Анатомия обмана

Любовь Романовна Белых (2022)

У меня не остаётся выбора. Я должна спасти нечто более ценное, чем собственная жизнь. Живущий неподалёку полковник — лучший инструмент из всех возможных. Игра стоит свеч, и даже моя первая, объявившаяся спустя годы, любовь, в лице его сына, не должна вставать на моём пути. Зверь должен исчезнуть. Содержит нецензурную брань.

Глава 9

Что это было? Девчонка пыталась меня… Что пыталась? Анализировать? Соблазнить?

Ненормальная!

Иду в кухню, словно бегу от лесного пожара. Ничего не замечаю вокруг, пока весёлый голосок не вбивается мне в область лопаток:

— Надеюсь, ты торопишься так за банкой или пластиковой бутылкой, которая могла бы заменить мне вазу.

Зря мы отложили психолога в долгий ящик. Поплавскую стоило сразу же к нему вести. Ну не может адекватный человек так себя вести. Да и не может человек оставаться адекватным, постоянно терпя побои от отчима. Она же ребёнок. Какая у неё там психика? Неокрепшая! Факт. Могу ли я на неё злиться за эти выходки? Нет. Аня не виновата. Виноват тот, кто над ней издевался долгие годы. Из-за этого Валеры у девчонки совсем крыша течёт.

Флирт какой-то придумала. Про подсознание что-то говорила. Стояла, как безумная, с закрытыми глазами и чуть ли не облизывала меня… Пиздец какой-то.

Зря я послушал отца. Нужно было уезжать ночью. Не приведёт к добру наше соседство.

— Ты куда? — в дверях встречаю отца. Он выходит из кухни, а я пытаюсь туда войти.

Интересно, куда же это я?

— В кухню. — излишне резко отвечаю, протискиваясь в дверной проём.

— Пожар где-то, не пойму? Чего носишься?

— Банка или бутылка нужна. — неожиданно для себя вру. — Вместо вазы.

Не понимаю причин, по которым я не могу сказать своему старику правду. Для меня так было бы даже лучше. Кто знает, что ещё может выкинуть Поплавская? А так у меня был бы свидетель, осведомлённый человек, который бы не позволил мне самому наделать глупостей…

Каких глупостей? Я о чём думаю?!

— Ты знаешь, я не коплю хлам в доме.

Я уже ничего не знаю, папа.

— Во дворе есть несколько баклажек. Схожу, гляну. Не уверен, что я их не вывез.

Включаю кофемашину, слушая удаляющиеся шаги отца. Нервы на пределе. Не понимаю, что меня злит, а главное, почему я зол. На кого? На Аню? Или на самого себя?

— Эй! Есть там кто-нибудь? — в мысленный поток врывается тихий визг и голос Поплавской. — Мне нужна помощь… Пожалуйста…

Бросаюсь вперёд, не вспоминая о своей злости. Тревога и беспокойство вытесняют все чувства. Выдавливают из меня, сжимая ледяными тисками.

— Кто-нибудь?

Оказываюсь на втором этаже и замираю в конце лестницы. Звук идёт из ванной комнаты.

Сердцебиение ускоряется.

Что это? Очередная провокация? Чего она добивается? Хочет, чтоб я ворвался к ней в ванную?

— Вот чёрт… — слышу тихие ругательства, после которых за дверью раздаётся грохот.

Делаю рывок к ванной комнате и быстро распахиваю дверь.

— Что здесь… — замолкаю недоговорив.

Вода хлещет из насадки для душа во все стороны. Полуобнажённая Аня прижимает к лицу полотенце, поверх которого ворох её мыльных волос.

Осторожно ступаю по мокрому полу в направлении буйного шланга, залившего всё вокруг. Чувствую себя каким-то охотником за змеями, до того сосредоточен.

— Как же щиплет… — стонет малая в полотенце.

— Кран закрыть не пробовала? — раздражённо интересуюсь я.

Подставляюсь под горячие струи воды и быстро хватаю шланг, направляя в чашу ванной. Словно издеваясь надо мной, источник проблем стихает в моих руках и демонстрирует чудеса покладистости. Напор становится всё меньше и меньше.

— Не работает. — рявкает Поплавская.

Тянусь к крану. Проверяю вентиль и обнаруживаю, что малая права.

Блядь, а я себе столько всего успел надумать. Столько приписать Аньке, что самому теперь стыдно.

— Сейчас переключу воду. Не паникуй. — бурчу, а сам кошусь на чёрный лифчик в мелкую ромашку, откуда выглядывают совсем недетские полушарии.

— Пожалуйста, скорее, Макс… Так щиплет, что капец… — мне кажется, она даже всхлипывает.

— Зачем голову мыть одна полезла? — переключаю воду и набираю ванную. — Конечно, будет больно. Нельзя же мочить раны. Тем более их шампунем полоскать. Ань, ну как маленькая, ей-богу.

— Пошёл вон… — хнычет она.

— Чуть позже. — усмехаюсь. — Не думал, что когда-то тебе это скажу, но… раком становись.

— Что?!

— Что? Голову тебе мыть будем. Не оставлять же это безобразие как есть? Сколько ты туда вообще шампуня вылила?

— Думаешь, просто всё делать одной рукой, а? Сколько вылилось, столько и вылилось. Я пробовала с ладони, но тогда неудобно прикрывать лицо полотенцем!

— Наклоняйся, Ань, я не шучу. Не нравится слово «раком», тогда становись на исходную. Я так понимаю, ты так и хотела свои волосья помыть… Мы будем осторожны. Давай.

