Бандит по соседству

Любовь Попова

— Зачем пришла? — Ты знаешь. Мне деньги нужны. — Я не плачу за то, что уже имел. Хочу развернуться, уйти, потому что по его взгляду ясно — ему плевать. — Стоять! Сюда подошла и на колени… — Ты же уже имел меня! — Заткнись и раздевайся. Посмотрим, чему я тебя научил. *** Он совсем не годится на роль мужа. Опасный. Красивый. Циничный. Именно такие мужчины портят юных, невинных девочек. Именно такие, как он, рушат семьи, соблазняя женщин. Так говорит мне мама. Я понимаю это сама. Но он словно специально снова и снова появляется в поле моего зрения. Поддерживает. Помогает. Дает советы. С каждым днем все больше подчиняет. Но я обещала маме, что буду держаться от него подальше. И я буду… Постараюсь. Ведь я прекрасно знаю, что он разрушит все мои планы.

Глава 6.

Лиза

— А ты почему сегодня дома? — заходит мама в нашу комнату, пока Мира читает, а я пытаюсь сосредоточиться на английском, который мне никак не дается. Скоро сессия, но маме плевать. Она считает мою учебу бесполезным занятием. — Лиза!

— Мам, ну, если я один день с ним не встречусь, то ничего страшного не будет!

— Ага, ничего страшного! Ты знаешь, сколько охотниц за твоим Мишей?

Моим. Как быстро он стал моим? За эту неделю, что я бегала к нему на свидания? Нет, я не спорю, вспомнить старые деньки, когда мы все вместе и на чемпионаты ездили и просто спортивные будни, было интересно, но как же я устала слушать о том, как он замечательный! От него самого. От Кристины. От матери. Спасибо, что хоть Мира молчит.

— Мам, никуда он не денется! Давай я пару дней помурыжу его, как раз к учебе подготовлюсь.

— За твою учебу плачу я, значит, мне решать.

— Да как я сессию-то сдам?

— А день тебе на что? Ты все равно ни черта не делаешь!

— Да как же, я же с Мирой по врачам!

— Все, не спорь! Времени у тебя было предостаточно, собирайся. Я слышала, как он тебе звонил.

— Ты еще и подслушиваешь?

— Пока ты живешь в моем доме и ешь мой хлеб, буду подслушивать, сколько хочу.

Я в очередной раз подчиняюсь. Через силу и стиснутые зубы, но все-таки иду приводить себя в порядок, бросив Мише сообщение, что, все же, смогу с ним встретиться. Никаких смайликов. Может, он как-то поймет, что я в не лучшем настроении?

Но Миша никого, кроме себя, не видит, и тут же радостно соглашается, посылая мне миллион сердечек.

Я кривлюсь, быстро наношу неброский макияж, надеваю короткое платье, но зачем-то запихиваю учебник по английскому и рабочую тетрадь в свой рюкзак.

— Ты надолго? — Мира на грани слез, а я ее обнимаю. Ну, что за плаксивая девчонка. — Мне так стыдно, что я сегодня потратила твое время.

— Ты глупости-то не говори! Мы зато как здорово с тобой прокатились. Врач нам много хорошего сказал.

— Но ходить я, все равно, пока не смогу.

— Не надо отчаиваться! Я же еще на курсы онлайн записалась по массажу. Так что буду сама тебе делать.

— А деньги?

— Мама даст. Да и вообще, я, может, скоро замуж за Мишу выйду, и тогда в деньгах мы не будем нуждаться.

— Думаешь, выйдешь?

— Ну, мама уверена, а мне стоит немного… — ладно, это не для детских ушей. — Короче. Перестань реветь! Это, все равно, никогда никому не помогало.

— А если ты выйдешь замуж, ты уедешь?

— Я возьму тебя с собой, малыш. Не переживай, — обнимаю ее крепко-крепко, а она меня в ответ. Ухожу, махнув рукой. Надеваю свои тонкие босоножки и пальто. Прощаюсь с матерью, что сощуренным взглядом осматривает мой внешний вид.

— Дай ему себя поцеловать.

— Ну, мам! — ладно, у него всю эту неделю лицо было распухшим, но скоро меня это не спасет.

— Что, мам? Я же знаю, что ты недотрогу из себя строишь. Надо все-таки показать мужику, что он может от тебя получить не только красивую мордашку. Все, иди.

Я лишь мельком замечаю, что она и сама накрасилась. Кого интересно ждет? Или сама куда-то собирается?

Выхожу в подъезд и невольно улыбаюсь. За эту неделю он преобразился. Сосед взялся за ремонт с большим энтузиазмом, хотя сам тут не появляется. Я только хочу нажать кнопку уже работающего лифта, когда мне приходит смс. Открываю и улыбка становится шире.

