отвечаю ему и с по-настоящему тяжелым сердцем выхожу.

Я люблю своего мужа. Но если все останется на том же уровне, то эта любовь быстро умрет в попытке оправдать мужчину, который причиняет лишь боль.