Немного посомневавшись, Аня всё же наклоняется. Я задаю траекторию и… оцениваю открывающийся вид.

Какой кошмар! Я долбаный извращенец!

Почему девушки так быстро взрослеют? Это вообще законно, что она вся, как… как… Это несправедливо. Я, например, ни одного восемнадцатилетнего пацана не видел, который бы выглядел лет на двадцать пять, а вот девушки уже с пятнадцати лет выглядят так, что не поймёшь, в какой она вообще возрастной категории. Безумие какое-то. Дети должны быть детьми, а не выряжаться, как с обложки журналов о моде. И уж тем более не должны быть такими… сформировавшимися.

Задыхаюсь от собственных мыслей. Изгибы фигуры манят и притягивают взгляд. Аня очень странная девушка. Я и тогда не мог поверить, что ей пятнадцать, хотя мы ни разу не оказывались в схожей обстановке, как сейчас. Она брала умом и харизмой. Теперь…

— Макс, пожалуйста, я сейчас сдохну на хрен! Что ты там возишься?

Может, они с отцом правы? Какой ребёнок в восемнадцать лет?

— Что за крики? Вы… вы чего?

С трудом отрываю взгляд от полосы спортивных штанов и поворачиваюсь на голос папы.

Он жмурится. Всё понимает. Застал меня с поличным и ему это не нравится.

— Николай Петрович, — голосит в полотенце эта ненормальная, — Я всё уберу. Вы только не сердитесь. Может… есть какой черпак, ковш, а?! Я уже сама сто раз пожалела, что сюда вошла!

***

Как же больно и стыдно! Не хотела казаться ребёнком, но лишь больше Лядовых в этом убедила.

Как стыдно…

Обматываю голову полотенцем, прикрываю руками мокрый насквозь лифчик и сдаюсь.

— Ох и Аня… — ворчит полковник. — Ничего. До свадьбы заживёт. Я сам виноват. Открыл воду в бассейне, вот она и напор убавила, а душевой насадкой я уже не пользуюсь очень давно. Душевая кабина же есть. Я больше по её части. Пусть подсохнет всё, мы ещё раз посмотрим, отработаем и, если нужно будет, перевяжем.

Не могу выдавить из себя даже банальное «спасибо». Мне так стыдно и больно, что я только и делаю, что очень часто моргаю, не пуская непрошеные и злые слёзы.

— С тобой точно всё в порядке? — беспокойство в голосе отца мужчины моей мечты кажется таким настоящим и искренним, что я отмираю.

— До чьей хоть свадьбы? — против воли, голос звучит плаксиво, а глаза щиплет с удвоенной силой.

— Полагаю, твоей.

— Не, — мотаю головой, скрывая истинные эмоции и отвлекая цепкий взгляд от своего лица, — Мне рано. Были планы попробовать поучиться.

— Похвально. — ухмыляется мужчина.

Николай Петрович мнётся. Смотрит то на меня, то на Макса, будто растерян или подбирает слова. Это замечаю не только я.

— Пап, ты что? — Макс отзывается со странным раздражением в голосе.

— Мне отъехать по делам нужно. Ненадолго. Я к вечеру буду. — быстро выговаривает он, тут же развернувшись в сторону распахнутой двери. — Отставить вопросы! — властно дополняет, будто кто-то собирается его останавливать.

Ах нет, собирается. Вон, как у Лядова младшего рот красиво приоткрыт. Явно что-то отцу сказать хочет, а не ждёт, когда я пальчиками по подбородку проведу и…

— Ты чего?

Махаю руками, аки птица крыльями. Стало, безусловно, вполне терпимо, но нос и бровь с губой всё ещё припекают. От воздуха и рукомахания перед моськой как-то не так остро это ощущается.

— Он собрался жарить мясо. — отзывается Макс. Его карие глаза щурятся, а ловкие пальцы принимаются стаскивать с себя мокрую рубашку.

Дыхание сбивает.

–…мой отец бы не уехал сегодня. У него же всё всегда распланировано. Сказал, будет жарить мясо, значит, будет его жарить — хоть в метель, хоть под дождём, хоть земля разверзнется. Сказал, раскроет дело, значит, раскроет, какая бы шишка ни претендовала на обратное или чужие заслуги…

Не совсем понимаю, о чём он говорит. Точнее, не понимаю его беспокойства и раздражительности. Ответственность — это прекрасно. Не худшее качество. Именно таким и является Николай Петрович — ответственным. Но это же не значит, что у мужчины вот никогда-никогда не бывает расфокусировки и сбитого прицела. Могут появиться любые обстоятельства, что заставят человека рано или поздно отойти от намеченных целей или данного слова.

— У твоего папы, что, не может быть личной жизни или своих дел, Макс? — вздыхаю, провожая белоснежную ткань, скользящую по мужскому, в некоторых местах волосатому, телу. Рельефность впечатляет, но я поспешно отвожу взгляд в сторону.

Уверена, ещё налюбуюсь. Будет возможность.

— Какая личная жизнь, Ань? Ему шестьдесят два года!

— Да хоть семьдесят два. — веду плечом, придерживая чалму из полотенца на голове. — Он крепкий и интересный мужчина. Почему ты не допускаешь мысли, что он может кого-то заинтересовать? Да и вообще, мы почему об этом говорим? Сказал, по делам, значит, по делам.

Конец ознакомительного фрагмента.