Миша сегодня не может со мной встретится. Очень извиняется и обещает подарить подарок, а я прыгаю, как маленькая. Он не может! Вот же лучший подарок.

Бросаю взгляд на свою дверь и спокойно вхожу в лифт, но выхожу на этаже выше. А там сразу на крышу, где есть ниша, в которой можно спокойно позаниматься. И никто не помешает. Только вот английский этот. Непонятно, зачем он вообще нужен в институте сервиса. Я же никуда из России уезжать не собираюсь!

Втягиваю ароматы осеннего Питера, когда вдруг чувствую среди них табачный, с запахом ментола. Почему-то по телу проходит горячая волна, а буквы на странице расплываются.

Я знаю этот запах. Даже смешанный с питерскими он вызывает внутри что-то очень яркое и волнующее. Живот тут же крутит от неясного страха, а голова поднимается с большим трудом.

Матвей стоит, оперевшись на парапет крыши. Вот только разглядывает не красоты питерские, а меня. Мне казалось, за неделю его образ стерся из головы, но я ошиблась. Вон он здесь, псих, толкнувший меня в объятия другого. Мне бы уйти, даже не смотреть на него, но я продолжаю сидеть, стиснув колени, и вглядываться в маленькие изменения, которые могли произойти с ним за неделю. Он побрился. И куртка у него сегодня не кожаная, а пуховик. Мерзнет, что ли? Хотя джинсы те же. А вот лицо. На нем появилось пару синяков. При сумерках их почти не видно.

— Привет, пигалица.

— Добрый день, — молчание с ним казалось фатальным, и я начала болтать. — Вы сделали отличный ремонт. В подъезде стало очень светло, и лифт работает. А еще у нас перестали ночевать бомжи. В общем…

— Так говоришь, словно это для вас всех делалось, — он отталкивается от парапета и идет ко мне, а у меня внутри все сжимается. Тут только один ящик, и, собственно, жаться особо некуда.

— Я знаю, что не для нас. — В этом мире вообще все ради денег. — Мне кажется, гуманность — это вообще не про вас.

— А как же устройство твоей безбедной жизни? Разве это было негуманно?

— Своеобразное благородство, — почти шепчу я, когда он собой весь свет закрывает, спускает взгляд прямо мне на коленки. Тянет руку, и я уже готова сопротивляться, когда он чуть касается ног, затянутых в капрон. А он только тетрадь забирает. — Эй!

— У тебя тут все неправильно. Совсем английский не учила?

— Мне было не до учебы.

— А, соревнования, тренировки. Я, кстати, нашел пару твоих выступлений.

Я поджимаю губы, но по телу разливается приятное тепло. Это он, получается, думал обо мне, раз искал в сети, как выступает Елизавета Лебедева.

Он листает тетрадь, изредка бросая на меня равнодушные взгляды. Но даже они смущают и вызывают желание прикрыться, хотя я, вроде как, в одежде.

— И как?

Матвей усмехается.

— Тебе мое экспертное мнение? — да, идиотский вопрос. — Ну, как по мне, дрочибильно. Я бы в живую посмотрел.

Придурок. А чего еще я хотела услышать от озабоченного преступного элемента?

Встала, выхватила тетрадь и толкнула плечом, чтобы пройти мимо, но мне это не удалось. Он выставил руку, как чертов шлагбаум, и я оказалась в плену между стенкой и его большим телом. Я вообще никогда не любила высоких парней. Смотреть еще на них — снизу вверх, но с ним это ощущается по-другому. И даже обида с ним ощущается иначе. Только вот смущает рука, что плавно переместилась на мое плечо и легко его поглаживает. А еще смущает, что я сама как-то стою и ничего сделать не могу. Когда меня касается Миша, мне сразу щекотно, я сразу болтать начинаю, а тут молчу, молчу и в глаза его распутные смотрю. В них столько грязного порока, но я, все равно, не могу пошевелиться.

— Трахнулась уже со своим кикбоксером? — вдруг слышу его вопрос и словно ото сна просыпаюсь.

— Что? Нет, конечно! Как вы вообще подумать могли?

— Встречаешься с ним целую неделю и еще не дала?

— Всего неделю! — почти пищу, потому что его рука спускается по руке к моим замершим пальцам, которые он перебирает.

— Если люди хотят друг друга, то неделя — это очень долго, — Господи, Лиза, ну, сделай что-нибудь, что ты стоишь, почему даже не толкнешь его?

Толкаю. Двумя руками в грудь, но это как по бетону бить. Он даже не дернулся. Продолжил гладить, теперь уже ногу, дергая нервные окончания, вызывая тахикардию — не меньше.

— Раз ты не хочешь его, значит, хочешь меня? — он наклоняется, а я, наоборот, сползаю, потому что на грани того, чтобы согласиться со всем, что он хочет. Со всем, что он от меня потребует. Стекаю водой и на коленках протискиваюсь мимо него. Поднимаюсь, отряхивая ноги.

— Он вряд ли на мне женится, если я пересплю с ним. Или с вами.

— Резонно, — хмыкает он и наклоняется, чтобы поднять упавшую тетрадку. А потом вдруг садится на мое место, двигается так, что остается еще одно. — Да что ты переживаешь? Сказал же, пока целка, не трону. Садись, помогу с английским.

Я вся подбираюсь, складываю руки на груди.

— Вы как джин, который исполняет желания, только за каждое потом придется расплачиваться.

— Забавное сравнение. Ну, ты же не маленькая, знаешь, что за все нужно платить. Да садись, у меня сегодня уже намечен секс, так что считай, что ты в безопасности.

— А откуда бандиту знать английский?

— Ну, бандитом я был не всегда. Даже закончил вуз по международному праву. Садись, пока я тебя домой не отправил, тебе же явно туда не особо хочется.

— Не особо, — сдаюсь я и сажусь рядом, но стараюсь отодвинуться, чтобы не касаться его большого бедра. Но, все равно, невольно засматриваюсь на контраст наших коленей, ладоней, пальцев. У него все такое большое, а у меня…

— Лиза. Смотри сюда. Это неправильный глагол.

— Ага… — очень неправильный.

Сидеть рядом с ним сплошная пытка. Пусть и очень-очень сладкая. Меня словно связали, щекочут по самым чувствительным местам, а я все смеюсь, смеюсь, но еще немного, и начну плакать, потому что его запах, как яд, проникающий в мой организм, отравляющий меня изнутри. Мои принципы. Мои цели. Оставляя мне лишь оголенный, самый примитивный инстинкт.

Не знаю, заметил ли он, что жмусь сильнее, что дрожу, ощущая силу и твердость его мышц. Запредельную температуру тела. Мне даже не холодно, словно я сижу рядом с радиатором. Но при всем при этом я не отвлекаюсь, ни на мгновение не выгляжу дурочкой, потому что слушать его очень интересно.

Он поясняет мне простые глаголы, а я думаю, что, будь у меня такой учитель в школе, я, может, не сбегала бы из нее на внеочередную тренировку.

— Ты же, вроде, все понимаешь, что мешало раньше язык учить? — хмыкает он, смотря, как я вставляю пропущенные слова в предложениях.

— Просто не вижу в нем надобности.

— Ты же, вроде, даже на чемпионат мира ездила. Там тоже не видела надобности?

— Да мы там почти ни с кем не общались. Приехали, выступили. Понимать-то я все понимаю, но вот говорить не очень.

— Это нужна просто практика. Вообще, — его рука вдруг приходит в движение и убирает распущенные волосы на одно плечо, тут же касаясь оголившейся шеи. — В любом деле нужна практика, верно, Лиза?

Я пошевелиться не могу, глохну. Руки сразу дрожат, еще немного, и буду умолять его попрактиковаться со мной в других языках.

— У вас от практики язык не болит? — все-таки поднимаю меч, теперь стараясь отодвинуться. Сколько мы уже сидим? Достаточно, чтобы мама решила, что свидание прошло хорошо?

— Так использовать язык — это женская прерогатива. Хочешь, покажу?

— Не стоит, — я ведь захочу, а мне это не надо. Закрываю тетрадь и, наконец, встаю, избавляясь от удушливого ощущения, что я марионетка. — Спасибо за урок английского. Ну, думаю, на этом языке мы и остановимся.

— А мне понравилось тебя учить. Есть в этом что-то весьма пикантное. Может, ты и в других науках окажешься столь способной?

— Не знала, что секс — это наука.

— Секс? А кто говорил про секс? Я про физику движений. Химию тел.

— Ага, про биологию еще давайте поговорим. Про пестики и тычинки.

— О, я бы многое мог тебе рассказать.

— Я уже год как не учусь в школе.

— Поверь, это очень радует. Не хотелось бы получить удовольствие и сесть за это в тюрьму, — он уже так близко, а я так хочу убежать! Дергаюсь в сторону, но, скорее, лишь за тем, чтобы ощутить грубость его пальцев, схвативших меня за плечи.

— Мне кажется, вам это не грозит.

— Получить удовольствие?

— Сесть в тюрьму. Вернее, вы не особо этого боитесь.

— Ты слишком умная. Мужики этого не любят.

— Мама тоже так говорит.

— Ну, вот и правильно. Маму ведь надо слушать. Мама плохого не посоветует, — он наклоняется все ниже, а я непроизвольно облизываю губы. Что он несет? — Она скажет, когда и перед кем раздвинуть ноги, чтобы больше никогда ни в чем не нуждаться.

До меня доходит смысл его слов. К щекам, только что горящим от желания, приливает совсем другой жар. Стыда. Позора.

Он одним предложением раздел меня до гола и привязал к позорному столбу.

— Да пошли вы! — в сердцах кричу, толкаю его. — Что вам вообще от меня нужно!? Чего вы ко мне пристали?! Больше не разговаривайте со мной! Помогли? Спасибо! Дальше я как-нибудь сама!

— На правду не обижаются, — кричит он мне вслед, когда я марширую к выходу с крыши. Застываю, но лишь на секунду, а потом его слова пронзают насквозь.

— Ты приходи, я тебя научу языкам, и уже через месяц твой кикбоксер на тебе женится.

Я ухожу на лестницу, спускаюсь на свой пролет, но вдруг вижу, как мама выходит из квартиры. Вся при параде, красивая даже. Я уже и забыла, что у нее есть такое платье.

Это событие заставляет меня на миг отвлечься от переживаний насчет мнения обо мне этого Матвея. Не то чтобы оно было мне важно, просто, я и сама не рада тому факту, что мать пытается меня продать подороже. И, наверное, не будь сестры и огромных счетов за ее лечение, я бы все-таки подняла бунт.

Но что делает сама мать? Почему спускается на каблуках по лестнице, почему не надела пальто? За спиной появляется Матвей и тихо усмехается.

— Давно не играл в шпионов. Делаем ставки, куда она, по-твоему, пойдет? — в этот момент подъезд оглушает трель звонка в его квартиру.

Я закрываю глаза. Дрожу всем телом. Прекрасно понимаю, о чем речь. И от этого так тошно!

— Переспишь с моей матерью?

— Когда себя так откровенно предлагают, разве я могу отказать? Тем более, бесплатно.

— И противно не будет?

— С чего бы? Твоя мать в самом соку, — хмыкает он, а потом наклоняется и оказывается возле моего лица. — Или ты о другом? Но ты же, вроде, не собираешься со мной трахаться? Или собираешься?

— Делай, что хочешь. Меня это не касается.

Выпрямляюсь я и хочу спуститься по лестнице, а Матвей вдруг меня на себя дергает.

— Ну, и чего ты обиделась? Не трону я твою маму. Мне слишком тебя трахнуть хочется, а к тебе же потом вообще не подойдешь, — он нагло хватает меня за зад и к своему паху жмет. А я так довольна его словами, что не сразу понимаю, что он творит, зачем к дверце лифта меня жмет. Кнопку нажимает. Мы почти заваливаемся внутрь, создавая чересчур много шума.

— Зачем?

— Там мама твоя поднималась, или ты хотела, чтобы она нас вместе увидела? — его рука уже под юбкой, а я, наконец, в себя прихожу. Хочу коленом ударить, но успевает отскочить. Смеется, кнопку лифта жмет. — Выйдешь на первом, потом поднимешься по лестнице. А я на свой поеду.

В такие моменты он кажется мне почти нормальным. Человеком, с которым можно общаться.

Но он не мой принц, а единственный шанс, чтобы вылечить сестру и вырваться из-под гнета матери — это выйти замуж. Миша не самый лучший кандидат, но я давно ему нравлюсь. Если есть шанс, что он на мне женится, разве имею я права его упускать?

Лифт тормозит на первом, но выходить не тороплюсь, держу дверь.

— Ты, и правда, можешь сделать так, чтобы Миша добровольно позвал меня замуж?

Глаза Матвея сужаются, а плечи напрягаются. Я не могу понять его реакцию на свои слова, но самой почему-то не по себе становится. Что-то не так сказала?

— Могу. Но тебе придется меня слушаться. Во всем.

— Если это поможет…

— Все настолько плохо? — кривит он губы, а я уже злюсь, что вообще заговорила с ним об этом.

— Забудь, я ничего не говорила.

— Ну, уж нет. Слово не воробей.

— Если ты будешь шутить над этим…

— Да не буду. Я даже уважаю, что ты не стала юлить, а честно призналась, что хочешь быть шлюхой.

Я вспыхиваю, отхожу назад.

— Женой!

— А есть разница? Замужество — та же проституция, просто в красивой обертке. Завтра позвоню, пока.

В его взгляде больше не осталось тепла и желания, которое было там совсем недавно, только арктический холод, от которого стало зябко. Я обняла себя за плечи, думая, думая, думая…

А правильно ли я поступила? А стоило ли ему говорить?

Но он правильно сказал. Слово не воробей. Обратной дороги нет.

И, как по заказу, пишет Миша.

«Лизунь, еще раз извини, завтра обязательно увидимся. Лады?»

«Лады».

Терпеть не могу, когда он говорит «Лизунь».

Мне больше по душе «Лизаааа»…